ПоделитьсяПроживающий в Америке литературовед Александр Долинин прочитал на «Фонтанке» интервью нового директора музея Набокова Андрея Аствацатурова. И — через «Фонтанку» же — отвечает ему. Ученый с мировым именем объясняет, что мешает Петербургу стать столицей набоковедения и почему пришло время написать новую биографию автора «Лолиты», «Дара» и «Других берегов».
Долинин родился в Ленинграде и окончил ЛГУ, в 1993 году стал профессором Висконсинского университета в Мадисоне. В 2004 году выпустил книгу «Истинная жизнь писателя Сирина: Работы о Набокове», а в 2018-м его «Комментарий к роману Набокова «Дар» стал одной из самых обсуждаемых литературоведческих новинок. Долинин много лет входит в оргкомитет петербургских Набоковских чтений.
— Александр Алексеевич, в интервью «Фонтанке» Андрей Аствацатуров пригласил вас в гости в набоковский музей. Приедете?
— Я прочитал беседу с Андреем — и понимаю, что он находится в трудном положении. Хорошо, что университет наконец-то проявил интерес к музею. Но, по-моему, Андрей не вполне понимает, чем именно его поставили руководить, что в музее сделано и что надо сделать.
Например, Андрей говорит, что он собирается придать музею международный статус и проводить в нем научные конференции, но ведь международные Набоковские чтения проводятся уже двадцать лет, и я сам участвовал в них неоднократно. Я внимательно слежу за научной жизнью в Петербурге и могу со всей уверенностью сказать, что столь представительные конференции по творчеству одного писателя, которые привлекают лучших исследователей мира, там бывают довольно редко. Заслуга в этом нынешнего, как её теперь называют, заведующего Татьяны Пономаревой очень велика. Посмотрите на программу конференции 2018 года — в ней участвовали исследователи из Америки Савелий Сендерович и Елена Шварц, Юлия Трубихина, Максим Д. Шраер; Елена Девос из Франции, Михаил Вайскопф и Елена Толстая из Израиля, Кэнсин Мацумото из Японии, Нора Щольц из Мюнхена, видные московские литературоведы.
Когда профессор Аствацатуров проходит по двору филологического факультета, он видит стелу с барельефом Набокова работы замечательного петербургского скульптора Василия Аземши. Так вот, она была установлена по инициативе музея, и прежде всего Татьяны Олеговны.
В 2000-е годы Пономарева проводила летние курсы для молодых исследователей Набокова, где читали лекции на английском языке лучшие набоковеды мира. Несколько слушателей этих курсов стали отличными учеными. Я знаю две очень хорошие западные монографии о Набокове (Thomas Karshan. Vladimir Nabokov and the Art of Play. Oxford University Press, 2010; Will Norman. Nabokov, History and the Texture of Time. Routledge, 2012. — Прим. ред.), авторы которых выражают благодарность музею и пишут, что идеи этих книг зародились у них во время занятий на летних курсах. Поэтому Андрею предстоит не начинать с нуля, а развивать и продолжать сделанное, пополнять неплохую коллекцию, которую собрали немногочисленные сотрудники музея. Я имею в виду не только вещи, но и книги.
— Почему это так важно?
— Литературный музей должен иметь солидную библиотеку изданий, связанных с творчеством писателя, которому он посвящен. Один из самых замечательных литературных музеев, где я бывал, — крошечный музей Джона Китса в центре Рима. В квартире, где поэт жил в последние годы жизни, собрано огромное количество книг по творчеству Китса и его современников, английских романтиков. Там поставлены столы, и молодые исследователи, аспиранты могут приходить, брать книги с полок и работать под надзором единственного сотрудника. Там всегда много посетителей, и даже сама атмосфера квартиры помогает в научных исследованиях. Так вот, коллекция книг Набокова и о Набокове, любовно собранная энтузиастами, работниками музея, превосходит аналогичные коллекции в Публичной библиотеке, Пушкинском доме, научной библиотеке университета. Но она в основном лежит без употребления, потому что в музее нет места и возможности пользоваться этими замечательными книгами.
— Здесь, конечно, возникает вопрос помещения. Вы знаете, что часть здания принадлежит музыкальной школе, и Андрей Аствацатуров вряд ли сможет что-то с этим сделать без поддержки города или министерства культуры.
— Я много думал о том, что можно было бы предпринять в этой критической ситуации, которая уже стала достоянием широкой общественности. Как всегда в таких ситуациях, нужно начинать переговоры. Во-первых, нужно, чтобы новый директор и Татьяна Пономарёва встретились и обсудили планы развития музея и разделили сферы ответственности. Во-вторых, нужно, чтобы встретились представители университета, городских властей и министерства культуры и определили дальнейшую судьбу как музея, так и всего здания. Университет должен не выступать в роли собаки на сене, а думать о пользе общего дела, и, если его возможности ограничены, то не лучше ли передать музей другому хозяину?
То, что большую часть набоковского особняка в свое время отдали музыкальной школе — абсурд. Давно пора превратить весь дом в музейно-культурный научный центр и вспомнить, что это ведь дом не только Владимира Набокова — писатель прожил в нем не так много лет. Это дом семьи Набоковых и, прежде всего, отца писателя Владимира Дмитриевича Набокова, который тоже заслуживает если не музея, то хотя бы зала в музее. Университет, может быть, и не помнит, что Набоков-старший окончил его юридический факультет и был выдающимся политическим и государственным деятелем, депутатом Государственной думы, одним из основателей кадетской партии. В набоковском доме проводились политические собрания, которые сыграли важную роль в истории 1900–1910-х годов. В Петербурге есть очень хороший Музей политической истории, думаю, что он вполне мог бы взять дом Набоковых под свою опеку. Если музей Блока у нас — филиал музея истории Петербурга, то вырисовываются самые разные комбинации, которые можно обсуждать.
— Будь я руководителем музея политистории, я бы такой подарок не приняла — слишком много забот. Да и на месте директора музыкальной школы из особняка в центре города не съехала бы. Её тоже можно понять.
— Университетские чиновники и чиновники из Минкульта могли бы найти другое здание для музыкальной школы. Если такой план вам кажется нереалистичным, то посмотрите на Европейский университет, который смог себе купить здание, когда его выселили из особняка Кушелева-Безбородко. Для таких мощных организаций, как министерство культуры, это небольшие деньги, но они принесли бы городу огромную пользу.
— Вы сказали, что Андрей Аствацатуров «находится в трудном положении». Почему?
— Насколько я знаю, он активно работающий профессор университета и заведует кафедрой зарубежных литератур. Андрей к тому же писатель, и востребованный. Если добавить ко всей этой нагрузке музей, то и выйдет сложное положение. Едва ли столь занятому человеку хватит времени для каждодневной практической работы, для этого нужны профессионалы-энтузиасты. На мой взгляд, было бы чудесно, если бы Андрей стал ходатаем по делам музея перед начальством, помог бы вернуть в него уволившихся сотрудников, использовал весь свой вес и авторитет, чтобы была решена судьба здания.
В том, что с музеем сложилась такая ситуация, виноваты университетские чиновники, которые долгое время не хотели понимать ценность музея, не видели, что он имеет мировое значение. Они ведь привыкли распоряжаться минералогическими или энтомологическими коллекциями, им трудно разобраться в том, какое значение имеет музей Набокова. Они препятствовали даже проведению наших конференций: не хотели, чтобы они назывались конференциями — поэтому их приходится именовать Набоковскими чтениями. Представьте себе: лучшие ученые мира полутайно собираются в маленькой комнате и — в тесноте и духоте, но с удовольствием — слушают друг друга. Конечно же, музею нужен оборудованный конференц-зал.
— Когда вы сами в последний раз были в набоковском доме?
— Летом 2018 года, когда читал доклад, основанный на материалах, которые не вошли в мой комментарий к «Дару». До этого я бывал там каждый год, выступал с докладами и лекциями. Буквально вчера я говорил по телефону с Максимом Д. Шраером, писателем, профессором Бостонского колледжа и многолетним председателем оргкомитета петербургских Набоковских чтений, который много сил отдает тому, чтобы наша конференция представляла лучшие силы мирового набоковедения. Аствацатуров пока еще не связался с оргкомитетом и не подтвердил свою поддержку нашей конференции. Сроки поджимают, но мы все-таки надеемся, что в 2019 году ее удастся провести. В июне я буду на конференции в Париже, где также буду обсуждать ситуацию с коллегами.
— Если ситуация вас так беспокоит, то почему бы не собраться с другими зарубежными исследователями и не написать, например, коллективное письмо?
— Письма из-за рубежа не будут иметь никакого веса, в нашей политической ситуации это не очень хороший аргумент. Существует фонд Набокова, который распоряжается теми оставшимися от сына Набокова ящиками, о которых сейчас заговорили. Честно скажу, что я не знаю, кто в этом фонде состоит, и не обладаю информацией о содержании этих ящиков. Но, может быть, он проявит какую-то международную активность.
«После смерти Аверина в Петербурге не осталось сильных исследователей Набокова»
— Александр Алексеевич, а какую страну или город вы бы назвали столицей мирового набоковедения?
— Такой столицы нет. Больше всего набоковедением занимаются в США. Россия, наверное, занимает второе место. Во Франции издаётся великолепное полное собрание романов Набокова, а в Германии прекрасный переводчик и исследователь Дитер Циммер издаёт его полное собрание сочинений — такого пока нет даже в России. В Японии существует общество исследователей Набокова, которое проводит отличные конференции, — там Набокова переводят, хорошо знают и любят. У меня на полке стоит «Дар» в японском переводе, очень красивая книга, хотя я ни слова в ней не понимаю.
— Какое место на этой набоковедческой карте занимает Петербург?
— После смерти Бориса Валентиновича Аверина в Петербурге осталось мало сильных исследователей Набокова. Многие талантливые люди, прошедшие через семинар Аверина, ярко проявляют себя в других областях. Вера Полищук, которая входит в оргкомитет Набоковских чтений, продолжает интересоваться Набоковым, но в основном переводит и пишет свои книги. Прекрасный исследователь Мария Баскина (Маликова) из Пушкинского дома — пожалуй, сильнейший на сегодня набоковед в Петербурге — последнее время занимается другими темами. Может быть, ситуация связана с тем, что в Петербурге нет группы ученых или центра, которые занимались бы изданием и комментированием Набокова. И нет авторитетного лидера, которым бы возглавил такой центр, как когда-то Лотман возглавил Тартускую школу.
— Но СПбГУ буквально в апреле сделал попытку такой центр создать, и возглавил его доцент филфака Николай Карпов. Что вы думаете об этом?
— Николая Карпова я знаю и знаю его диссертацию, которую он издал отдельной книгой. Это приличная, но рядовая работа. Карпов ещё достаточно молод, а редкий филолог сразу же пишет что-то выдающееся — для этого нужны опыт и мастерство, которые накапливаются годами. Мне кажется, что центром исследования Набокова мог бы стать музей. И я не знаю никого, кто мог бы стать лучшим организатором такого центра, чем Татьяна Пономарёва.
— Скажите, а какие задачи сейчас стоят перед исследователями Набокова? Остались ли белые пятна в его биографии и творчестве?
— В США — в библиотеке Конгресса и в Публичной библиотеке Нью-Йорка — есть неосвоенные архивы Набокова. Их исследуют и выпускают по этому поводу отдельные публикации, но весь этот пласт знаний пока не собран воедино и не осмыслен. Сохранились полные рукописи некоторых его произведений, например «Приглашение на казнь» или «Отчаяние». По ним можно проследить, как Набоков работал, — что он вычеркивал, вписывал, правил, возвращал. Это очень интересная задача.
Второе — как ни странно, возможно, пришло время для построения и написания новой биографии Набокова. Биография Брайана Бойда — работа очень хорошего качества, и в русской её части — масса полезного материала. Но с тех пор, как эта книга вышла, прошло почти тридцать лет и накопилось огромное количество новых данных. Мы лучше понимаем связи Набокова с современниками, к примеру, благодаря книге Максима Д. Шраера «Бунин и Набоков. История соперничества», которая этой весной выходит новым изданием, намного больше знаем о жизни писателя в 1920-1930-е годы.
— Какое место Петербург мог бы занять в таких исследованиях?
— Мне кажется, что именно в Петербурге имело бы смысл начать работу над академическими изданиями (скажем, для серии «Литературные памятники») тех романов Набокова, рукописи которых сохранились в архивах, например «Приглашения на казнь» или «Подвига». Для этого нужно объединить усилия исследователей из Пушкинского дома и университета, привлечь специалистов из других городов России и других стран. Думаю, что музей Набокова в этом деле мог бы сыграть роль объединяющего и координирующего центра, поскольку Татьяна Пономарева лично знает почти всех исследователей Набокова в мире и пользуется прекрасной репутацией. Я бы и сам с удовольствием принял участие в подобном проекте.
— Андрей Аствацатуров в интервью «Фонтанке» предположил, что нужно изучать влияние Набокова на современную литературу — англоязычный постмодернизм и не только. Насколько, по-вашему, актуально такое направление?
— На эту тему написано очень много работ, особенно в Америке, где до сих пор идут схоластические споры о том, был ли Набоков поздним модернистом или ранним постмодернистом. Его влияние чувствуется в творчестве многих современных писателей разных стран. Испытали его, конечно, и почти все значительные русские писатели конца XX — начала XXI века, от Андрея Битова до Виктора Пелевина или Владимира Сорокина. Несколько интересных статей об этом можно найти в отличном сборнике «Империя N. Набоков и наследники» (2006) под редакцией Юрия Левинга и Евгения Сошкина. Так что и здесь нужно не начинать с нуля, а подключиться к тому, что уже сделано — и сделано хорошо — предшественниками.
Беседовала Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»
