ПоделитьсяГлава старейшего музея страны рассказал, что его настораживает в планах строительства нового фондохранилища для старейшего музея страны, и почему нужны уже археологические раскопки среди имеющихся коллекций.
8 июля премьер-министр Дмитрий Медведев подписал постановление о выделении 4,5 миллиардов рублей на строительство научно-хранительского центра Кунсткамеры. К 2023 году он должен появиться в Озерках, в 3-м корпусе дома №51 по Заповедной улице. «Фонтанка» расспросила Андрея Головнева, директора Музея антропологии и этнографии, каким он видит будущее фондохранилища, и что получат рядовые петербуржцы.
Побывав на месте будущего научно-хранительского центра, «Фонтанка» обнаружила заброшенное недостроенное здание и не встретила никакой охраны и вообще каких-либо «признаков жизни» – если не считать такими граффити на стенах и мусор. Здание возводили изначально для научно-исследовательского института прикладной астрономии РАН, по воспоминаниям очевидцев — с 1988 года, правда, подтвердить время начала строительства не могут даже в самом НИИ. Согласно данным из Росреестра, в 2008 году незавершенное здание было передано Санкт-Петербургской дирекцией по строительству объектов РАН в собственность РФ и в оперативное управление Института прикладной астрономии. За ним оно и числилось до июня 2015 года, после чего плавно перешло в оперативное управление Музея антропологии и этнографии — как заверили «Фонтанку» в НИИ, «по обоюдному согласию»: астрономам потянуть такую стройку уже бы не удалось. В 2017 году, согласно Росреестру, Кунсткамере был передан и земельный участок.
Поделиться- Андрей Владимирович, есть ли у вас представление, как будет выглядеть новый научно-хранительский центр?
– Рассуждать о нем достаточно увлекательно, но пока это все из области фантазии. Я хочу сначала провести ряд встреч, надо многое уточнить – в первую очередь, будет ли снесено находящееся сейчас на этом месте старое недостроенное здание. Узнать, какова в этом отношении позиция министерства. Многовато и других неясностей. То, что решение о выделении средств принято, – это здорово, и, в любом случае, большая победа, а вот как мы дальше будем маневрировать, совмещая гигантские стройки и текущие задачи, — непростой разговор.
- Сейчас там, буквально, ни окон — ни дверей, заходи кто хочешь.
– Это строение эпохи позднего социализма, и за прошедшее время в силу разных обстоятельств, в том числе питерской погоды, многое перешло в негодность. И любое использование этих помещений нуждается в серьезной экспертизе, иначе мы не только фонды не сохраним, но еще и какие-нибудь жизни потеряем.
- Насколько реально приспособить под фондохранилище корпус, планировка которого осуществлялась под другие цели?
– Оно и внешне с трудом может быть ассоциировано с музеем – это что-то грозное из железобетонного социализма. Но внутри, действительно, есть большие площади, которые могли бы трансформироваться под разные цели, и где возможно установить перегородки. Но это в третью очередь. А в первую — экспертиза: либо вырывать зуб, либо лечить. Это будет сделано в текущем году. Но мы выступаем лишь заказчиками, а технические решения, строительно-архитектурные, принимает ДЕЗ — дирекция единого заказчика. Они получают деньги, проводят все виды тендеров, работ. Эта организация располагается в Москве и подведомственна тому же министерству, что и мы, – Минобру. Кстати, мало того, что в этом году планируется по расписанию провести экспертизу — в течение этого же года планируется даже сверстать проектную документацию! Это меня очень настораживает.
- С вами же будут советоваться?
– Я очень надеюсь. Но ведь должна быть составлена проектная документация, которая соответствует целям, задачам, а не просто «листочек». А осталось всего лишь полгода. Представьте, какой объем разработки может быть на 4,5 миллиарда стройки! Дай бог, чтобы все получилось.
- У нас в городе лучший пример современного, ладно функционирующего и хорошо всем известного музейного фондохранилища — Эрмитажа. Будете равняться на него или у вас другие потребности?
– Конечно, потребности разные. Но пока это все – вилами по воде. Мы знаем только, что выделена сумма...
- ...за которую Кунсткамера боролась много лет: получить фондохранилище было мечтой еще предыдущего директора...
– Да, за такие деньги можно построить роскошное новое хранилище. Если мы не испортим саму идею, будет просто здорово.
- А фондохранилище планируется сделать открытым?
– В том числе и открытым.
- Может, у вас уже есть понимание, чем вы могли бы туда привлечь публику? Ведь новое место — буквально на краю света. У Эрмитажа через дорогу от его фондохранилища хотя бы есть метро Старая Деревня, а у вас – ничего.
– Абсолютно ничего. То есть там может быть только какая-то загородная резиденция, где можно творчески работать, проводить научные изыскания, ну и, может быть, закрытые конференции, симпозиумы. Посетителям там взяться неоткуда, это не стрелка Васильевского острова, а Озерки. Местечко захламленное. Там стихийная свалка, кстати.
- Ее вам придется разгрести.
– Конечно. Но сейчас у нас нет ни возможностей, ни средств ей противостоять: за что ни возьмись — нужны согласования, и мы толком не можем ничего ни построить, ни соорудить. Когда теперь этот большой проект пойдет – он откроет, наверное, все эти частности, и ситуация будет исправлена. А пока мы просто бьемся о стену: там какие-то дикие животные бегают, подростки — дай бог, чтобы с ними все было хорошо. Кто-то асфальт наволок во двор – на нас напала природоохранная прокуратура по этому поводу.
- В каком состоянии ваши фондохранилища сейчас? Еще лет десять назад СМИ писали, что у вас керамика стоит стопками, как в кухонном шкафу, а одежда висит на плечиках, что вредит сохранности предметов.
– Все точно так же – в арендуемых помещениях здания Научного центра на Университетской набережной.
- Это единственное здание, кроме основного, где Кунсткамера хранит свои вещи?
– Нет. Одно здание предоставлено нам Научным центром, это такой общий ангар в Коломягах. А второе — неплохой Дом Аладова, в нем сейчас располагаются фонды и штат антропологов. Это Средний проспект Васильевского острова.
- Кроме скученности хранения, какие-то опасности экспонатам сейчас угрожают? У Русского музея, например, зимой крыша протекла. А у вас?
– У нас тоже течет на археологию, мы всячески укрываем. Снизу подтапливает.
- Вы хотите сказать, что вывоз этих коллекций позволит сделать ремонт?
– Конечно. Создать комфорт в хранении археологических коллекций – очень важно. Они многочисленны и нуждаются в том, чтобы к ним был доступ, была возможность их обрабатывать, потому что иначе весь этот археологический материал превращается в хлам. Либо он хорошо разобран и становится источником, либо он лежит необработанный со времен раскопок.
- То есть сейчас его не получается даже изучать?
– Совершенно верно, многие наши материалы ждут своего повторного открытия. Когда-то случились открытия при раскопках, а сейчас нужно проводить повторные «раскопки».
- Вам придется отдать занимаемые в других зданиях площади, если вы сможете перенести свои предметы в собственное новое?
– Я бы, наоборот, расширился. У нас такая коллекция, что ее нужно не хранить где-то взаперти, а выставлять. И чем больше у нас экспозиционных площадей, тем больше выигрывают все участвующие — от посетителей до государства. И это общая устойчивая позиция — ни в коем случае ничего у музея не отбирать.
- Сколько сейчас в музее экспонатов?
– 1 миллион 300 тысяч. Полпроцента из них — в экспозиции. Думаю, что переезд нам грозит серьезной ревизией музейного фонда: нужно будет заниматься реставрацией. Он вскроет очень многое: пока это все привалено, сложено и рука не дотягивается — это одно, а когда придется переезжать — многое обнаружится.
- Реставрационные мастерские тоже планируется перевезти в новый центр?
– Да. Какая-то служба реставрационная, конечно, останется при экспозиции, но основа будет там.
- А какие вообще отделы планируется перевезти в Озерки?
– Науку и фонды. Научно-исследовательские работы, лабораторные, аналитические, монтажные (речь о монтаже визуальных материалов — прим.ред.) должны проводиться не в здании музея и, вообще говоря, экспозиционных помещениях, а в специально оборудованных лабораторных условиях. Сейчас у нас три отдела «живут» на галерее, там работают сотрудники. Это не дело.
- Что бы вам в первую очередь хотелось показать посетителям, а сейчас вы этого сделать не можете?
– У нас прекрасные коллекции, собранные выдающимися исследователями — Миклухо-Маклаем, Широкогоровым, цесаревичем Николаем Александровичем Романовым в ходе его кругосветного путешествия. Я бы отдельные экспозиции этому посвятил.
- В основном здании?
– Да. У нас почти отсутствуют площади для временных экспозиций. После ввода нового здания они расширятся.
- А в новом здании что вы сможете интересного показать?
– Все, что угодно, – ряды юрт, лодок, оружия, археологию, антропологию — все, что у нас в избытке и не экспонируется никаким образом. Те же реконструкции Герасимова — впечатляющие образы древних людей: синантропы, гейдельбергский человек, питекантропы и прочие, воссозданные по методикам реконструкции знаменитого антрополога. Одного оружия у нас — на целый арсенал: японское оружие реставрируется по японским методикам, китайское, российское. И много чего еще: украшения, необычные и экзотические приемы декорирования тела у разных народов, которые, кстати, сегодня актуальны в связи с ренессансом пирсинга и татуировок. Возьмите любой материал — войлок, шерсть, ткань, фаянс, фарфор, керамика — словом, можно отдельные экспозиционные ряды выстраивать.
- Вы рассчитываете увеличить процентное соотношение того, что вы показываете из коллекции?
– Во-первых, у нас будет другая система — ротационно-сменная. За счет этого мы не просто могли бы увеличить экспозиционную площадь вдвое — мы могли бы создать «проточную» систему, а не застойную, при которой экспозиции встали и стоят. Чтобы они наполовину были устойчивыми, а наполовину — сменными. Даже в основной экспозиции, не считая площади под временные выставки. Если мы таким образом переоснастим экспозицию, а главное – сменим философию экспонирования и хранения, мы сможем всю нашу коллекцию, хоть и не на 100%, но в общих чертах показать.
Беседовала Алина Циопа, "Фонтанка.ру"
