ПоделитьсяЗападные экономисты взялись за проблему человеческих отношений. Такой эмоциональный режим социологи называют «эмоциональным капитализмом»: отношения оцениваются в терминах торговли, прибыли и инвестиций.
Так, Робин Хэнсон сравнил неравенство доходов с неравенством доступа к сексу. По его логике, люди обладают разной степенью привлекательности, которая становится аналогом валюты в экономике отношений, а те, у кого больше этой валюты, получают доступ к большему и лучшему романтическому опыту — как к товару. К отношениям предложено применять статистический термин «коэффициент Джини». Он обозначает уровень расслоения в обществе по какому-нибудь признаку и может составлять от нуля до единицы: чем коэффициент меньше, тем меньше неравенство между людьми. «Коэффициент Джини» посчитали и для «экономики свиданий». Среди гетеросексуальных женщин он ниже (0,324), чем среди гетеросексуальных мужчин (0,542). Если верить статистике, женщинам жить проще — у них есть достаточно большая прослойка «среднего класса» по привлекательности. А среди мужчин неравенство настолько сильное, что не понятно, как до сих пор не привело к массовым бунтам: если верить статистике, то среди них есть небольшое количество «миллиардеров», которые имеют практически неограниченный доступ к сексу, пока основная масса прозябает в «нищете». Это приводит к росту числа людей, которые оказываются на обочине отношений, так и не найдя себе пару (или своего «потребителя»).
О том, как эмоциональный капитализм захватывает российские рынки, зачем жениться на самом себе и кому нужен профессиональный «обнимальщик», «Фонтанке» рассказал культуролог, приглашенный преподаватель НИУ ВШЭ Владислав Земенков.
– Все исследования экономики эмоций сделаны на данных, полученных за рубежом. Может быть, полученные в них выводы справедливы только для европейцев, а россияне как-то иначе устроены?
– Сейчас наблюдается повышенный интерес к теме взаимоотношений между людьми. Есть очень известная исследовательница темы эмоций и коммуникаций Ева Иллуз, которая исследует проникновение экономики в сферу чувств. И она очень много пишет о том, как новые технологии влияют на эмоциональную сферу и как с этим связана экономика. К сожалению, ни одна из ее работ не переведена на русский язык. Эмоциональный капитализм, ориентированный на потребление чувств, распространен на Западе, а в России есть другая система. Около 10 лет назад социолог российского происхождения Юлия Лернер обозначила ее как эмоциональный социализм. Но сейчас в России обе эти системы пересекаются. Например, мы наблюдаем увеличение новых форм коммуникаций, типа speed-dating («быстрые свидания». – Прим. ред.), рост популярности приложений для знакомств.
– Как в принципе может быть капитализм эмоциональным?
– Он характеризуется с одной стороны озабоченностью человека поиском идеальной любви и идеальных отношений, с другой — порождает большое социальное неравенство в возможности найти романтического партнера. В России же до сих пор в качестве ролевой модели работает Анна Каренина, у которой все переживание любовного чувства строится на страдании, а вовсе не на том, как бы найти выгодного партнера.
– Получается, Запад воспитан на романе Джейн Остин «Гордость и предубеждение», а мы на «Анне Карениной», поэтому все у нас заканчивается паровозом?
– «Гордость и предубеждение» обнажает противоречие эмоционального капитализма: с одной стороны, мы за идеальную и настоящую любовь, но при этом хотим найти партнера с хорошим статусом. А в нашей стране любовь сильно окрашена религиозным смыслом. Но в последние 10 лет Россия перешла на капиталистическое потребление любви. Об этом свидетельствуют такие ток-шоу, как «Давай поженимся». Все упирается в брачный рынок, на котором мы сами себе маркетологи и можем пытаться инвестировать в удачных партнеров. Некоторое время назад я наткнулся на статью о девушке, которая подбирала себе мужа с помощью программы для маркетологов. В программе качества потенциального мужа можно было раскладывать по виртуальным корзинкам. Разложив так все по полочкам, она выбрала мужчину, за которого благополучно вышла замуж. Это и есть капиталистический способ потребления людей.
А в российском сознании есть идея выстраданной любви. При этом мы понимаем, что западная модель восприятия чувств более спокойная, рационально обоснованная. Но нам чего-то не хватает. А именно христианского чувства страдания. Оно есть в ранней европейской литературе, например в «Ромео и Джульетте». Но в какой-то момент страдание исчезает из западного нарратива.
– С чем связано это исчезновение?
– Это происходит в 19-м веке, когда на Западе начинается промышленная революция и бурное развитие капитализма. В это время выходит книга, с опорой на которую писалась «Анна Каренина», – роман Флобера «Мадам Бовари». Там ведь тоже все заканчивается очень плохо, но это история не о страдании, а о героине, которая очень много о себе воображала. В итоге она провалилась в семейной жизни и поэтому умерла — ее смерть Флобер описывает в гротескной и комичной форме. Толстой описывает смерть Анны Карениной иначе, с драматизацией, которая приобретает какой-то религиозный характер.
– А можно про эмоциональный социализм подробнее — это когда каждому по потребностям, а от каждого по возможностям?
– Эмоциональный социализм — это то, что моя коллега и соавтор Полина Аронсон называет «режим судьбы». На Западе люди живут в «режиме выбора»: человек делает выбор и инвестирует в него. А в России мы выбираем себе партнера, желая, чтобы он был с нами всю жизнь. И если с этим партнером начинаются какие-то проблемы, то мы не решаем их через психотерапевтические практики, а говорим: «Это мой крест».
– В условиях эмоционального капитализма формируется два «рынка» — женский и мужской, потому что мы конкурируем за партнеров в рамках своего пола. Кто в итоге оказывается в более выигрышном положении, мужчины или женщины?
– Феминистская революция привела к тому, что женщины выбирают мужчин, а не наоборот. Но в любом случае, когда выбор партнера становится бинарным — свайп влево или свайп вправо, — неравенство возникает и на женском рынке, и на мужском. Оно связано с неравенством наших возможностей, в том числе, и на экономическом поле. Если мы обладаем определенным набором капиталов, повышается и наша сексуальная привлекательность. Хороший доход, образование дают возможность много чего себе позволить, в том числе и найти хорошего партнера.
– Западные исследователи считают, что есть некая «единица сексуальной привлекательности», которую можно приравнять к валюте. Что это за единица такая?
– На производство этого индекса привлекательности работает вся медийная культура. Это только кажется, что мы ушли от культуры глянца и гламура, – она по-прежнему доставляет нам новые образы сексуальности. Основной единицей привлекательности в эпоху «Тиндера» и «Инстаграма» служит фотография — именно по ней мы выбираем или не выбираем человека. Но ее мы оцениваем совершенно произвольным образом. Человек с высоким уровнем культурного капитала понимает, что картинка ничего не значит, но таких понимающих людей немного. Мы все равно находимся внутри массовой культуры и потребляем эти картинки.
– Но при таком подходе выигрывает не тот, у кого «товар» объективно лучше, а тот, кто лучше владеет маркетинговыми инструментами?
– В том-то и дело, что, когда мы говорим про современную любовь, мы говорим об этом в терминах индустрии. В последних работах Евы Иллуз все то, с чем мы связываем романтические отношения, превращается в индустрию. Эмоциональный капитализм работает на производство счастья. При этом мы не свободны в выборе, который делаем. Кажется, что вот сейчас я выйду на улицу и встречу человека, который станет моей судьбой. Так работал эмоциональный социализм. Эмоциональный капитализм работает совершенно по-другому. Мы довольно каверзно выбираем партнера, но наш выбор заранее предопределен нашими возможностями и навыками, которые есть у нас, в том числе, в профессиональной жизни. Например, хороший маркетолог будет оценивать потенциальных партнеров с точки зрения хорошего вложения.
– За рубежом уже ставят эксперименты с услугой «объятия на час»: у одних людей есть потребность в тактильном контакте, другие готовы ее удовлетворить за деньги. Возможно, лет через десять в России тоже появится услуга профессиональных «обнимальщиков»?
– Такое вполне может быть. Эмоциональный капитализм характеризуется не только проникновением экономических отношений в сферу эмоций, но и резким подъемом индивидуализма. Мы очень сильно завязаны в риторике границ, которые нельзя нарушать. И здесь возникает феномен социального одиночества. Например, новый знакомый на улице не может просто так нас потрогать, обнять.
– Разве когда-то было иначе? Вряд ли лет тридцать назад при знакомстве были уместны прикосновения.
– Но раньше у людей было больше личных контактов. Речь ведь не только о прикосновениях, но и о долгих разговорах по телефону, беседах за чашкой чая на кухне. У людей была сильнее потребность в совместном проживании, чем сейчас. Не так давно вышла книга социолога Эрика Кляйненберга «Жизнь соло. Новая социальная реальность». Он пишет, что современная экономика не рассчитана на то, что люди будут жить совместно. Люди живут в квартирах-студиях, в каких-то пространствах, рассчитанных на одного человека, а не на семью. И доходы человека позволяют ему рассчитывать только на себя самого, а не на то, что он будет содержать супруга и детей. Мне кажется, возможно, через некоторое время, когда мы будем все больше уходить в компьютерные технологии и общаться с голосовыми помощниками, может появиться целая когорта новых профессий, которые будут компенсировать эмоции, которых нам не хватает. По сути, свадебная индустрия нацелена на производство таких эмоций. Она процветает, несмотря на то, что мы наблюдаем упадок брака и трансформацию представлений о семье. Люди по-настоящему не хотят жить вместе, но число свадеб и вариантов проживания свадьбы как события увеличивается. На Западе даже появилась практика, которая называется «сологамия» – когда человек женится сам на себе.
Но это становится массовой практикой. Если я однажды решу, что мне не нужен другой человек, чтобы быть в браке, но свадебный ритуал хочется пережить, я могу заказать себе свадебный костюм или платье, организовать себе выездную церемонию и регистрацию своих отношений с самим собой. Это весьма эксцентрично, но достаточно точно показывает суть эмоционального капитализма.
– Интересно, как в такой ситуации выглядит развод с разделом имущества.
– Суть как раз заключается в том, что человек зацикливается на собственных границах. Сологамия считается одной из ступеней внутреннего развития. Сначала человек долго живет один, занимается йогой, медитацией, ходит к психотерапевту. Следующим этапом познания себя становится брак с самим собой. Для нас это звучит дико, но несколько лет назад и «Тиндер», который дает возможность вступить в быстрые отношения, казался дикостью.
– Почему в рамках эмоционального капитализма так много людей остаются на обочине и без пары? Они банкроты и неудачники?
– Считается, что, если ты несчастлив в своей личной или профессиональной жизни, ты непременно должен себя немедленно изменить. Записаться к психотерапевту и срочно исправиться. И в этом заключается главная проблема эмоционального капитализма. С одной стороны, он построен на идее поиска собственной индивидуальности. Но по факту тебе говорят: если ты несчастен, ты сам виноват в своих проблемах, исправь себя. И такой подход уже подвергается критике, потому что он мешает человеческому опыту, который у каждого уникален. Важно не оказаться в плену модели, которая требует от нас меняться в угоду экономическим реалиям.
– Надо менять не себя, а окружающую реальность?
– Да, как раз об этом говорит автор книги «Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет» Уилл Сторр. Если вам не нравится работа или муж, не надо говорить себе что-то вроде «хорошо, что хоть такой муж у меня есть». Надо пытаться бороться с ситуацией и с условиями, которые сделали ее возможной.
Беседовала Венера Галеева
