Специально выждал после публикации сурковских тезисов. Хотелось взглянуть на реакцию демократической общественности, мысли которой концентрируют и излагают либо внутрисистемно фрондерствующие, либо антисистемно обличающие интеллектуалы. В целом, за редкими исключениями, они ничего не поняли.
Их реакция в массе своей сводилась к двум вариантам: а) автор спятил (вариант: перебрал порошка), сбежал из дурдома и в диком раже написал текст, а потому обсуждать его нечего: нельзя марать собственный светлый ум о кучу дерьма; б) прогнутый царедворец ищет расположения нашего царя, не знает, как к нему «подъехать» в расчете на продвижение вверх в правящей клике, и в итоге решился польстить таким вот образом, чтобы выделиться на фоне абсолютно лишенных дара письменной речи конкурентов.
О первом варианте много говорить не стоит. Эти люди, вроде знаменитой ныне Екатерины Шульман, относятся к категории, которую я, заимствуя выражение у писателя и публициста Юрия Нестеренко, называю «верующими в ХРЕН». ХРЕН – это хороший русский европейский народ. Произойдет какая-то непонятная подвижка, «спящие» демократические институты превратятся в подлинные очаги демократии (вспоминают трансформацию Верховного совета при Горбачеве), и Россия двинется по пути к правовому обществу. Ну а народ, разумеется, это движение поддержит.
Впрочем, и те, кто выдвигает версию «льстивый царедворец», во многом солидарны с описанным выше видением. Разница – в деталях. Для большинства антисистемщиков почему-то тоже характерна вера в скорый крах режима, после которого они явятся из-за рубежа или из внутренней эмиграции и возглавят несчастную Россию на ее пути к прогрессу. Они очень напоминают эмигрантов начала 20-х гг. прошлого века, которые делали ставки, дотянет ли власть большевиков до своего 10-летия или нет. Преимущественно ставили на «нет».
В «Манифесте Суркова» есть с чем поспорить и чему возразить. Однако для начала закончим с теми, кто не воспринял его всерьез. Они почему-то не хотят видеть (впрочем, понятно почему), что уже наполовину, если не на две трети, живут в том замечательном обществе, которое обрисовал «главный по ДНР». Это не только программа на будущее, это и очевидная констатация достигнутого, и автор об этом пишет совершенно открыто. Посему отбросим интеллигентское чистоплюйство и попытаемся понять смысл этого документа.
Первое, что о нем можно сказать, очень кратко выражено в слове стриптиз. Где-то до середины нулевых из уст власти, становящейся все более традиционно русской (то есть деспотической), еще вовсю вылетала отвлекающая от сути происходящего и заимствованная у чуждой цивилизации терминология: «общечеловеческие ценности», «правовое государство», «глобализация». Правда, уже тогда наш герой ввел в обиход «суверенную демократию» − определение политического устройства, заимствованное им без ссылки у индонезийского диктатора Сухарто. Со временем в России западная терминология полностью вышла из официального речевого оборота, несмотря на некоторый ее всплеск в период престолоблюстительства Медведева («модернизация» или даже «свобода лучше, чем несвобода»).
Что же сотворил Сурков? Во-первых, он впервые открыто объявил, что весь западный антураж отечественной политической системы – чистой воды обман, предпринятый для того, чтобы «отличия нашей политической культуры не так сильно бросались в глаза соседям, не раздражали и не пугали их». И далее идет очень меткое сравнение с выходной одеждой, в которой ходят в гости. А домашняя, в которой реально живут, у нас совсем иная. Тут уместно вспомнить слова одного саудовского принца, который, возглавляя зарубежную делегацию своей страны и представляя ее участников, выразился примерно так: «Это – министр нефти, впрочем, для нас главное, что он любимый племянник нашего короля, но для того, чтобы вам понятно было, мы назвали его министром».
Во-вторых, Сурков вполне отчетливо заявил, что впредь ничего другого, кроме системы «народ-вождь», нас не ждет. Народное самодержавие, короче говоря, если вспомнить Сергея Уварова (того самого, что провозгласил «православие-самодержавие-народность»). И строится оно на доверии народа верховному правителю, в чем и состоит наше коренное преимущество перед «гнилым Западом».
Критики тут же заметили, как не повезло с тезисом о доверии: в эти же дни социологи «Левада-центра» опубликовали данные, что одобрение деятельности Путина скатилось с крымских высот до 64% (Макрон с его двадцатью с небольшими процентами с ума бы сошел от счастья).
И тут подходим к тезису о «глубинном народе». Но его давно (еще в 1990-е гг.) как российский феномен обнаружил тот же «Левада-центр» и обозвал «человеком советским». Знаменитый homo sovieticus. Вот что говорит ближайший сотрудник Юрия Левады и нынешний руководитель названного его именем центра: «Мы думали, что будем описывать смену поколения советских людей с соответствующими установками и вхождение в жизнь молодых людей, не знающих, что такое дефицит и партсобрание. Но уже в середине 1990-х стало ясно, что все не так однозначно. А в 1999 г. мы поняли, что советский человек никуда не уходит». Курсив не мой, – его.
Наши наив-демократы почему-то автоматически зачисляют всех тех, кто не одобряет деятельность Путина, и всех тех, кто говорит о движении страны по неверному пути, в сторонников трансформации России по образу и подобию Запада. Откуда такая уверенность? Может, их не устраивает Путин как Сталин-софт и они хотят Сталина-хард? Сколько людей голосует за КПРФ? Вы что, думаете, они за Зюганова голосуют? Это – символический жест ностальгической тоски по «вождю народов». Если это не убеждает, то сравните хотя бы количество людей, выстаивающих длиннющие очереди к разного рода привозным мощам и прочим религиозным реликвиям, с количеством протестующих, например, против действий ФСБ в отношении некоторых активных граждан. Даже когда власть разрешает такие акции. А ведь к мощам бюджетников не сгоняют. Пройдите как-нибудь мимо такой очереди «мощепоклонников», вглядитесь в их лица, и вы увидите тот самый «глубинный народ».
И вот что еще. Недовольство конкретным персонажем, являющимся верховным правителем, не тождественно недовольству самим принципом самодержавия. В древнем Китае даже прогоняли императоров-неудачников. Считалось, что они утратили «мандат неба». Однако это отнюдь не приводило к «торжеству демократии». Теперь поближе к нам. Есть такая глобальная программа обследования ценностей (World values survey). Последний опрос россиян проходил в 2011 г. (до Крыма, что немаловажно). Политическую систему с независимым от парламента и выборов сильным лидером поддержали 67% опрошенных. Об этом много еще можно написать, приводя цифры и факты, но пора переходить к другим тезисам манифеста.
Очень смелый акт эксгибиционизма Сурков проделал в отношении внешней политики. До сего времени власть ведь уходила в «полную несознанку», когда речь заходила о нашем вмешательстве в разных формах во внутренние дела Запада. Сурков стал первым представителем власти, кто об этом факте заговорил практически открыто. «Чужеземные политики приписывают России вмешательство в выборы и референдумы по всей планете. В действительности, дело еще серьезнее – Россия вмешивается в их мозг, и они не знают, что делать с собственным измененным сознанием». С одной стороны – «приписывают», а с другой – «еще серьезнее». Это не совсем противоречие, как кажется на первый взгляд: просто указано направление главного удара. Для полноты картины прочитайте доступные в Интернете откровения «идеологического диверсанта» еще эпохи СССР Юрия Безменова. О так называемой подрывной деятельности КГБ на Западе, в основе которой деморализация противника. На нее уходило 85% бюджета Первого главного управления этой «конторы», и лишь остаток шел на хищение военных секретов.
Сейчас «мудрые» наив-демократы обвинят меня в приверженности теории заговора. Скажу лишь одно: Россия не создает кризис морали на Западе, он развивается там по внутренним причинам, но она его видит и активно использует в своих интересах. Бьет по болевым точкам по принципу Ницше: «Падающего – подтолкни». Или, как писал тот же Безменов, следуя заветам китайского стратега Сунь-Цзы, которым его обучали в КГБ. Естественно, дела на Западе обстоят еще не так плохо, как пишет Сурков (отчасти он, конечно, выдает желаемое за действительное), но и уже далеко не так хорошо, как полагают многие наши «западники».
Я и сам такой, но без зашоренного взгляда на него. Проблема в том, что пораженной политкорректностью и прочей сопутствующей ей идеологической чумой, он реально ослабляет сам себя и одновременно перестает быть самим собой. Классический либерализм затухает, заменяясь фальшивым. Когда гендерные, расовые и прочие не относящиеся к делу пропорции силой утверждаются в парламентах, руководствах фирм, университетах и лабораториях, то это – финиш! Правильно писала Юлия Латынина, что не столько Китай догоняет Запад, сколько Запад отстает.
Об истории российской. В манифесте выстроена следующая последовательность моделей государства: Иван III – Петр I – Ленин – Путин. Особо возразить нечего. Разве что следует упомянуть, что Петр I, создавая деспотическую модель модернизации, внес в нее невольно то, что стало ее разрушать и в конце концов поставило в начале XX века под угрозу само существование России в качестве альтернативной Западу общественной системы. На самом излете императорской эпохи, при Столыпине, вестернизация стала доминирующим трендом. Ленин переломил его и вернул Московию (как я ее называю, Московию 2.0), а Сталин облачил ее в одежды индустриальной цивилизации. И как бы мы ни издевались над провалами современной России, важны тенденции и намерения. А они все в русле построения Московии 3.0. Поэтому Путин тут к месту.
Рассказ о стриптизе имени Суркова будет неполным, если не коснуться темы имперской экспансии. Россия «вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов». По сути верно, но слишком оптимистично. Плохой экономист Вы, уважаемый автор! Есть ресурсные ограничения, которые не позволят восстановить Россию в границах царской или сталинской империи. Однако рациональное зерно в сурковском утверждении есть: российский социальный порядок должен окружать себя чем-то вроде «пояса безопасности»: продвигать себя вовне в качестве демонстрации жизнеспособности альтернативы Западу. И тут выбора на самом деле нет. Первый шаг назад, первое отступление может обернуться фатальным для него результатом.
В «Манифесте» более всего хочется оспорить заявление об отсутствии у нас пресловутого deep state («глубинного государства»). Тут есть очевидное противоречие с тезисами самого Суркова. Посудите сами: народ у нас «глубинный», а государство – народное. Так как тогда может не быть «глубинного государства»? Я когда-то в одной из статей назвал наше государство латентным или теневым.
Поясню, в чем тут дело. Мне доводится читать в Вышке курс Public economics («Экономика общественного сектора», ежели по-нашему). Изучаем западный учебник. В вводной лекции говорю студентам: если что в нем и отвечает реальности, то только на левом берегу реки Нарвы, а мы с вами – на правом. Хотите знать, что у нас на самом деле? Читайте в Интернете откровения бывшего главы Серпуховского района Александра Шестуна. Вот там «глубинное государство» предстает во всей его красе.
«Государство у нас не делится на глубинное и внешнее, оно строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу». Все на самом деле с точностью до наоборот, но, возможно, это некая программа на будущее. Когда взятки легализуют, а пытки будут транслировать в прямом эфире по Первому каналу. И пряник, и кнут: и все открыто и гласно. На острастку нам и на страх врагам.
Владислав Юрьевич буквально брызжет оптимизмом. Тут, конечно, посоветовал бы ему быть поосторожнее. Нет, ему виднее, что «большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу». Это сигнал для отщепенцев-западников: «Отвали, будет хуже». Для них хуже, разумеется. А вот провозглашать: «У нашего нового государства в новом веке будет долгая и славная история» – это бекендорфщина. Будущее России «выше всего, что может нарисовать самое смелое воображение». Впрочем, как тут еще понимать слово «выше». В некотором смысле Бекендорф был прав: что Россия сотворила с веком XX, уму непостижимо. До сих пор спорят: а что это было?
Впрочем, пока спорят, былое уже снова здесь. Ядро российского общественного порядка остается все тем же, но в иной ипостаси. Путинизм – это рыночный сталинизм. От имени которого и заговорил Сурков, впервые использовавший этот «-изм» без негативной коннотации. До этого им оперировали исключительно «несогласные» с режимом. Использование его в почти что официальном лексиконе есть свидетельство того, что система пришла в согласие сама с собой. И больше нечего стесняться. Стриптиз так стриптиз!
