В ближайшее время суд в Петербурге может вынести решение по делу о реконструкции Русского музея. Почему судье Ирине Воробьевой придётся выбирать между плохим и ещё худшим, объясняет редактор отдела культуры «Фонтанки».
«И что там, в служебных помещениях Русского музея? Как они выглядят?» — спрашивают меня друзья и знакомые начиная с 30 апреля. Тогда «Фонтанка» стала одним из двух СМИ, попавшим на «хеппенинг» — делегация Куйбышевского райсуда исследовала обычно закрытые для публики внутренние помещения ГРМ. Весь Михайловский дворец впервые в истории стал доказательством по делу о собственной реконструкции.
Мало кто знает, что это здание изнутри похоже на огромный «сэндвич». За парадными залами скрывается целый «слой» комнат, где работают реставраторы и научные сотрудники, хранятся крупнейшая в мире коллекция шедевров древнерусского искусства, две бронированные особые кладовые с предметами из драгоценных металлов разного времени, крупнейшее у нас в стране собрание картинных рам. Попадая туда, ты как будто оказываешься в огромной коммунальной квартире. Её жильцы уже привыкли к ежедневным бытовым трудностям и проявляют завидную сноровку в борьбе с ними.
Взять хотя бы фонд рам — затемненное помещение в цокольном этаже, вдоль которого проходит исполинская труба отопления. Проходя над ней, сотрудники вынуждены балансировать на шатких деревянных мостках. Сами рамы — дореволюционные гиганты с резьбой и позолотой — выставлены штабелями прямо на полу, тесно прижатые друг к другу. Кажется, тронешь такую — и она рассыплется.
В фонде древнерусской живописи на стенах заметны пятна от бывших протечек. Современных стеллажей для хранения икон нет — но не беда, предметы закреплены в стеллажах, сконструированных из ящиков времён Великой Отечественной войны.
Во внутреннем Сервизном дворе (том самом, на месте которого собираются оборудовать лекторий) — потемневшая от дождевой воды штукатурка, осколки кирпичей и мох, прорастающий сквозь земляное покрытие.
В библиотеке комфортнее — стол, покрытый зеленым бархатом, винтовая лестница, старинные шкафы из дуба и красного дерева, принадлежавшие когда-то семейству герцогов Мекленбургских. Но книги так стиснуты, что каждый миллиметр площади — на вес золота. Так же тесно в отделе рисунка, где, между прочим, хранится альбом с чертежами Михайловского дворца работы Росси, — фолиант на глазах у участников дела и немногочисленных любопытствующих рассматривала судья Ирина Воробьева.
Но, как и в обычной коммуналке, в Русском музее заметны скромные приметы уюта. В отделе химико-биологических исследований рядом со стеклянными колбами вьются заросли домашних цветов, на стене притулился сохранившийся с зимних праздников рождественский венок. В отделе рам 30 апреля на стол выставили кулич и яйца — всё-таки Пасха. А в одном из переходов кто-то заботливо собрал и выставил на всеобщее обозрение коллекцию миниатюрных фигурок животных.
Основная идея реконструкции, проект которой оспаривают в суде журналист Михаил Золотоносов и сотрудники ГРМ Ирина Шалина и Надежда Пивоварова, — «вычистить» эту изнанку Михайловского дворца, придать ей блеск и лоск, оборудовать здесь лекционный зал, создать лифты для посетителей на колясках. И это звучит благородно — особенно в отношении маломобильных гостей. Сейчас они могут попасть в музей через корпус Бенуа или с помощью выдвижного пандуса со стороны площади Искусств. Но дальше начинаются трудности — на второй этаж коляски можно поднять только вручную. Два лифта в корпусе Бенуа не работают. Подъемники, установленные в 2015 году в присутствии омбудсмена Александра Шишлова, своей функции не выполняют — благодаря им можно осмотреть только зал «Торжественного заседания Государственного совета» и экспозицию флигеля Росси, в том числе народного искусства. Подъемники, закрепленные на внутренней Сервизной лестнице, больше похожи на горный серпантин.
Но всё-таки каждого, кто знаком с описанием проекта (официально он не публиковался), не оставляют вопросы. Главный — если ремонт всё-таки состоится (пока контракт на работы разорван, но его могут заключить вновь), куда переедут службы и отделы музея? Расселение этой «коммуналки» окажется операцией посложнее, чем расселение славян по Сибири и Уралу. Пока новую, причем вновь временную, площадку получили только фонд мебели и небольшая часть предметов из фонда рам. Специалисты этому не рады: сотрудники фонда рам, например, в своих новых помещениях обнаружили плесень.
Фонду древнерусского искусства, хранящему около 15 тысяч экспонатов X — начала XX века, в том числе его особой бронекладовой, податься тоже некуда. Для подобных экспонатов нужны тщательно оборудованные по всем нормам помещения, где есть сигнализация, поддерживаются определённые температура и влажность. Таковых в музее нет, и создать их по щелчку пальцев не получится. Куда бы ни перемещали библиотеку, ГРМ, скорее всего, потеряет шкафы Мекленбургских. Во время судебного похода в музей представитель КГИОП — юрист Елена Патока утверждала, что мебель разберут и сохранят. Но, видимо, по частям. Как собрать её на новом месте, никто не знает. В особой бронекладовой, кстати, тоже сохраняются дворцовые шкафы красного дерева, не поддающиеся разборке.
Возможно, Русскому музею — вместо реконструкции ценой больше миллиарда рублей — стоило начать с ремонта в фондах. Или пойти по пути Эрмитажа, который построил себе реставрационно-хранительский центр «Старая деревня»: сначала оборудовать площадку для переезда, а потом уже облагораживать Михайловский дворец. Но это не отменяет другого вопроса — о состоянии парадной экспозиции после реконструкции. Как объяснить новые дверные и оконные проёмы, которые после реконструкции появятся в залах Репина, Васнецова, Левицкого, Боровиковского, Куинджи и других? Или то, что сохранившиеся с XIX века окна Росси и Свиньина будут заменены на экземпляры XIX – XX веков? Да и сама возможность пройтись по круговой анфиладе Русского музея будет пресечена — вход в залы 22 и 35 перегородят лестницы, которые установят здесь для пожарной эвакуации посетителей.
Судье Ирине Воробьевой придётся выбирать из двух зол: отменить утверждённый КГИОП проект реконструкции (это сохранит всю «начинку» музея в том состоянии, в каком есть — откровенно плачевном), либо документацию придётся сохранить и разрешить администрации ГРМ и строителям «сделать красиво». Но только не подменит ли эта красота то, чем, собственно, и является музей?
Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»
