ПоделитьсяОюб Титиев вышел на свободу 21 июня, через полтора года после ареста. Он тоже пытался доказать, что стал жертвой провокации, а обнаруженный у него в машине наркотик - подбросили.
Стать Иваном Голуновым тогда, в январе 2018-го, Оюбу Титиеву не удалось. Решение об условно-досрочном освобождении чеченского правозащитника суд принял на пике общественного гнева, вызванного задержанием московского журналиста. Через несколько часов после освобождения Оюб Титиев рассказал в интервью «Фонтанке», что продолжит свою деятельность, но уже не в Чечне. В либерализацию работы силовиков по наркотическим статьям без решения президента он не верит, а главе Чечни Рамзану Кадырову ему нечего сказать. «Мы незнакомы. И это бесполезно», – уточнил он.
- Ваше дело вызвало широкий международный общественный резонанс. Кто позвонил сегодня?
– Очень много поздравлений. Много коллег со всего мира, журналистов иностранных, пишут и звонят весь день. Но у меня нет телефона. Пишут брату, коллегам. Целый день это продолжается.
- Почему вас отпустили?
– У каждого осуждённого есть такое право: условно-досрочное освобождение после отбытия одной трети наказания в колонии-поселении. На общем режиме – при отбытии половины срока. Это право мы и реализовали с адвокатами.
- А если говорить не только про право?
– Я понимаю, о чём вы. Но я не могу об этом сказать. Скорее всего, это заслуга коллег-журналистов. Потому что после моего ареста был большой шум. Большой резонанс.
- Пока вы были лишены свободы, вам кто-либо ставил условия отказа от своей правозащитной работы в обмен на свободу?
– От правозащитной работы нет. Не было таких условий. И вообще никаких условий мне никто не ставил. Со мной никто не связывался на этот счёт.
- Представители чеченских властей с вами не контактировали?
– Нет-нет. Никакого контакта, ни с какими властями.
- Что было самым сложным, пока вы находились за решёткой?
– Условия содержания у меня были как у всех. Разницы не было. Никаких трудностей у меня не было. Самое сложное – это отсутствие информации. Переживал за коллег. Единственное, что я не знал о том, как себя чувствуют близкие и коллеги. А сокамерники относились хорошо. Не было проблем. Все с пониманием относились. Понимали, что это фабрикация. Поддерживали меня во всём.
- Как вы измените свою работу теперь? Очевидно, что придётся учитывать риски повторного попадания в тюрьму.
– Единственное, что нам придётся пересмотреть, это вопросы безопасности. Придётся по-другому всё решать. Но моё отношение к работе будет точно таким же, как и раньше. Ничего не изменится. Хотя в регионе мы, конечно, уже работать не будем...
- Вы уезжаете из Чечни?
– Да. Мы закрыли представительство «Мемориала» в Чечне. Скорее всего, буду работать с коллегами в Москве в головном офисе. Правда, вопрос ещё не решён. Конечно, я уже не смогу так, как раньше, заниматься вопросами Чечни. Но работы и там очень много. Какие конкретно вопросы мне достанутся, мы решим на месте. Коллеги оценят, что теперь мне можно или нельзя доверить.
- Вы готовы уехать из России в случае появления угроз?
– Я не могу выезжать за границу, пока не закончится условный срок. При всём желании. Надеюсь, что после окончания условного срока мне не будут поступать угрозы.
- Ваши родственники покинули Чечню после вашего ареста в январе 2018 года. Им с тех пор угрозы поступали?
– Пока я сидел, ни мне, ни моим родственникам угрозы не поступали. Кроме угроз, которые были по время задержания от сотрудников.
- Вы будете добиваться снятия судимости? Вас признали виновным в том, что вы не совершали, по вашим словам.
– Посмотрим. У меня есть право реабилитации, снятия судимости через какое-то время. Попробуем. Этот вопрос мы ещё будем обсуждать с коллегами. Это впереди.
- Вы будете добиваться привлечения к ответственности тех, кто отправил вас за решётку? Вы утверждали, что наркотики вам подбросили.
– Разумеется. Это нельзя оставлять без наказания.
- Имеют ли практический смысл попытки добиться этого?
– Это покажет время. Сегодня в этой стране меня никто слушать, конечно, не будет. И наказывать настоящих преступников тоже никто не будет. Надеюсь, что мы все к этому придём в дальнейшем.
- Многие верят, что после дела Ивана Голунова практика работы МВД изменится в этом смысле. Вы на свободе. Он на свободе. Вы видите здесь параллели?
– Не думаю, что эти дела хоть как-то связаны. Но я очень рад, что его проблема разрешилась вот таким образом (лично министр МВД сообщил о прекращении уголовного преследования журналиста. – Прим. ред.). Мне жаль, что журналист сильно пострадал. Но я бы не стал связывать наши дела.
- Владимир Путин вчера заявил, что против пересмотра положения 228-й статьи УК РФ. Нужно ли смягчать саму статью?
– Саму статью не знаю, стоит ли смягчать. Но отношение правоохранительных органов к работе по этой статье нужно менять давно. Менять принципы формирования доказательной базы по этим преступлениям. Сейчас подбрасывают наркотики, арестовывают человека и по его признанию выносят приговор. Вот что давно пора пересматривать.
- Это разве от Путина зависит? Известные адвокаты говорят, что это легко правится, например, при соответствующих указаниях судьям на местах из Верховного суда.
– Не думаю, что в России может кто-нибудь другой решать этот вопрос, кроме него. Какой может быть выше уровень? Я думаю, что дальше всё останется точно так же, как и есть. Но об этом, конечно, нужно больше писать, кричать и орать. Может быть, тогда удастся сдвинуть это. Когда-нибудь…
- Пересмотр границ Чечни с соседями – объективная необходимость? После решений по Ингушетии стартовали аналогичные процессы с другими соседями вашей республики. Насколько эти процессы соответствуют принципам соблюдения гарантированных права граждан?
– Я не владею информацией по этому поводу в достаточном объёме («Пограничный» конфликт между жителями Чечни и Ингушетии произошел, пока Титиев находился в изоляции. – Прим. ред.). Но в целом проблема установления границ на Кавказе должна была быть решена ещё лет 15 назад. Это нужно было делать сразу после прекращения боевых действий. Его нельзя было откладывать на сегодня. Если бы он был решён тогда же «на месте», сегодня не было бы такого шума. Почему не решили тогда, я не знаю. Видимо, кто-то пропустил это тогда мимо ушей, оставил без внимания. Никому до этого дела не было. А сегодня всё это вылилось вот в такое противостояние.
- Вы сказали, что при нынешних властях в России ситуация с законностью в отношении вас и таких, как вы, не изменится. Почему вы уверены, что она изменится при смене первых лиц?
– Всё зависит от смены. Кто придёт дальше. Демократ или преемник. Безусловно, вопрос соблюдения прав человека на Кавказе напрямую зависит от первого лица в России. Это моё мнение.
- Отсюда может показаться, что соблюдение прав человека в Чечне зависит от одного человека в Чечне.
– Нет. Это зависит от одного человека в Кремле.
- Когда, на ваш взгляд, будут установлены убийцы вашей коллеги по грозненскому «Мемориалу» Натальи Эстемировой? Спустя десять лет после этого убийства ответов так и нет, хотя Генпрокуратура ещё в 2011 году заявляла, что дело «можно считать раскрытым».
– Не при нынешних властях. Если бы Кремль захотел, то следователи давно бы это расследовали. У нас есть неплохие следователи, которые могут расследовать даже такие дела за короткий период. Но мы знаем, что дело фактически не расследуется. Тогдашний президент Медведев брал это дело под личный контроль. На мой взгляд, расследования нет, потому что они знают, кто виноват в этом преступлении.
- Коллеги, которые бывают в Чечне, не могут понять, почему сегодня в Чечне опаснее быть чеченцем, чем русским?
- (Смеётся) Хороший вопрос. В любом случае, тут важнее отношение Кремля к чеченцам, чем чеченцев к чеченцам. Если есть какая-то защита у русских в Чечне, это значит, что Кремль защищает их. В этом весь ответ.
- Что вы хотите сказать Рамзану Кадырову сегодня?
– Ничего бы ему не сказал. Мне нечего ему сказать. Мы с ним незнакомы. Я его никогда не видел. Говорить мне ему что-либо или ему мне… Нет никакой в этом логики.
- И с точки зрения правозащиты вам нечего ему сказать?
– Нет. У меня нет к нему ничего. И это бессмысленно.
Николай Нелюбин,
специально для «Фонтанки.ру»
