ПоделитьсяВзаперти основатель «Юлмарта» Костыгин вывел: силовики стали либеральнее. Меньше времени в клетке, меньше и убытки бизнеса. Но смущает бизнесмена любовь народа к Крестам.
Из-за несовпадения взглядов на кредит со Сбербанком совладелец «Юлмарта» Дмитрий Костыгин провел под домашним арестом 11 месяцев и 9 дней. Сегодня он ограничен подпиской. Понимая, что у серьезного игрока случился избыток времени, «Фонтанка» спросила, изменилось ли в нем отношение к реальности. Бизнесмен нестандартно оценил наступательность следствия. Чуть ли не с нежностью, хотя и завернутой в экономику, он говорит о тенденциях репрессивной машины. Правда, у него остается грустный вопрос к общественному сознанию. Сомнение касается переименования легендарной тюрьмы.
- Большое видится на расстоянии домашнего ареста?
– Отвечу нетривиально. Я испытал на себе принцип либерализации законодательства. Раньше я бы поехал не в свою квартиру, а в камеру.
- Раньше – это когда?
– До 2012 года. У меня были время и мотивация проанализировать статистику в Интернете. Практика последних лет благосклонна, в том числе и к обвиняемым бизнесменам. Сегодня в России под домашним арестом находятся шесть тысяч человек. В Питере их за пятьсот. Вроде не масштаб для страны, но это серьезная часть бизнес- активности. Исторически же, как было: признаешься – подписка, не признаешься – выходи строиться. Это совпадает и с моим личным восприятием. Когда я учился в школе, то спекулянтов сажали, а потом все забыли это слово. Когда учился на первом курсе Военно-медицинской академии, то за валюту вроде положено было сажать, но даже милиция уже считала это пережитком. Вот так и отмирают репрессии для бизнесменов. Но это не изживет преследований. Если фундаментально, то общество имеет право сомневаться в созидателях и творцах.
- Время становится законнее? Закон же это и здравый смысл.
– Когда мы в 2002 году строили «Ленту», то разрешение на стройку получили уже после открытия. Сейчас забор нельзя поставить без кучи разрешений. Я приветствую этот порядок.
- Это же процедуры, удлиняющие создание чего бы то ни было. Вы говорите, как чиновник, кто разрешает, а не сооружает.
– На Пулковском шоссе мы построили центр заказов. Мы думали, как сделать это элегантно, симпатично, чтобы не выглядело как на заднем дворе. Конечно, стало дороже, но вдолгую я выиграю, так как сам и для себя, в том числе, создаю эталонность. Или вы скажете, что теперь я рассуждаю, как социально ответственный обыватель? Но я подсчитывал, что изначально правильно делать – дешевле. Вообще, движение истории показывает, что все рано или поздно приходят к единобожию, к одному знаменателю.
- Вегетарианский арест влияет на бизнес? Что бы изменилось, если бы вы оказались в реальной изоляции?
– Ужасно влияет. Поставщики, банки… Под залогом нормальное общение сохраняется, можно встретиться с банком, объяснить позицию. Под домашним ограничением труднее, но интенсивность сохраняется, ты продолжаешь отстаивать свою точку зрения. В камере у тебя вообще нет точки зрения. Кто был, тот знает, что самое удивительное там в том, что к тебе не ходит тот, кто тебя обвиняет. Вроде он где-то что-то делает по твоему делу, но ты это предполагаешь. Рационально, по технологии расследования, это объяснимо, но арестованный чаще мыслит эмоционально. Есть фильм – «Жизнь других». Это немецкая лента о Штази в ГДР. Там один из сотрудников говорит, мол, диссидента надо посадить в камеру, два месяца ничего не спрашивать, а потом также молча выпустить. И он больше ничего не будет писать. Иначе начнешь с ним бороться, у него напряжение растет, током ударить может.
- Если бы арестовали, сколько бы вы потеряли?
– Вопрос срока, конечно. На два месяца или год. Но треть от условного имущества можно потерять, а то и половину. Хотя у меня бизнесов много, мне легче. У другого же, кто и собственник, и генеральный директор, и с одним бизнесом… все – кирдык. Думаю, что настроения «всегда готов завтра в тюрьму» уже нет. Это прошлая конструкция.
- Вектор гуманизма силовиков не позволяет разрушать бизнес?
– Сколько в США самых крутых? Ну, двадцать. Джобса каждый день в руках крутим, а про Маска только слышим. Все равно человек двадцать. Представим себе, что их всех арестовали. И получим не двадцать граждан, а мощнейший удар по мировой экономике. А прибавить к ним двадцать нобелевских лауреатов. Тьма. Потому что они и облучают эту планету. Под этими титанами следующий уровень, ниже еще один, и так далее. Дошли до Петербурга, к примеру, и посадили двадцать костыгиных. Поверьте, эффект тоже будет не слабый. А если обрушить весь бизнес-каркас, то так можно вернуться к монастырскому хозяйству. Будет тогда понятно и богоугодно. Вот под конец СССР мы уже утюга не могли сделать. Потому что главное было – лишь бы чего не сделать, и не делали. Возвращаясь к силовикам: в целом сегодня в стране экономического порядка намного больше.
- Больше в чем?
– Я искренне считал, что с нашей таможенной «Одессой-мамой» справиться нельзя. Навели порядок. Чудо. Про «обнал» думал так же. Посмотрите на свои же новости. Мы же помним, что если парень гонит 120 км по Невскому, значит, джигит. А можно и по-другому – покушается на убийство петербуржцев. Все зависит от нашего восприятия. Для себя я вывел парадигму: свобода – это двойная сплошная, нарисованная нами самими и перерисовываемая постоянно нами же.
- Следующая ступень либерализации?
– Сегодня в Петербурге только десять человек выпущены под залог. Десять.
- Следующая?
– Языковая трансформация. Не колония строгого режима, а три года строгой медитации. Для думающего человека, как у монахов. Если реальнее, то за последние годы число отбывающих наказание в колониях снизилось с миллиона до шестисот тысяч. Четыреста тысяч человек. Представляете, какая это производственная сила? Не понимаю, почему министр юстиции Коновалов не говорит об этом громко. За такое ему орден положен.
- Как в анекдоте: и ничего не смущает?
– Вектор общественного сознания. Вот наши Кресты стояли 150 лет. Там людей расстреливали, и не только упырей. Теперь там пусто. Но построили в такой же архитектуре, называется СИЗО №1, а народ сразу вернул старое – «новые Кресты». Как удачно мы вползли в прошлое. Пока у меня было время, я детям перечитал русские сказки.
- Они страшные. Там порой жгут детей в печи.
– Это вопрос метафор. Можно сказать «сожрали», можно – переродился. Там главный герой постоянно сталкивается с каким-то бредом. То его братья в колодец скинут… Он вылезает, и это вдохновляет.
Беседовал Евгений Вышенков,
"Фонтанка.ру"
