ПоделитьсяРядовой-срочник из Петербурга, лейтенант из разведки непобежденного генерала Рохлина, командир роты сожженной Майкопской бригады – 25 лет назад им выпало штурмовать столицу мятежной Чечни.
Эту войну позже журналисты будут называть по-разному – необъявленная, неоконченная, стыдная, бесполезная. В официальных документах войной ее так и не назовут. 31 декабря 1994 года начался штурм города Грозного, и никто сегодня с уверенностью не скажет дату, когда он закончился. Свыше 35 тысяч погибших, из них 27 тысяч гражданского населения – это потери за период с 31.12.1994 по 01.04.1995. Три документальных, один художественный фильм, с десяток книжек да «Мертвый город» Юрия Шевчука – вот, пожалуй, все, что мы знаем.
«Фонтанка» поговорила с участниками того штурма. Три судьбы, три взгляда, три оценки. 18-летний Стас вернулся без ноги и сегодня удивляется тому, что тогда ему казалось нормальным привезти из Чечни гранатомет и повесить на стенку рядом с гитарой. 22-летний Дима «стрелял» сигареты у знаменитого Невзорова, а сегодня вряд ли пожмет ему руку за его «Чистилище». 31-летний Рустем не согласен с тем, что его Майкопская бригада в журналистских рассказах превратилась в «беззащитных кроликов».
«Хоть один населенный пункт назови – я не знаю»
«Мы во Владике недели три побыли и 18 декабря поехали. Командир дивизиона наш, Кобылин, собрал нас на построение и сказал: «Ребята, там начинается заваруха, но мы в глубоком резерве, потому что куда нас там применять».
В декабре 2019-го мы сидим на кухне у Стаса Петрова. Высоченный, уверенный и сильный, если не знать – не догадаешься, что свободного покроя спортивные брюки прячут протез вместо левой ноги. Его Таня сидит рядом, в разговор не вмешивается, лишь время от времени, словно патроны, подносит кофе. Стас пьет черный. Друг Андрей специально приехал на север Петербурга из Петергофа. В новогоднем штурме Андрей участия не принимал, его бои за Грозный случились в августе 1996-го. Ему хочется рассказать, как это было. Из Стаса приходится вытягивать. «25 лет событиям, которые ты пытаешься забыть», – объясняет он плохую память.
Ехать в армию было весело. 31 мая 1994 года у сборного пункта на Обводном канале выгрузились трое: друзья с детства Витя, Сережа, Стас. Витя и Сережа, братья-близнецы, чтобы не разлучаться со Стасом, уговорили военкома сместить их июньскую дату призыва на май. Потом была учебка в Осиновой Роще, в ноябре прибыли во Владикавказ, в расположение 1329-го отдельного противотанкового артиллерийского дивизиона. По усмешке судьбы именно желание быть вместе привело их в Чечню: останься братья тогда дожидаться своего призыва в Петербурге, а во время учебки не сходи один из них в самоволку, возможно, и не отправили бы их служить в приграничный кавказский регион.
Про «глубокий резерв» и «куда нас там применять» комдив Кобылин, возможно, говорил искренне. Зачем противотанковый дивизион, если у армии самопровозглашенной Ичкерии даже танков нет? Это уже потом стало общеизвестно, что и танки были, и системы залпового огня, и артиллерия. Это уже потом министру обороны Грачеву приходилось объясняться за свое «возьмем Грозный двумя десантными полками».
«Нам никто ничего не рассказывал, – вспоминает Стас. – Мы вообще поняли, куда попали, только когда у нас первые "двухсотые" пошли, а до этого реально: «Орудие к бою», «Орудие к бою», какие-то села, какие-то перелески, куда-то ехали. Мы там реально исколесили, покатались нормально, а где я был, вот хоть один населенный пункт назови, – я не знаю».
В двадцатых числах декабря дивизион Стаса прибыл под Грозный. Федеральные войска шли из Майкопа, Волгограда, Самары, Екатеринбурга, Пскова, Рязани, Тулы, Петербурга; собирались у Толстой-Юрта – села на севере чеченской столицы. Здесь формировались группировки «Север», «Запад», «Восток» и «Северо-восток» – такой дугой им, согласно плану, предстояло брать Грозный.
Подойдя к Грозному, встали с двумя противотанковыми «Рапирами» («там долина есть») и получили первое задание: «Там у чехов на этой возвышенности стояла «тридцатка» (22-мм гаубица Д-30. – Прим. ред.), и вот через эту долину мы с ними перестреливались». Поначалу было даже весело, эдакая военно-полевая игра, «Зарница». Есть, правда, хотелось все время. Есть и пить. Поначалу стандартный советский паек – две банки каши, тушенка и полбуханки хлеба – выдавали на одного. Потом стали делить на двоих. Потом на троих.
- На Новый год нам вдруг привезли коробки. Это тот самый банк «Менатеп», ещё тогда существовавший, прислал. Там написано красиво было, с Новым годом, туда-сюда. Там прям клондайк, там типа вкуснятины, тёплая одежда, тёплые носки, шапки какие-то, варежки. Вот нам дали. Правда, рассчитана была коробка на одного бойца, а нам дали одну коробку на расчет. Расчёт – 5 человек. Ну тут нам кайфуха прилетела, кому шапочка, кому варежки. Поделились на всех. Какие-то печенюхи там были, сожрали тут же, естественно.
Стабильное пополнение провианта было налажено только в конце января. И если без еды еще было терпимо, то без воды приходилось худо. До реки дивизион Стаса не дошел, водопровода в округе не было в принципе, пить приходилось снег.
- Берешь котелок, набираешь, растопил его, там вот эта жижа, отрываешь тампакс (ватно-марлевая подушка из индивидуального перевязочного пакета. – Прим. ред.), процеживаешь, и туда хлорную таблетку. Вот эту дрянь и пили. Потом нам начали таскать цевэшки (цистерны. – Прим. ред.) с водой. Но она рассчитана на нас, а вокруг стоят парни, которым воды не привезли. Естественно, она разлеталась мгновенно. Воду начали нормально только с февраля возить.
С боеприпасами было негусто. Из Владикавказа приехали укомплектованные 4 рожками и одним автоматом каждый. Приходилось одалживаться у ребят из полка, что стояли по соседству. По идее, существовали караул и пароли. Пароль менялся каждую ночь. Например, задано число 20, караульный произносит: «Четырнадцать» – и в ответ должен услышать число, которое в сумме даст 20. На практике было иначе, говорит Стас. «Боец кричит: «Четырнадцать», ему отвечают: «Семь». – «Ребят, должно быть «восемь». – «Вообще-то «шесть». – «Да хрен с ним, свой, проходи».
ПоделитьсяЗа несколько дней до штурма их поставили в садах западнее Грозного. Сводный полк 19-й дивизии (куда входил дивизион Стаса) был распределен в группировку «Запад», задачей которого было взять сначала железнодорожный вокзал, а затем – президентский дворец. «Запад» задачу не выполнил, на вокзал в ту ночь отправили 131-ю Майкопскую бригаду и 81-й самарский полк, а над дудаевским дворцом тельняшку морские пехотинцы вешали уже 19 января.
Этого Стас не знал и не мог знать тогда. Не знает до сих пор – стараясь забыть свою войну, он, в отличие от многих, не стал потом с помощью книг, фильмов и интернета переигрывать тот бой.
- Как вы вообще оказались на этом железнодорожном вокзале?
– Этот вопрос три раза задавал мне прокурор.
С полковником запаса Рустемом Клуповым мы сидим в одном из московских кафе у станции метро «Октябрьское Поле». Кафе рядом с его домом, полковник заказал двойной эспрессо. В декабре 1994-го ему был 31 год. За спиной – Афганистан и осетино-ингушский конфликт в 92/93-м. К Грозному он подходил в чине капитана, командиром роты 131-й мотострелковой бригады. Той самой, о которой потом Александр Невзоров пытался снять свое «Чистилище».
Еще одним рожденным журналистами эпитетом той войны стали «комдивы в черных шапочках». Рустем Клупов помнит, как появился этот неуставной элемент формы. Еще на подходе к Грозному они повстречались с дудаевской оппозицией. Черные шапочки у них остались после провалившегося ноябрьского штурма столицы – по ним войска оппозиции опознавали друг друга во время уличных боев. «И тогда чёрные шапочки оказались очень удобными вместо этих меховых наших армейских, – вспоминает Клупов. – Числа 24 – 25-го декабря устроили нам баню, в Кень-Юрте (село в 20 км от Грозного. – Прим. ред.) была общественная баня, и всех бойцов помыли, новое, свежее белье выдали, накормили. Всем бойцам раздали эти шапочки, сколько у них было закуплено. В одночасье все бойцы оказались в черных шапочках».
По изначальному плану 131-я бригада, как и 81-й полк, должна были находиться в резерве группировки «Север». Там они и были, когда утром 31-го поступил приказ выдвигаться в Грозный со стороны села Катаяма. Приказ поступил от исполняющего обязанности комбата. Он был столь неожиданным, что пришлось уточнить у комбрига Ивана Савина, как у командира авангарда, у Клупова была с ним прямая связь.
– Я связываюсь. «Куда? Чего?» – «В Грозный. 81-й полк уже вошел, а мы здесь сопли жуем». Блин. Ну, пошли.
За несколько дней до 31-го по войскам были распространены ксерокопии взятия Берлина в 1945-м. На них – схема построения штурмовых отрядов. После 45-го года, поясняет Клупов, у советской и российской армии не было опыта штурма больших населённых пунктов. В 1994-м Грозному предстояло стать первым после Великой Отечественной войны. Потому в город входили тем же порядком, что и наши деды. Что про карту можно забыть, поняли, как только увидели отстроенный микрорайон вместо обозначенного на ней моста. В итоге авангард Клупова шел по «навигатору», роль которого исполнял лично командир бригады Савин.
– «Ты где?» – «Я там». – «Поверни направо». Повернул, навстречу БТР, я его уничтожил. А дальше – выход из города. А на Сунженском хребте стоят десантники и по Грозному бьют из пушек. Комбриг опять: «Ты где?» – «Я вышел из города». – «Давай на завод «Серп и молот»». Разворачиваюсь, выхожу на Старопромысловское шоссе. Нужно на Рабочую улицу, а мы на парк Ленина вышли. Начали разворачиваться, а там улочки узкие – я чуть не прозевал, чуть самому бошку не снесло стволом танка.
Наконец встали на перекрестке. «Навигатор» Савин перестал выходить на связь. На соседней улице 81-й полк уже вовсю вел бой. Командно-штабная «Чайка» стояла через четыре машины от Клупова. Добежал, прикладом постучал, люк бронетранспортера открылся, капитан перегнулся – только ноги снаружи остались.
– Думаю: «Сейчас прилетит что-нибудь в задницу, поеду в госпиталь со срамным ранением». На месте старшего сидит Клапцов Юрий Владимирович, начоперотдела бригады, а за ним Савин, командир бригады. У него карта разложена: «Товарищ полковник, куда?» Он поднял глаза, посмотрел на меня и опять в карту. «Юрий Владимирович, куда?» – «На вокзал». – «На вокзал, и все?» Мне показалась эта задача проще простого, мы уже были у вокзала.
На вокзал прорывались с боем, но к полудню закрепились. 1-ю роту послали брать мост через реку Суржик, но она встретила батальон Руслана Гелаева – «самые головорезы, больше всех зверствовали», – и была вынуждена отступить к вокзалу. Бронетехнику выстроили на привокзальной площади дугой, и потом эта военная глупость обернулась удачей – остовы подбитых машин прикрывали от обстрела.
«Вот так железнодорожные пути, вот так полукругом депо, вот здесь вокзал, здесь почтамт…» – полковник Клупов рисует схему на единственном нашедшемся клочке бумаги – кассовом чеке.
Поделиться«...Мы вышли с этой улицы, нас обстреливали отсюда и отсюда».
«...Вот здесь вот был Шамиль Басаев».
«...Вот так вот был мусульманский батальон, самые активные были они. Вот они давили».
«...Я туда взвод послал, а надо был сразу роту. Их выбили».
Полковник Клупов рисует, а я думаю о том, сколько раз за эти 25 лет он снова и снова проигрывал в своей голове тот бой.
«...У нас же пехоты не было, за нами должны были вэвэшники (внутренние войска МВД. – Прим. ред.) идти. По какой-то причине они не пошли».
«...Вот здесь мы нанесли серьезное поражение – только с одного захода человек 20 сначала, потом ещё человек 15, здесь вообще все было усыпано трупами».
«...А у меня ещё текущий некомплект был. У меня вместо 80 человек в роте было 56».
Поделиться«У меня три танка было и шесть БМП, то есть пять, шестая не входила, сломалась на входе»
Начавшийся во второй половине 31 декабря бой, по ощущениям Клупова, не прекращался следующие полтора дня. В одном месте стихало, усиливалось в другом, тишины не было. И в полночь капитан Клупов передышки не заметил. В 00.20 глотнул из протянутой комвзвода початой бутылки водки и приказал два трофейных ящика отнести в санчасть. Из-за подбитых и разоренных привокзальных киосков дефицита в шампанском, мартини или водке не было. Но по-настоящему пьяными Рустем Клупов видел только троих: майор погиб, прапорщик получил ранение, а потом попал в плен, старший лейтенант выжил, «но он не выполнил боевую задачу, убежал с этой крыши».
«Если бы не Рохлин, все было бы намного хуже»
В снятом в 1995-м фильме «Чистилище» у Невзорова 131-я Майкопская бригада билась не за вокзал, а за больничный комплекс. В действительности, больницу и стоявший поблизости консервный завод удерживал 8-й корпус 20-й дивизии генерала Рохлина, командующего группировкой «Северо-восток». Он единственный, кто не стал отступать в ту новогоднюю ночь, благодаря чему тот штурм нельзя было назвать полностью провальным. 3 января Рохлину передали управление федеральными войсками. Именно он сказал прилетевшим после 7 января журналистам – здесь не кучка необученных бандитов, здесь идет настоящая война, с хорошо подготовленной и основательно вооруженной армией. Под руководством Рохлина взяли президентский дворец – символ власти Джохара Дудаева. Но это было уже 19 января.
С командиром разведывательно-десантного взвода 8-го корпуса 20-й дивизии мы тоже встречаемся в Москве. У Дмитрия есть час, отпросился с работы. Свою фамилию просит не называть. Из армии уволился в 1998-м, сейчас у него бизнес. Пьет американо, без молока.
– Я думал, что будет примерно такая же ситуация, как в Москве в 1993-м, – говорит он. – По Белому дому постреляют и разойдутся недовольные. Почему-то я с таким настроением ехал, но потом быстро иллюзии отпали.
Иллюзии отпали, как только пошли первые убитые. Хаос, паника, отсутствие координации – все это прошло мимо, потому что командиром был Лев Рохлин. Его бойцы четко понимали свою задачу и выполняли ее.
– Задача стояла зайти в город, сзади должны были идти внутренние войска и выставлять по пройденным этапам блокпосты. Я ничью роль не хочу уменьшить или увеличить. Мы зашли, а вэвэшников я там в эти даты не видел.
Александра Невзорова Дмитрий видел уже чуть позже, в январе, тот приезжал к ним в больничный комплекс, бойцы «стреляли» у него сигареты. Тот его фильм «Чистилище» смотрел по телевизору. Ночью, один, разогнав домашних по постелям. «Просто какой-то дешёвый боевик. Вот этот мат, пи-пи-пи, какие-то безумные контрактёры бегают – я не знаю, где он таких героев взял, господин Невзоров. Думаю, из моих друзей мало кто «спасибо» скажет. Грязь такая. Там у каждого человека была своя судьба, а сделали какие-то безумные собирательные образы, ну не так все было, немножко по-другому».
Как все было, Дмитрий говорит неохотно: «Отрезанные головы – ну было, конечно». Но танками, чтобы не достались чеченцам, своих не раскатывали. Были надписи на стенах «Добро пожаловать в ад». Наемники – негры, арабы, прибалты – может, и были, но лично не видел: «Стреляли отовсюду, чтобы его увидеть, еще найти надо».
– Понимаете, половина народу, которая там была, они свой дом защищали, чеченцы. Это их дом, они по-другому просто не могли поступить, когда заходит техника, люди с автоматами, авиация работает, начинают дома рушить – а это их дом. Плюс им еще мозги там промыли. Представляете, в наш город зашли танки? Что бы сделали нормальные мужики? Взяли бы оружие и стали бы защищать свои дома.
Новый год встречали в коротких передышках между боями. На часы никто не смотрел, речей не произносил. Незадолго до полуночи прибились к какому-то магазину. Он закрыт. Прилетела мина, вышибла окна, магазин загорелся. «Ну теперь, наверное, можно продукты спасать». Среди спасенного были шоколад и игристое вино «Сапфир Дона». Встали за бэтээром, сделали по глотку. Наступил 1995-й. Больничный комплекс заняли уже к утру. Там и держали оборону. Новогодняя ночь для Дмитрия закончилась 5 января – контуженного его отправили в госпиталь. Больше в Чечню не возвращался.
– Не было такого, чтобы с 31-го по 5-е без продыха, – Дмитрий говорит скупо, без деталей. – Непрерывные атаки, это была позиционная война. Заняли больничный корпус, получили задачи, не буду говорить какие. Дежурства, сектора, обстрелы. Потом раз – затишье. Потом ночь – опять началось, они полезли. Утро наступило, почистились, по очереди поспали. Время превратилось в субстанцию непонятную, от рассвета до заката. Днем все отоспались, и начинается пальба какая-то. Магазин отстегиваешь и отстегиваешь.
Сегодня, через 25 лет, Дмитрий считает ту войну большой ошибкой. Он уверен, что не нужно снимать новых, достоверных фильмов. Эту ошибку нужно просто забыть. Стереть из памяти, как он сам это сделал. Постарался стереть. Думает, что стер. Сыну о своей Чечне не рассказывал, да тот и не интересовался. Дочь вовсе не знает, что отец штурмовал Грозный.
– Те задачи, которые были поставлены перед 8-м корпусом, они были выполнены. Я считаю так. Я не знаю, какие задачи ставились другим подразделениям. Может быть, они их тоже выполнили. Со скорбью вспоминаем Майкопскую бригаду, там однокашники мои погибли, по суворовскому училищу. К нам они прорвались когда, был там Мишка с Майкопа танкист. Приехал обожженный, потом с ним вместе в госпитале лежали. Он нам немножко рассказал, мы даже ему не верили. Что их там просто закрыли, Майкопскую бригаду, и просто сожгли.
Поделиться«Невзоров – врун, не лучший герой нашей истории»
– У меня ходил один офицер с отрезанными ушами на проволоке, – вспоминает Клупов. – Я говорю: «Блин, выкини эту падаль». Три уха так. Ну, крыша поехала.
– Сам отрезал?
– Ну да, у кого-то уши отрезал, на проволоку надел. Я его один раз увидел, потом уже не видел, куда-то он делся.
Ни художественный «Чистилище», ни документальный «60 часов Майкопской бригады», по мнению Клупова, не отражают в полной мере того, что на самом деле случилось с Майкопской бригадой. Причина тому понятна – фильмы снимали по горячим следам, авторы основывались на свежих воспоминаниях тех, кто видел только то, что перед собой. Сам Клупов масштаб осознавал несколько лет, изучая документы, сверяя свидетельства очевидцев.
– Вот здесь только 600, вот здесь 600, вот здесь человек 400, – рисует он для меня карту боя. – А ещё внешнее кольцо окружения с этой стороны – Руслан Гелаев – это ещё где-то полторы тысячи. И конечно, нам приходилось туго. И только вот перемалывали их, их увозили, привозили новых. У нас создавалось впечатление – мы в белый свет как в копейку – мы лупим, лупим, а они все лезут и лезут.
Свой боезапас техника израсходовала к вечеру 31-го. Новогоднюю ночь и последующие сутки держались за счет стрелкового оружия. К ночи 2 января начали считать и патроны тоже. У врачей, что все это время оперировали в комнате матери и ребенка на вокзале, закончились медикаменты. Число раненых перевалило за 50. Стало ясно, что подкрепления не будет – нужно уходить.
ПоделитьсяРотный капитан Клупов за эти сутки стал командиром батальона. Раненый комбриг Савин поручил ему организовать отход остатков бригады. Комбриг ушел первым, с группой охранения он пошел вдоль путей. Клупов должен был его догнать, но рота, которая должна была уходить последней и прикрывать отступление, вдруг сама побежала вперед всех.
«Пащенко, – через паузу называет Клупов фамилию командира той роты. – Я прицелился ему в спину, хотел выстрелить. Не знаю, как к этому бы потом прокурор отнесся, – слава богу, не выстрелил. Я вернулся на вокзал, а там бой, последние, кто остались. Боевики были вот здесь вот на кухне, мы были в зале ожидания, нас разделял зал ресторана, и через него мы перебрасывались гранатами».
Когда унесли последних раненых, их осталось трое: «Валера Николаев, я и сержант Майоров». Да еще пулемет с полной коробкой патронов. Выждав время, стали сами уходить к товарной станции. Их остановил окрик: «Стой, кто идет?!» Оказалось, что на товарной станции за шпалами прячется уцелевшая рота 81-го полка, и у них даже сохранились три бронетранспортера. Клупов указал направление отхода – парк имени Ленина, к десантникам генерала Бабичева. Идти километра полтора. На броню сказал не садиться – знал, что гранатометчики лупят на звук двигателя. Но и вторая попытка уйти для Клупова не задалась. Внезапно позади послышались голоса: «Нет, не духи – русский мат».
«Это я уже потом разобрался, через два-три года, что это были наши же люди со второй БМП. Раненые несли раненых. Погрузили и их на броню. Я бойцу говорю: «Передай командиру, проедет вперед, там будет группа командира бригады, должны взять комбрига на броню и вывезти любой ценой. И они проехали вперед, его встретили, и взяли на броню, и прямо перед парком Ленина, на выходе возле Дома печати, он нарвался на засаду Руслана Гелаева. Там только в одном месте нашли человек 60 – 70, с характерными следами добивания. То есть все, кто не поднялся, не смог идти, были расстреляны».
Всего этого капитан Клупов тогда не знал. Внезапные раненые с проверенного уже, казалось бы, тыла смутили его. Клупов хотел вернуться на вокзал – лично убедиться, что никого не забыли.
«И тут начался артиллерийский обстрел. Это десантники обеспечивали свой выход. Начали рваться снаряды, они такой волной – ближе, ближе, ближе. И мы под эти шпалы нырнули – и рядом снаряд. Зашипел в луже, пошел пар. Мы уже подумали: «Все». Снаряд не взорвался. Валера Николаев говорит мне: «Максович, надо уходить, что мы втроем сделаем? Не чужие – так свои». И мы стали отходить. Прошли метров 300 – 400, увидели одну БМП, завести не смогли, вторая БМП заведенная, я сел за штурвал, а она разутая, на рельсах стоит – бросили, пошли дальше. И встретили разведку десантников: «Мы идем к вам на выручку». – «Выручать уже некого, я последний».
«Мы стояли в поле над Грозным, видели, как туда народ заходил»
18-летний срочник Стас Петров и представить не мог, что происходило там – у вокзала или больничного комплекса. С такими же, как он, зелеными пацанами Стас катал из стороны в сторону свою здоровенную пушку и палил по единственной заданной координате – «Туда!». Мимо проходили колонны бойцов. Стас молча смотрел, как они спускаются в Грозный.
- Морпехов видели. Их рядом с нами выгрузили. Они такие, как будто только со склада: чистенькие, форма чистенькая, разгрузочка, вещмешки, все как надо, в полной выкладке. Выставились такой коробочкой, пирамидкой, все лишнее с себя поснимали, калаши в зубы, поехали. Все оно там так и осталось. Как они под новогоднюю ночь уехали, обратно никто не приехал.
Кого именно тогда видел Стас, сейчас уже вряд ли можно установить. Морская пехота была брошена на Грозный после 7 января, когда стало понятно, что ни за два часа, ни даже за двое суток город не взять.
«Уралы» видели, которые катили туда, – продолжает вспоминать Стас. – Те, кто поближе к выходу, на нас смотрели – глаза такие грустные. Я понимаю, почему они на нас так смотрели. Мы сидим наверху, а им туда вниз спускаться. Такая обреченность. А потом мы видели, как они обратно, только уже не на «Уралах», а на наших эмтээлбэшках, уже привязанные сверху».
За пару дней до штурма у дивизиона реквизировали тягачи МТ-ЛБ – многоцелевой бронетранспортер, на солдатском языке – эмтээлбэшка. Из Владикавказа их прибыло пять штук, но одна сломалась, только доехав до Грозного. На этих легкобронированных эмтээлбэшках 29 и 30 декабря вывозили гражданское население – «бабушек в основном, молодых я там не видел; и чеченцев, и русских». На этих же тягачах потом вывозили раненых и убитых. Раненых набивали внутрь, убитых укладывали на броню, сцепляли веревкой. По три-четыре ходки сделали только в новогоднюю ночь. Выбеленные краской внутренние стены бронетранспортеров за несколько дней стали бурыми от крови.
– Сам масштаб того, что там было, мы узнали позже. Там же не только наши вывозили. Приезжают с квадратными глазами, старший и водила, оба бухие. Воды хлебнул, обратно уехал. Нормально они поездили, причём они там в сопли нажратые, иначе там просто нельзя. Как раз начали подвозить алкоголь, чечено-ингушский ликеро-водочный брали несколько раз. Коньячный спирт. Они же там такого навидались, особенно в этом возрасте, – детская 18-летняя психика... Они просто вусмерть, просто в хлам были. Потом уже не жрали так, потому что боялись, что пьяного раненого не берет промедол (наркотический анальгетик. – Прим. ред.).
Наблюдать за рейсами смерти времени особо не было: «Это не что мы там закопались и стоим всю войну». Расчеты были мобильными, передвигались по приказу. «МТ-12 – противотанковое орудие, здоровая такая штука, ствол шесть метров, вручную снялись, растянули станину, отстрелялись, уехали. По снайперам работали. У нас прямой выстрел – два километра».
С приказами было сложнее. Старшие лейтенанты, вчерашние выпускники училищ, «ходили куда-то там в штаб за горкой», после совещания ставили задачу: «Парни, видите домик с зеленой крышей? Надо его открыть». Бух. Ушло. Одно орудие отстреляли так, что станина (часть опоры, на которую крепится ствол) просела. Станину льют из чугуна: «Такая очень крепкая штука, а мы ее сломали».
Однажды по приказу лейтенанта развернули орудия, исполнили свой уже привычный «ба-бах». «Прибегает какой-то, орет: «Я командующий какой-то линии. Какого хрена вы тут лупасите, и главное, куда вы лупасите?» Это я к вопросу о том, насколько все это было скоординировано. То есть не было. Никак. Нам просто сказали приехать туда и встать туда. А куда мы попали? Хрен его знает, куда-то попали».
Или отправили срочно «прикрывать кусок зеленки» (лесополосы). Ящик снарядов, два рожка патронов и пушка с двумя выстрелами – вот и все богатство на пятерых. Задачу сформулировали четко: «Ребята, чуть какой шорох, сразу очередь туда». В тот раз пронесло – заросли шуршать не стали; пару часов померзли и уехали обратно. В новогоднюю ночь снайперы убили двоих, стреляли также по эмтээлбэшкам с ранеными, хоть те по правилам военной игры и были промаркированы крестами.
А к утру из Грозного выполз Т-72. Именно выполз – на остатках солярки, без командира, с тремя затрепанными срочниками внутри. Попытались расспросить про обстановку, командиров. В ответ им огрызнулись: «А ты иди посмотри, где там и че. Вот там наши были, там всех пожгли, там больше никого нет». Никто никуда не пошел, танкисты так и остались с артиллеристами – кормились, грелись у них до самой весны.
- У вас же была связь? – спрашиваю.
- У нас была, – кивает Стас.
- Вы же могли связаться.
- С кем?
- Со своим командиром. Вот, у нас тут танкисты приблудились.
- Говорили.
- И?
- И ничего.
Танкисты, которые всю войну простояли бесхозные, не удивляли тогда Стаса. Он уже был свидетелем тому, как бойцы из встречных колонн пересаживались с одной брони на другую, а командиры шли дальше, не заметив потери.
«А тогда мы вообще вопросов не задавали, – он поднимает и опускает плечи. – Стоят и стоят. Если танк стоит, значит, это кому-нибудь нужно. А мы снялись 23 марта, уехали дальше, они там остались. Может, еще до сих пор стоят».
23 марта 1995 года противотанковый дивизион через Грозный пошел на Шали. Во время гранатометного обстрела Стасу оторвало ногу. Война для него закончилась. Год он проведет в госпитале.
«Вот это все для чего? Мы для чего? Мы тогда – это кто?»
Из книги Андрея Антипова «Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала»:
«С победой в Чечне генерал не поздравлял никого. А когда его будут спрашивать, почему он отказался от звания Героя, ответит: «В гражданской войне полководцы не могут снискать славы, а значит, не могут получать наград».
– Когда взяли Грозный, я ничего не почувствовал, – говорит полковник Рустем Клупов. – Никакой эйфории, удовлетворенности, радости от этого не было. Мы на своей территории наколошматили столько народу... Пресса сделала из нас таких кроликов беззащитных. Мол, мы такие беззащитные зашли, нас там отлупили. На самом деле был жестокий бой, мы сражались, отстаивали каждую пядь своей обороны и отошли по команде.
Из армии он уволился в 2013-м. После первой чеченской войны была вторая, потом была Южная Осетия. От своей Звезды Героя России тогда, в 1996-м, он не отказался. «Это работа всего моего подразделения, – говорит он. – Работа каждого солдата, который погиб, который выполнил свою задачу, свой долг, она вся сосредоточена в ней, заслуга моего командования. Поэтому мне иногда говорят: «Почему Звезду не носишь? Это не твоя Звезда, это наша Звезда, мы должны ее видеть».
ПоделитьсяДемобилизованный в 1996-м Стас Петров еще долго потом привыкал к протезу, ходил на дискотеки и боролся с желанием подорвать к чертям этот чужой ему беспечный мир, в котором не было войны. Но и он спустя 25 лет вскакивает со стула и приносит китель с медалью «За Отвагу»: «Покрасоваться-то надо. Вот это оно. И у деда моего такая же, только СССР». Искать сегодня крайних он не хочет, и поднимать, как недавно режиссер Сокуров, тему о десантниках – тоже. Рамзан Кадыров – просто еще один Герой России. А названный в честь его отца петербургский мост – просто еще один мост. Чтобы думать так, пришлось долго учиться. В том числе на факультете психологии, который закончил уже после войны. Придумал для себя даже, что в голове есть некий переключатель, нажав который можно почистить память.
И все-таки мы слишком долго сидим на кухне. К пятому часу разговора прорывает: «Я приехал с медалью, без ноги, герой. Я деда не подвел, прадеда не подвел. Но они – понятно, а я для чего? Тот город, который видели мы, и то, что там сейчас в Грозном, – это вообще две разные вселенные. Если бы я сейчас приехал, посмотрел бы, прошел по этим местам. Блин, а что это было? 1941 – 1945-й – понятно. 1812-й – понятно. А это все для чего? Вот это (стучит себя по протезу) все для чего? Висюльки для чего? Он (кивает на друга) не пьет. Потому что большой, и ему пить нельзя, башню сносит. А сколько таких, как он, как я? Вот это все для чего? Мы для чего? Мы тогда это кто? Просто расходник для вот этих всех игр. И когда ты это все понимаешь – тогда приходит вот этот выключатель. Щелк, и все, меня там не было».
«Пытаются забыть – и правильно делают, что пытаются забыть», – говорит Дмитрий. К Рамзану Кадырову у него вопросов нет – для своего народа тот действительно герой. Когда узнал, что взяли Грозный, не почувствовал ничего: «Взяли и взяли, поменьше стрельбы будет, пацаны домой поедут». Эмоциональных потрясений, уверяет, не случилось: «Я знаю, есть люди, которые спивались почему-то потом. Просто задачу для себя надо поставить спиться, значит, сопьешься. Мне снились убитые ребята, но в холодном поту я не просыпался».
- Вы понимаете сегодня, зачем все это было?
Прежде чем ответить, полковник Клупов несколько секунд молчит. За тридцать с лишним лет, что отдал армии, он научился подбирать слова.
– Сейчас – да. Мы живем в единой стране, неделимой, одним народом, весь Кавказ наш. Там замечательная природа, красивые места, там нужно отдыхать и не воевать.
Юлия Никитина, «Фонтанка.ру»
