Вне Евросоюза распространено мнение, согласно которому политическая система России симпатична лишь немногим европейским политическим маргиналам. Однако при взгляде изнутри появляется иное впечатление — возможно, национализм, антиглобализм и отрицание либеральных ценностей является неизбежным, глобальным процессом.
Со времен окончания Второй мировой войны в Западной Европе доминировали либеральные ценности. Их укреплению способствовали не только мрачные воспоминания о первой половине ХХ столетия и пугающий облик советского блока. Сегодняшние европейские старики вспоминают, что 50-е и 60-е годы были временем тотального прогресса — как технического, так и социального.
Именно тогда возникло понятие «европейских ценностей», подразумевающих примат прав человека над интересами государства, свободу совести, равенство, независимо от пола, возраста и ориентации. Люди могли принадлежать к разным социальным классам, но при этом вместе выступать против войны во Вьетнаме, за права женщин, детей, сексуальных меньшинств.
С распадом советского блока на Западе воцарился восторженный оптимизм по поводу вступления в европейскую семью стран Восточной Европы. Практически не были слышны голоса скептиков, которые предполагали, что все фразы о «приверженности восточноевропейцев европейским ценностям» суть лишь сотрясение воздуха. И лишь позже стало очевидно, что в «новой Европе» по-прежнему сильны консервативные тенденции, и вера, государство и нация все еще безусловно важны.
Казалось бы, это «болезнь роста» восточноевропейцев, которой не могут быть подвержены старые западные демократии. Но во втором десятилетии XXI века выяснилось, что и там много тех, кому уже не интересны идеи глобализма, мультикультурализма и толерантности. К ужасу либеральной интеллигенции от Урала до Калифорнии, широкие народные массы тех, кому нравится «сильная рука», кто предпочитает делить людей по критерию языка, веры и происхождению, пошли в наступление.
Обычно в таком случае вспоминают Дональда Трампа, Брекзит и успехи Мари Ле Пен. Во вторую очередь — Сальвини и «Лигу Севера» в Италии, политический мейнстрим в Венгрии и Польше. Однако это только вершина айсберга национального популизма. Есть еще те, кто не выступает против объединенной Европы в принципе и кто не ездит с дружескими визитами в Россию. Но тем не менее — они тоже выступают за «Европу национальностей».
Противники национал-популистов очень часто в пылу возмущения называют их фашистами или даже нацистами. Это не просто оскорбление — это непонимание сути дела. Для современных националистов чужды предрассудки, связанные с кровным происхождением человека. Новый национализм открыт для каждого, кто захочет к нему примкнуть, — но на определенных условиях.
Вот самый актуальный пример. 8 июля в должность вступил новый президент Латвии, избранный парламентом, – Эгилс Левитс. Это человек с европейским образованием, который работал с середины 1995 года представителем Латвии в Европейском суде по правам человека, а с 1997 года представителем Латвийской Республики в Суде Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) по примирению и арбитражу.
Именно он в 2012 году, будучи главой Комиссии по конституционному праву, предложил дополнить Конституцию преамбулой, согласно которой Латвия (цитата по официальной странице президента ЛР) создана, «...чтобы гарантировать существование и развитие латышской нации, ее языка и культуры на протяжении веков».
Откуда же берется латышская нация? На этот вопрос ответил сам Эгилс Левитс — в переводе латвийских общественных медий: «...нам нужно преодолеть раскол и всем нужно почувствовать себя принадлежащими к Латвии — независимо от национальности, языка, религии и других обстоятельств. У нас общим языком общения для всех, независимо от того, как мы говорим между собой или в семье, является государственный язык —латышский. Нам всем, конечно, надо было бы вовлекаться и в общую латышскую культуру, наше видение мира связано с нашей историей.
Но наряду с этим у нас живут представители разных нацменьшинств — русские, поляки, литовцы и другие, чья культура и язык — вклад в общий культурный пейзаж Латвии, и нужно также стимулировать их языки и культуру. Но в любом случае не за счет нашего общего — госязыка. В связи с чем я предлагаю обратиться к следующему вопросу: реформе образования. Итак, [пусть] все школьники учатся в общих школах, где у нас общий госязык».
А теперь замените слова «Латвия» и «латышский» на Россия и «русский». И попробуйте представить, представители какой политической силы в России могли бы выступить с такой речью? И, кстати, опять же, это вполне часто можно услышать и в других странах, в первую очередь Восточной Европы, от Эстонии до Балкан.
Левитс и его единомышленники декларируют принцип единства народа и государства, отмечая, что «...нашим общим фокусом мышления должно быть латвийское государство. Только тогда оно будет сильным, если всё латвийское общество (или его ощутимое большинство) свои действия сфокусирует на нашем общем, латвийском обществе и латвийском государстве».
О чем же говорит его риторика? Да только о том, что в Европе есть на всех уровнях люди, которые хотят жить в своем национальном государстве, хотят, чтобы вокруг были люди привычного внешнего облика, которые бы говорили на родном для тебя языке и посещали совершенно определенную церковь, придерживаясь определенных моральных устоев. И их трудно назвать «маргиналами».
Сейчас в Западной Европе пользуется популярностью книга Гудвина и Итуэлл «Национал-популизм: Восстание против либеральной демократии». Эти ученые убеждают нас, что национальный популизм не случайная флуктуация, а закономерное явление, реакция большей части общества на слишком быстрые перемены, слом привычных устоев — начиная от волны мигрантов до разрушения привычного рынка труда.
Налицо активный процесс размежевания общества: одна его часть поднимает знамена «нового» интернационализма, другая пугается пришельцев и мечтает построить строго национальное государство. Одни люди, и надо признать что их меньшинство, видят в переменах отличную возможность для улучшения качества своей жизни. Для них открытый мир — это гигантское поле возможностей.
Другие, и их большинство, боятся БЫСТРЫХ перемен. Они не против обучения детей еще на одном языке — они хотят, чтобы их детей учили хорошие учителя. Они не против закрытия угольных шахт — но они хотят, чтобы правительство сначала подумало, чем они будут заниматься дальше, как кормиться. Когда высоколобые профессоры и менеджеры предлагают отказаться от угольной генерации и производства оружия, они не думают о том, куда денутся шахтеры и производители оружия. И эти самые шахтеры и оружейники чувствуют, что «профессорам» их нужды глубоко безразличны.
Национал-популисты же четко ловят такие настроения. Например, в Латвии они быстро поняли, какова главная проблема у молодых людей из латвийской провинции, которые приезжают в столицу страны — Ригу. Это незнание иностранных языков, включая русский. Поэтому национал-популисты пробили норму, согласно которой в Латвии работодатель не имеет права требовать от работника знания негосударственных языков. Если он не может доказать, что ему это очень надо по работе. В этом случае нацпопулисты против законов рыночной экономики и за государственное регулирование, хотя рижский рынок труда требует знания кроме латышского еще как минимум двух языков – русского и английского.
А вот в случае с закрытием угольных шахт в Европе нацпопулисты как раз выступают против госрегулирования, за рыночные механизмы, мотивируя это тем, что рынку выгодна именно угольная генерация. Таким образом, нацпопулисты очень гибкие — и они не скрывают этого, для них нет идеологии — они за голоса избирателей, в первую очередь широких народных масс. И они эксплуатируют не надежду на светлое будущее — а страхи людей.
В Европе — это в том числе страх перед «третьим миром», и не случайно новый министр культуры Латвии открыто говорит, что «намерен развивать современный национализм» в мире, охваченном глобализмом.
Национальный популизм — это не случайность, демонстрирует европейский опыт. Можно предположить, что чем сильнее сторонники «прогресса» будут заставлять общество бежать вперед, тем сильнее будут позиции их противников, которые предложат альтернативу — возвращение к истокам, к корням, если хотите — к национальным «скрепам».
Этот известный в России термин не противоречит европейским тенденциям — наоборот, можно сказать, что Россия не стоит в стороне от Европы — она ее культурная и политическая часть, и любая речь российского депутата может найти эквивалент в речах европейских народных избранников и наоборот.
Российская либеральная общественность видит ту Европу, которая ей мила. Национально ориентированная — свою Европу. И сейчас наступило время, когда нужно выйти из «информационного гетто», и попытаться понять, что рядом с вами живут люди, которые не хотят жить так, как хотите вы. Но почему ваши соседи придерживаются иной точки зрения и не в грош не ставят ваши доводы (как и вы их) — это очень важная, судьбоносная задача. Нужно понять причину, потому что в противном случае мы не сможем найти пути выхода из этой ситуации.
