ПоделитьсяСтоило делу Ивана Голунова стать достоянием общественности, как адвокатское сообщество прорвало. Послушать их, так подбрасывать наркотики — это норма жизни. Такие дела никого из специалистов не удивляют. В Госдуме заговорили о правках в антинаркотическое законодательство.
Каждый специалист по уголовному праву, которому позвонила «Фонтанка», смог рассказать истории, как ему пришлось защищать человека, которому подкинули наркотики. Адвокаты знают, как спасать клиента в этом случае, но все усилия упираются в фактор случайности: большинство судей раньше были равнодушны к доводам защиты и верили на слово следователю и прокурору. Потому что так проще. Надо, чтобы попался профессиональный порядочный судья, тогда может быть решено по закону и справедливости, – уверены они.
Сергей Афанасьев, партнер юридической фирмы «ЮСТ»:
«У меня был случай, когда дело о наркотиках было против молодого человека, и похоже было, что истинной целью был его отец. Тогда понятые в ходе допроса прямо сказали: «Мы видели, как оперативники прошли в кабинет к папе, достали документы и ушли». Что тут будешь делать?
Одна судья мне рассказывала как-то, что подсудимый ей говорил: «Ваша честь, вы же понимаете, что я не могу носить в капюшоне наркотики?» Кто так вообще делает? То есть оперативники даже не заморачивались, как Глеб Жеглов, класть в карман.
Еще в далекие 1990-е годы в Карелии был еще пример — крупный экономический спор, и у одного из предпринимателей находят наркотики. Очевидно, что подбросили. Мне тогда прокурор сказал, чтобы я вообще на это не обращал внимания: считай, мол, что их нет.
У нас с моим партнером есть спор: можно ли полностью избежать оговора в нашем правосудии. Он считает, что можно, а я уверен, что избежать этого невозможно. Суд осудит, даже если понимает, что человек невиновен. Ну, даст ему условное, если все уж совсем очевидно будет. Всегда найдут анонимного источника, придумается история, или найдут негодяя, который даст показания.
Эта проблема – объемная. Надо начинать с судов — пока у нас очень низкий критерий доказанности. То, что в кармане нашли наркотики, не должно быть доказательством. Но в нашей системе правосудия это не работает».
Виталий Черкасов, Международная правозащитная группа «Агора»:
«Я вел дело Евгения Романова. И уверенно заявляю: там есть все признаки, что ему подбросили наркотики.
Он страдал психическим заболеванием. Примерно два раза в год нуждался в госпитализации. Когда на него обратили внимание сотрудники полиции, у него была такая ситуация – он оказался на улице в состоянии ступора. Они посчитали, что он находится в состоянии опьянения. Похлопали карманы, ничего не обнаружили.
У них было два выхода – определить профессиональным взглядом, что человеку плохо, и он нуждается в медпомощи. Или доставить в полицию. Выбрали второе. Они заковали его в наручники, хотя он никакой агрессии не проявлял — не мог физически. Там он длительное время находился наедине с сотрудником дежурной смены. Только через два часа они нашли понятых, обыскали и нашли в брюках пакетик. Он стал возмущаться: вы же меня уже осматривали и ничего не нашли. Отвезли его на освидетельствование: там подтвердили, что Романов не страдает никаким опьянением. Но его все равно задержали. Перед избранием меры прибежала мама. Принесла все документы, что ему необходимо проходить курс лечения. Но следователь ее обманул, сказал: посидите, вас вызовут. Но ее никто так и не позвал. Адвокат по назначению от нее тоже отмахнулся, и в суд она документы не передала.
Его поместили в Кресты, и пять месяцев, что он там находился, мама пыталась добиться, чтобы врачи обратили внимание на его критическое состояние. Его должны были из специзолятора поместить в специализированный стационар. Этого предоставлено не было. В результате он скончался.
В этой ситуации и суд, и прокурор хотели закрыть дело. Но мама настаивала на продолжении. Мы долго – полтора года – заседали в Калининском районном суде. Добивались его оправдания, но суд его все же признал виновным в хранении.
Почему это все случилось, я могу лишь предполагать. Не секрет, что сотрудники правоохранительных органов в определенные моменты «заряжаются» своим руководством, чтобы добывать статистическую отчетность. В нашей ситуации сотрудники полиции убедились в том, что этот человек – идеальная жертва, я допускаю такое».
Владислав Лапинский, «Лапинский и партнеры»:
«Давно, лет 15 назад, я защищал молодого человека, сына депутата городского совета. Там полицейский рассказал на суде такую историю. Мол, они ехали на машине в свой 22 отдел и на улице увидели этого парня. Он шел, по их словам, в ту сторону, где живет «барыга». Они решили проследить, и ехали за ним два квартала.
Заходим, рассказывают, во двор — никого нет. Подходим к подъезду, садимся сторожить под лестницей. Слышим: сверху дверь хлопнула — это дверь «барыги». Останавливают моего клиента, начинают ощупывать. И под пяткой ботинка нащупывают пакетик.
Я спросил тогда милиционера: а почему, зная, где живет «барыга», вы ловите парня, а не «барыгу». А мне без протокола ответили: если мы его поймаем, кто же тогда будет «клиентов» поставлять?»
Юрий Новолодский, президент Балтийской коллегии адвокатов имени Анатолия Собчака:
«Это стало совершенно обычным явлением. Да это просто политика, проводимая теми, кому приходится исполнять чью-то волю.
Я когда ушел в отставку, специально взял дело по наркотикам, чтобы посмотреть в глаза оперативнику. Студент приобрел наркотик. Полицейский пошел за студентом, чтобы что-то получить с его родителей, видимо. Я спросил: а почему вы не взяли того, что продал. Ведь пока вы ходили за покупателем, он мог еще четырем людям продать?
Очень часто по делам о наркотиках встречаются фальсификации, подбросы, провокации. Поскольку в свое время журналистика молчала, сработало правило – «завтра придут за вами». Стало понятно, что это можно использовать и это прокатит. И прокурор это пропустит. Сейчас вообще никакого реального контроля за расследованием дел этих нет. И суд пропустит. И человек будет сидеть, осужденный к длительным срокам.
Чтобы избавиться от этой практики, надо вернуть настоящий прокурорский контроль, заменив 80% прокуроров. И поощрять их премиями за каждое выявленное нарушение со стороны следственной власти».
Светлана Ратникова, адвокат:
«Берут наркозависимого – говорят, иди к другу, чтобы он тебе купил. И привлекают человека, совершенно не связанного с наркотиками, за сбыт. Иногда удается через Европейский суд отбить провокацию. Или переквалифицировать в пособничество в приобретении. Тогда человек хотя бы не уезжает в колонию – до трех лет за это дают, и по первому разу, как правило, условно. Но факт остается фактом – осужденный никогда не имел ничего общего с наркотиками, просто помог другу, а ему указывают, где купить, причем говорят конкретную дозу, чтобы вменить более тяжелую статью.
Такие дела можно штамповать, не выходя из кабинета. Например, человека пытались «расколоть» по совсем другому преступлению, а он не «кололся». Заводят в кабинет в отделении, перед ним пакетики, он не понимает, о чем речь, ему никто ничего не говорит. Вводят понятых и говорят: вот, только что изъяли у него. Зафиксируйте. И все.
Часто (опасаясь фальсификации. – Прим.ред.) просят смывы с рук сделать, а это тоже опасно. Из разговоров с оперативниками известно: тампон, которым делают смыв, может уже быть смоченным раствором с наркотиком. В этом случае уже ничего не сделаешь. Подстава есть подстава, очень сложно доказать».
Алексей Трофимов, «Куликов и Трофимов»:
«Доказать факт подброса очень трудно, но мне удавалось. Чисто интеллектуально, а потом на очной ставке оперативники признались. Дальше уголовное преследование против человека прекращается. Но все еще висит дело по 228 статье. Прокурор принимает решение, что последние, кто прикасался к наркотикам — полицейские, ФСИНовцы и тому подобное. Дело отправляется в следственный комитет. Те объявляют в розыск. Но не находят, так как не очень стараются. Дело погибает. В итоге «глухая» 228 статья.
Вот история: молодой человек, сын богатой мамы. Ей решили отомстить. Оперативники нашли его через «ВКонтакте», представились девушкой его друга. Сказали, что хотят передать ему подарок на день рождения. Он встретился с какой-то девицей, она передает коробку, а в ней наркотики. Его тут же задерживают. Нам удалось прекратить дело, доказали подброс. Но ему не разъяснили права на реабилитацию, не выдали извещение на реабилитацию. И каждый раз, когда он приходил, например, в аэропорт, он числился наркоманом, и к нему в задний проход залезали.
А дальше вопрос: что делать с теми, которые подбросили наркотики? Совещания проходили, общий тон у всех такой: мол, ну что делать, придется ведь со всеми ссориться. В итоге происходит удивительная история: дело просто теряют вместе со всеми уликами и вещественными доказательствами. Мне говорят: мы, мол, ищем виновных, и все на контроле у прокурора.
У нас все плохо с УПК. Статья 75 о том, что доказательства, полученные с нарушением закона, недопустимы, [не работает]. Вы допрашиваете в суде оперативника – откуда у вас вообще взялась идея преследовать этого человека? А он начинает сакраментальную фразу: «У нас была оперативная информация». Нигде такого определения нет. Это просто расхожая фраза, которая на совещаниях может использоваться. Но это хамство под названием «оперативная информация» – вдруг стало каким-то основополагающим для российских судов.
80% дел о сбыте ничего общего именно со сбытом не имеет, потому что не идет речь о корыстных мотивах. Один наркоман по наводке полиции просит купить другого себе дозу. Родители, которые покупали в финских аптеках для своих детей лекарство, которого нет у нас. Их ловили на таможне и всем выписывали статью 226.1 — незаконное перемещение через границу сильнодействующих веществ. Органы следствия считали, что умысел этих людей направлен на контрабанду. И лишь спустя множество уголовных дел и десятки сломанных судеб Верховный суд вынес постановление: умысел направлен на сохранение жизни своих детей. А право на жизнь – конституционное право.
Денис Лебедев, «Фонтанка.ру»
