ПоделитьсяКто-то из них мечтает о памятнике на станции «Технологический институт», а кто-то о том, чтобы все забыть. Не все пережившие взрыв бомбы нашли в себе силы прийти на первое заседание суда, чтобы встретиться с обвиняемыми в теракте. Раскаяния там все равно не увидеть.
3 апреля 2017 года в 14:33 на перегоне между «Сенной площадью» и «Технологическим институтом» смертник привел в действие взрывное устройство. В теракте пострадали 103 человека, 16 из них погибли. Накануне в Петербурге состоялось первое заседание по делу пособников предполагаемого террориста. Сегодня процесс продолжен. «Фонтанка» поговорила с выжившими. Многие из них до сих пор боятся спускаться в подземку, не вылезают от врачей, сталкиваются с непониманием и даже агрессией на улицах города, который в день трагедии повел себя как герой.
Марина Кочунова оказалась в эпицентре. Когда она попала к врачам НИИ скорой помощи им. И. И. Джанелидзе у неё была пробита грудь в нескольких местах. А ещё – тяжелейшая травма головы. Её держали в состоянии искусственной комы.
Поделиться– Я не ездила в суд на заседание, потому что знала, что там будут другие пострадавшие. Не то чтобы я не хотела с ними общаться, но я считаю, что нас свел не добрый случай. И для меня это лишнее напоминание о том дне, воспоминаний о котором я пытаюсь избежать. По той же причине я стараюсь не проезжать через станции метро «Сенная площадь» и «Технологический институт» — внутри все сразу сжимается.
Все, что касалось больницы, закончилось в прошлом году. Но на теле осталось много шрамов, поэтому я хожу на пластическую хирургию. Пострадавшим в теракте помогает хирург Денис Агапов, который еще в день взрыва пообещал сделать бесплатно пластические операции всем девушкам и женщинам из метро (молодых людей, по его словам, шрамы не сильно портят). Он не отказывается от своих слов и с большим энтузиазмом подходит к вопросу. Когда я с ним встречаюсь, складывается впечатление, что он хочет меня всю переделать.
Сама я сейчас не работаю – муж позволяет мне жить в состоянии безработной жены. На фрилансе я занимаюсь репетиторством, учу английскому и делаю дела по дому – если нужно куда-то съездить, с кем-то договориться.
Алена Медянцева потеряла во время взрыва маму. Ирина Медянцева, талантливый кукольный мастер, умерла от тяжёлых травм в машине скорой помощи. Алёна также серьёзно пострадала — попала в реанимацию Мариинской больницы с травмой ноги.
Поделиться– Весь прошлый год я лечила ногу. Не все осколки извлекли, и главное, чтобы они не дали о себе знать в будущем. Но в целом мне гораздо лучше. Физически. Ощущения защищенности нет. До сих пор очень неприятно находиться в любом транспорте, не только в метро. Если раньше я не обращала внимания на обстановку, то теперь очень внимательно осматриваю вагон, людей: кто с какими рюкзаками и сумками едет.
Сейчас я работаю вместо мамы в студии. Хочется стараться, быть лучше себя самой, чтобы мама, если она видит, знала, что я расту. Некоторые покупают кукол, потому что знают, что я дочь Ирины Медянцевой. Некоторые узнают после покупки и остаются в шоке. В первые месяцы после теракта был большой спрос на куклы, но сейчас все как обычно - спустя два года отношение людей стало попроще.
Наталья Кириллова, сейчас 65-летняя пенсионерка, в вагоне была рядом с террористом. После взрыва получила контузию. Она одна из тех пострадавших, кто все-таки пришёл на первое судебное заседание по делу о теракте.
Поделиться– Я напилась таблеток и пришла. И обвиняемые меня просто поразили. Человек, который невиновен, всегда ярко выражено протестует против этого. Вот вы меня оклеветали — я бы везде говорила, что это клевета и позор. Я же увидела парней, которые себя прекрасно чувствовали. Было ощущение, что не они сидят в аквариуме, а это мы сидим в нём. Они с таким интересом нас рассматривали, даже пальцами тыкали, и смеялись и веселились.
Таких же людей (той же национальности) я вижу постоянно на улице и в метро. Они мрачные. Едут на работу или с работы, грязные руки, видно, что человек устал, где-то работал. А вот те, кто не работает и где-то шляется, они выглядят точно так же, как эти люди в аквариуме.
Поразили и их адвокаты. Сидит тетка, которая прочла 20 томов дела из 200. Хочется у неё спросить — вы зачем пришли? Вы не готовы защищать людей. А те, кто прочел 100 томов, просят на ознакомление, кто один день, кто пять. То есть они абсолютно не готовы. Я режиссер, и если бы у меня на площадке были такие операторы, то я бы им сказала: камеры положили и марш отсюда.
На второе заседание я не пойду. Мы (пострадавшие и родственники погибших) заявили судье, что у нас вторая годовщина, панихида, кто-то едет на кладбище на Северное, потом на возложение цветов у «Технологического института». Какое заседание, какой суд? Никто не придет, все пойдут поминать людей.
Эвелина Антонова сидела в вагоне напротив предполагаемого террориста Акбаржона Джалилова. Пострадало лицо и дыхательные пути, а тело засыпало осколками.
Поделиться– Я недавно поняла, что не знаю точное количество операций, которые проводились со мной – но их было больше 10. Впереди эстетические операции, ринопластика. По улице я ходила в медицинской маске. Носила после операций, когда не все швы зажили, чтобы никаких инфекций не прихватить.
Первый год – больница-дом. Через полгода начала много гулять по городу – поняла, что движение необходимо. Соскучилась по городу, по архитектуре. Столкнулась в некоторых случаях с абсолютно непонятной агрессией. Шла в маске по Невскому одна – навстречу идет обычный парень. Он притормаживает меня и с агрессией: «Ты что, больная, что ли?». Потеряла дар речи, вжалась: «Тебе какое дело?».
Однажды без маски пошла в магазин. Парень догоняет: «Девушка, можно познакомиться?». Говорю: «Нет, у меня есть молодой человек». Сзади раздались звуки, как будто смеется вслед. В общественном транспорте от меня отсаживались. Я захожу, если кто-то сидит у окна, то человек пересаживался или просто вставал. Как будто я прокаженная.
При этом многие восхищаются, что я осталась открытым, позитивным человеком. Но я не понимаю, как можно иначе. Можно сидеть дома, плакать, страдать, почему я такой несчастный, за что мне это. Но смысл жизни пропадает абсолютно. Выжившие относятся ко всему легче, чем их родственники, окружающие. Может, это опять свойство психики, которое заставляет тебя жить дальше и идти вперед, несмотря ни на что.
Жалость – это ужасно. Я его не приемлю, это чувство. Очень благодарна друзьям, которые сразу это поняли и не стали жалеть. Все вели себя так, как будто ничего не случилось. Глобальных перемен в круге общения не произошло. Как была абсолютно уверена в своих друзьях, так и уверена. Но на суды нет физической возможности ходить. Я работаю. И никакого желания нет. Я считаю, что в любом случае люди, которые хотели зла, они получат возмездие. Желать им того же – никогда не было такой мысли.
Ирина Антонова — мама Эвелины. После пережитого создала Ассоциацию оказания помощи жертвам терактов и ЧС «Надо жить» и теперь намерена бороться за права пострадавших от терактов и помогать им. А еще поставить памятник.
Поделиться– Мы собираемся оказывать материальную поддержку от ассоциации. Помощь жертвам теракта не исчерпывается компенсациями и той медицинской составляющей, которую готово предложить государство. Например, после взрыва в метро многим требуется длительная реабилитация. А пенсии по инвалидности – 6-7-8 тысяч рублей. Кто-то при этом еще и работать не может. Расходы же большие – это и лекарства, и специальное питание, и приспособления, и то же такси.
Будем оказывать юридическую и психологическую помощь. Вот сейчас одна из пострадавших не с первого раза и не в полном объеме, но все-таки выиграла у метрополитена суд о моральной компенсации. Это прецедент, и мы готовы рассказать об этом другим, помочь в составлении документов, если будет такая необходимость. Консультации будут бесплатными.
Кроме того, мы хотим создать психологический центр, где можно будет работать не только лично с пострадавшими, но и теми, кто похоронил родных. Они говорят, что поликлиника стала их вторым домом. Да и мы, родственники пострадавших, на себе в полной мере испытали всю тяжесть преодоления ситуации. А ведь иногда людям просто не с кем об этом поговорить. А в психологическом центре мы сможем общаться. Не стоит забывать и о том, что у многих могут возникнуть посттравматические расстройства – никто не знает, когда и как проявятся вытесненные переживания и воспоминания. Примерно такой же центр хотят создать и родственники погибших над Синаем – при храме, который они планируют построить в память о жертвах теракта.
Еще мы хотим создать книгу памяти. И с ней, в том числе, работать и с молодежью. Ведь хотелось бы, чтобы на нашем пути больше не встречалось таких молодых людей, как этот смертник или как парень из Керчи. Угроза остается. Мы не защищены от повторения. Поэтому наша организация и называется Ассоциация оказания помощи жертвам терактов, а не одного теракта в метро.
В ближайших планах – согласование установки памятного знака на месте трагедии. Если еще в прошлом году звучало практически категорическое «нет», то сейчас все изменилось. Сложности сместились в плоскость согласования с КГИОП, так как здание станции «Технологический институт» – историческое. Нам предложено представить варианты размещения и эскизы, из которых уже будет сделан выбор.
Илья Казаков,
Светлана Тихомирова,
«Фонтанка.ру»
