Кризис или рецессия. Российскую экономику испытывают нефтью, она не сдается

Как падение цен на нефть, ослабление рубля и обвал российской биржи ударит по нашим кошелькам и образу жизни, сказать могут только специалисты, да и то не очень уверенно.

«Фонтанка» последние два дня напряженно наблюдала за торгами на биржах. Для большинства простых читателей главным был курс рубля. С ним пока все понятно: он подешевел. Но, кажется, проблема серьезнее, и мы стоим на пороге рецессии в мировом масштабе. Три признанных специалиста отвечают на простые вопросы редакции, от которых сильно зависит будущее российской экономики.

Что произошло в понедельник, когда резко пошли вниз цены на нефть, российские компании «посыпались» на биржах, а стоимость рубля опустилась к уровню 2014 года?

Экс-министр экономики РФ финансист Андрей Нечаев: Главное произошло не в понедельник, а в пятницу: Россия вышла из сделки ОПЕК+, по которой страны ОПЕК и примкнувшие к ней страны вроде России или Казахстана договорились о сдерживании добычи нефти. Россия из этого соглашения вышла, после чего Саудовская Аравия заявила, что будет наращивать добычу. Позже к ней присоединилась Нигерия. В результате нефть просто обвалилась в цене. В пике падение доходило до 31 доллара за баррель. Сегодня немножко повыше — 36-37 долларов. Тем не менее, это колоссальное падение по сравнению с предыдущими уровнями цен.

Соответственно, в понедельник, когда российские биржи не работали, случился обвал цен на российские акции на лондонской бирже, где они активно торгуются. А сегодня все повторилось на российских площадках.

Завкафедрой Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Александр Абрамов: Мне кажется, что изначально было очень неожиданное решение ОПЕК. Все ожидали совершенно другого. Когда Россия покинула соглашение, в общем-то ясного объяснения рынок не получил: почему и ради чего. Можно только строить версии по поводу этой стратегии, но это нам не очень интересно.

Дальше началась нефтяная война. Некоторые крупные государственные нефтяные корпорации рассчитывают на то, что разорится сланцевая промышленность в США, что пойдет на попятную Саудовская Аравия и так далее. Но это очень вероятностные вещи, возможно, это случится, а может, и не случится. А пока прежние условия игры на нефтяном рынке разрушились. Саудовская Аравия, опускает цены на нефть и резко увеличивает производство. То есть, вся выстроенная в течение нескольких лет метода ценообразования нефти разрушилась. Нефть, соответственно, упала.

Падение цены на нефть привело к ослаблению рубля, и, конечно же, рынка акций. Дальше начинается вторник, и наша биржа просто зафиксировала, что цены акций пошли вниз.

Единственное, как ЦБ попытался этому противостоять - валютная интервенция. Из-за нее задержалось падение рубля, и это в какой-то мере немножко задержало падение цен на акции.

Встает вопрос перспектив, что будет дальше. Ясно, что долго держать такую эшелонированную оборону, проводя валютные интервенции, ЦБ не сможет. Если он реально хочет противостоять ситуации, ему нужно будет повышать ключевую ставку. В Казахстане ставка уже повышена с 9,25, если не ошибаюсь, до 12 процентов. Но это будет совершенно не популярная вещь, она очень серьезно помешает программе правительства в области стимулирования инвестиций. Либо второй вариант - ждать каких-то новых договоренностей на рынке нефти. Или приспосабливаться к жизни, в которой нефть стоит 35 долларов за баррель.

Нефтегазовый аналитик, партнёр агентства RusEnergy Михаил Крутихин: Это был сигнал, что цены на нефть могут установиться на более низком уровне на будущее, и естественно российские компании на все это среагировали. Они увидели, в первую очередь, что иностранные компании сильно валятся. Мировые энергетические компании и компании, обслуживающие нефтегазовую отрасль, тоже очень сильно потеряли в цене.

Кажется, что больше всех эта история почему-то ударила по российским компаниям. Это только так кажется? А если и правда, что мы пострадали больше всех, то почему?

Андрей Нечаев: Если говорить о европейском рынке, там нефтяных компаний не так уж и много — BP и Shell, то их акции тоже сильно падали в цене. В Лондоне в понедельник падали все от 10 до 20%. Но, помимо прямого влияния на акции цен на нефть, важна и общая ситуация в экономике. Понятно, что падение нефтяных цен болезненно для российской экономики, которая — чтобы там ни говорили про слезание с нефтяной иглы — пока эти все разговоры оказались пустышкой. Все равно мы очень сильно зависим от нефти. И с точки зрения экспорта — это две трети экспорта. И по доле нефтегазовых доходов в бюджете. Она формально снизилась, но это некое лукавство, потому что дополнительные доходы уходили в фонд национального благосостояния. И сейчас, когда цена на нефть упала, Минфин именно оттуда будет брать деньги. Продавать эту валюту и перекладывать в российский бюджет те же самые нефтегазовые доходы.

Александр Абрамов: Влияние нефтяного шока оказалось достаточно ослабленным там, где экономики диверсифицированы. Мы, к сожалению, не отвязалась от зависимости от нефти. Так что по России это сильнее ударило, чем по другому крупному производителю нефти - США. Там дискомфорт испытали только некоторые сланцевые компании и некоторые энергетические, и то не все. Не факт еще, что эти события повлекут за собой какую-то рецессию или снижение экономического роста в США. Может, он даже ускорится от такого снижения цены на нефть.

А у нас снижение цены на нефть резко снижает платежеспособность населения со всеми вытекающими последствиями для компаний, которые работают с этой платежеспособностью: банки, розничная торговля, интернет. Следом за снижением цен на нефть возникает девальвация рубля, и это ведет к тому, что иностранцы начинают еще сильнее выводить деньги из России.

Михаил Крутихин: В мировой нефтегазовой отрасли самые большие пострадавшие — это, конечно, российская нефтянка. У нас три страны в мире, которые больше всех добывают нефть: США, Саудовская Аравия и Россия. Но в результате падения цен на нефть в США та же сланцевая отрасль не очень пострадала — она очень гибкая и быстро восстановится. К тому же сланцы — это только 1% от отрасли. Ей помогут, это вполне в силах американских властей.

У саудовцев тоже все хорошо. У них было два варианта: на прежних, более высоких ценах продавать поменьше, чтобы цены держать, или наплевать на сдерживание и давать столько нефти, сколько смогут добыть. Бороться за ниши, но по малой стоимости. Если посмотреть на, скажем, пятилетний отрезок, получается, со вторым вариантом по деньгам они в выигрыше.

У российской отрасли проблемы. Во-первых проблема ухудшения ее запасов. Минэнерго говорит, что к 2035 году 40% добычи мы потеряем. Потому что легкоизвлекаемой нефти все меньше и меньше остается. Это раз. Вторая проблема в том, что добыча запасов трудноизвлекаемой нефти просчитана по предыдущей стоимости барреля. А если сейчас это будет не 50 и не 40, а 30-35 долларов, объем коммерчески рентабельной нефти, извлекаемой в России, резко сократится. То есть российским компаниям придется туго. Вот это серьезная опасность для них.

Поэтому, когда Россия помогла ускорить процесс сокращения стоимости нефти, она ударила сама по себе.

То, что в понедельник рубль на неофициальных биржах падал так сильно, — было оправдано? Или это был какой-то сверхпессимизм, а реальность немного посветлее?

Андрей Нечаев: Не знаю, насколько 71-71,5 — это неплохо после 62. Понятно, что вчера многие подстраховывались, не зная, что произойдет на реальных торгах на бирже. А потом банки — это же не благотворительные организации. Они стараются заработать на всем, что можно, в том числе, и на панике. И когда случается обвальная девальвация, этот спред (разница между ценой покупки и продажи) резко возрастает. Если в обычные дни он измеряется десятками копеек, то в дни хаоса - рублями. Более рационального объяснения, чем просто желание банков заработать, я не вижу.

Александр Абрамов: Это обычная ситуация, когда в первый день шока курс падает очень сильно, а на второй день на несколько процентов отскакивает. Это если брать нерегулируемый рынок. А на регулируемом рынке регуляторы постарались уменьшить этот шок тем, что прекратили покупать доллары, а ЦБ, наоборот, начал их продавать.

Михаил Крутихин: Это как раз была реальность, потому что в тот момент ни ЦБ, ни кто-то еще не вмешивался в эти торги. Это была свободная торговля. А сейчас, я смотрю, сначала держали на 72-х рублях за доллар довольно долго, а потом начали откупать. Я думаю, что попытаются держать на относительно невысоком уровне эту цифру. Возможно, до выборов или до каких-то еще моментов, прежде чем все это отпустить. Но это уже не экономика.

А сегодняшний курс рубля — это много? Или так и должно быть?

Андрей Нечаев: С учетом падения цены на нефть это нормально. Прогнозируемо.

Александр Абрамов: Мне кажется, рубль может еще немного опуститься, сегодня он поддерживается на некоторых искусственных мерах: на валютных интервенциях ЦБ, на строгом указании экспортерам продавать больше выручки, а участникам рынка - продавать больше валюты. В последние годы это был основной инструмент, после того, как в 2014 году ЦБ отказался от валютных интервенций. Но чего-то большого и катастрофического, я не думаю, что будет.

Михаил Крутихин: На мой взгляд, рубль переоценен.

Можно ли прогнозировать дальнейшее движение рубля в горизонте хотя бы до конца года?

Андрей Нечаев: Как говорил мой ныне покойный друг Егор Тимурович Гайдар, прогнозировать конкретный курс рубля — это крайне рискованное дело для профессиональной репутации экономиста. Так что я отвечу лукаво: если вы мне скажете, какой будет нефть к концу года, я вам отвечу, какой будет рубль.

Александр Абрамов: Чтобы понимать траекторию движения, нужно понимать мотивы тех, кто влияет на процесс. У правительства, как я считал до минувшей пятницы, главная задача - это ускорение экономического роста. Чтобы ускорять экономический рост, нужны инвестиции, для инвестиций нужна стабильность на валютном курсе. И все честные и нечестные методы будут использоваться для того, чтобы задержать падение рубля.

Но после выхода из сделки с ОПЕК нам стало не хватать понимания мотивов представителей власти, которые занимаются этими переговорами. Почему? Что они хотели, достичь своими действиями - непонятно. Надеюсь, через некоторое время это прояснится.

Михаил Крутихин: Я думаю, его постараются до транзита власти подержать, чтобы он не очень сильно сваливался. А потом, я думаю, при низких ценах на нефть неизбежна его девальвация дальше. Даже если стоимость нефти не будет падать, а останется на сегодняшнем уровне.

По рублю даже напрашивается девальвация, для того, чтобы как-то спасти нефтяные компании. Чтобы они капитальные вложения делали в России и расходы несли в рублях подешевевших, а получали, поскольку они экспортеры, в хорошей валюте.

Но это ударит по населению: инфляция, высокая стоимость всего импорта. А у нас страна-то на импорте сидит, от продовольствия до любой техники.

Сегодняшние макроэкономические показатели ставят вопросы об исполнении бюджета России на этот год. Он сверстан из расчета цены на нефть, которая сейчас кажется уже несбыточно высокой. Насколько такие опасения оправданы?

Андрей Нечаев: Бюджет будет точно таким же. Они просто возьмут деньги из Фонда национального благосостояния. Уже в ближайшее время миллиард долларов оттуда предполагается изъять. Который ЦБ продаст на рынке, что будет содействовать снижению давления на рубль. Поэтому, с учетом тех валютных и финансовых резервов, которые есть — порядка 10 триллионов рублей, - как минимум в течение года никаких проблем с бюджетом Россия испытывать не будет.

Дальше вопрос — что случится с нефтью. Есть апокалиптические прогнозы, что она упадет до 20. Скорее всего, к уровню 60 она в ближайшее время точно не вернется. Но дальше вопрос, в каком коридоре она будет гулять.

Если не произойдет какого-то обвального снижения цен на нефть — до 10 долларов за баррель, как было в мое время, то, конечно, валютных резервов, и, в первую очередь, в Фонде национального благосостояния, на год точно хватит.

Александр Абрамов: Мне кажется, за бюджет бояться не нужно. Потому что 42 доллара, от которых отталкивались, когда верстали бюджет, это довольно близко даже к текущему уровню цен на нефть. Если даже они будут ниже, мне кажется что небольшой дефицит бюджета (на уровне 1%) будет только способствовать экономическому росту России.

Михаил Крутихин: Да, 42,40 доллара за баррель у нас точка отсечения. По закону, та дельта, которая получается из-за низкой цены на нефть, будет погашаться, для финансирования расходов бюджета, из ФНБ. То есть постепенно будем высасывать деньги из этой кубышки, куда их складывали. Но если учитывать аппетиты нефтяников и прочих компаний, которые в очереди стоят за дополнительным финансированием, за льготами и за черт знает чем еще из из госбюджета и из этого Фонда, я думаю, на 6 лет, о которых говорил Минфин в понедельник, может и не хватить.

В новостях пишут, что Китай оживает, коронавирус там сходит на нет, потребности в нефти и других ресурсах снова растут. Кризис кончился? Скоро все вернется на круги своя?

Андрей Нечаев: Я склонен считать, что ситуация с коронавирусом послужит спусковым крючком для рецессии мировой экономики, которую многие эксперты, и я, в том числе, на этот год предсказывали. Был вопрос, когда она начнется — в середине года или в конце, но я думаю, в любом случае, ситуация с коронавирусом наступление рецессии подтолкнет. Так что текущее восстановление китайской экономики ситуацию как-то сгладит, но не более того.

Александр Абрамов: Сложно сказать за Китай, наверное, при текущем сценарии он скоро оживет, и это действительно повысит спрос на нефть. Но только если не усилится этот же процесс вне Китая. Потому что мы видим, что и в Европе, и в США сейчас все не так хорошо с коронавирусом.

Михаил Крутихин: У нас есть еще другие страны помимо Китая. Вон в Италии что делается, посмотрите. Но пока непонятно, какая доля в общем снижении приходится на коронавирус. Уже до него было очевидно, что часть стран скатывается в рецессию. Причем вполне культурных развитых стран. Япония в вечной рецессии живет. Конец цикла уже просматривался.

Какой будет рецессия? Как она будет проявляться и чем страшна?

Андрей Нечаев: Прошлый экономический кризис центробанки всего мира просто залили деньгами. В результате, экономический кризис во многих странах сменился долговым. Наиболее остро это было в Греции. Сейчас запасы уже не столь высоки. ФРС с опережением — в рамках борьбы с коронавирусом — ставку уже беспрецедентно для себя понизил на 0,5 процентных пункта. Дальше особо снижать уже некуда. Только если центробанки будут приплачивать коммерческим банкам за то, что они у них берут взаймы.

Я думаю, так залить деньгами, как это было в прошлый раз, не удастся. Или, по крайней мере, придется проявлять большую креативность и изобретательность. Поэтому нынешняя рецессия может оказаться менее глубокой, но более длительной — полтора-два года.

Александр Абрамов: Вопрос другой - наступила ли уже рецессия? Признаков нет пока. Обычные сигналы — тот же индекс волатильности VIX на Бостонской бирже, не очень показательны. Ведь довольно большие средства фондов — около 10 миллиардов долларов сейчас завязаны на спекуляцию с этим индикатором. Да и потом — он лишь показатель психоза участников фондового рынка, не больше. К рецессии это мало имеет отношения.

Другой критерий — отношение доходности краткосрочных и долгосрочных американских гособлигаций. Пока мы напрямую не видим, чтобы доходность долгосрочных облигаций стала ниже, чем доходность краткосрочных. Разрыв между ними стал очень узким еще полгода назад, и ничего особо не происходило.

В строгом смысле этого слова, рецессия — это два подряд квартала отрицательного роста экономики. По сути, мы даже внешне можем не заметить, когда это произойдет. Проблема в том, насколько это будет отражаться на стабильности финансовой системы. Потому что финансовый кризис наступает тогда, когда начинают лопаться облигации, когда начинают лопаться банки, когда начинается ипотека лопаться. Тогда начинается системный риск: крах одного порождает крах другого. Вот это финансовый кризис. Такого нигде сейчас не наблюдается.

Между вот этой волатильностью, которая сейчас случилась, и ситуацией потенциального кризиса лежит очень толстая прослойка лишних денег на рынке. Это дает возможность предполагать, что мы можем столкнуться потенциально с более низкими темпами роста. Но пока никаких признаков ни рецессии, ни тем более финансового кризиса в части краха каких-то структур не наступило.

Михаил Крутихин: Какой именно будет конкретно эта рецессия, сказать невозможно, это как цены на нефть угадывать. Но любая рецессия - это спад промышленного производства и энергопотребления, а значит, и новое давление на цены энергоносителей, на ту же нефть. Тут очень трудно просчитать, и мало кто говорит об одном из эффектов низких цен на нефть: это может сделать непопулярным борьбу с потеплением климата. То есть люди могут опять обратиться к дешевой ископаемой энергии, вместо того, чтобы ратовать за зеленые и голубые ее виды. А уголь сейчас вообще ужасно дешев - он меньше стоит, чем себестоимость добычи. Вся наша угольная промышленность страшно страдает, потому что прогорает.

Очень мало обращают внимание на то, что предложения нефти на рынке больше, чем ее сможет мировая экономика потребить. И так будет еще очень долго.

Что грядущая рецессия означает для простых жителей страны? Чем она обернется для семейных бюджетов и планов на жизнь?

Андрей Нечаев: Для простых россиян это значит, что в ремне надо будет просверлить лишнюю дырочку. Имея в виду, что его придется затягивать. Каждая семья уже сама планирует, как она будет выходить из ситуации. В зависимости от уровня семейного дохода кто-то снижает качество продуктов питания, а кто-то вместо крупных бриллиантов начинает покупать более мелкие. Это все индивидуально.

Александр Абрамов: Для населения финансовый кризис - это когда у вас курс валюты провалился на 10-20-30 процентов. Да, это большая неприятность, но вообще финансовый кризис - это когда вы пришли в банк и не можете получить деньги, потому что он лопнул. Или лопнул эмитент облигаций, в которые вы вложили деньги.

Да, в условиях рецессии сокращаются доходы и рабочие места, часто бывает так, что и инфляция повышается. Неудобств много, но само по себе это не катастрофа.

Михаил Крутихин: Девальвация и инфляция — это, прежде всего, потеря реальной покупательной способности. И в принципе это ухудшение качества и уровня жизни. Публика будет покупать дешевые товары вместо дорогих, будет откладывать обновление товаров на какой то долгий срок, не ездить на Мальдивы, условно говоря. Но подушка безопасности у государства пока есть, и пока очень далеко до того момента, когда появится нужда выбраться на улицы с демонстрацией.

Денис Лебедев,

«Фонтанка.ру»