Ася Казанцева: Заразиться на работе менее вероятно, чем в супермаркете

Популяризатор науки Ася Казанцева рассказала о том, почему человеку проще поверить в заговор вокруг коронавируса, чем изучить причины его возникновения. Победит ли человечество пандемию, как дотянуть до вакцины и в каких направлениях сейчас работают ученые — научный журналист, автор книг «Кто бы мог подумать! Мозг заставляет нас делать глупости», «В интернете кто-то неправ! Научные исследовнания спорных вопросов» ответила на эти и другие вопросы «Фонтанки».

— Вы входите в волонтерскую группу по исследованию системы свертывания крови у пациентов с COVID-19. На каком этапе находится эта работа?

— Сейчас этот проект не посвящен получению клинических рекомендаций, это только сбор информации. Существует такой метод для измерения свертываемости крови, который называется тромбодинамикой. Наблюдая с помощью видео в реальном времени за плазмой крови, в которую погружен тканевый активатор свертывания, можно оценить, существует ли в этой крови гиперкоагуляция, то есть склонность к ускоренному свертыванию.

Есть предположение, что люди, у которых коронавирусная инфекция протекает тяжело, часто страдают именно от того, что у них слишком быстро сворачивается кровь. То есть поражение связано не столько с самим вирусом, сколько с тем, что вирус способствует образованию микротромбов, нарушается кровоснабжение легких, от чего, в свою очередь, организм перестаёт нормально снабжаться кровью и кислородом.

Мы работаем в госпитале, и нам предоставляется возможность брать кровь пациентов для того, чтобы оценивать скорость свертывания. Если окажется, что гиперкоагуляция способствует тому, чтобы болезнь протекала более тяжело, то это может стать основанием для ряда клинических рекомендаций, чтобы в режиме онлайн контролировать скорость свертывания и в начале развития заболевания, и в том случае, если у кого-то скорость свертывания крови повышенная, назначать коагулянты именно этим людям. Это, как надеется команда, позволит предотвращать переход болезни в более тяжелую форму.

— На сколько рассчитан проект, которым вы занимаетесь?

— Первичный этап сбора данных должен занять два месяца, до начала июля. Параллельно эти данные обрабатываются, и мы надеемся, что в июле станет понятно, насколько это всё обладает терапевтической ценностью, и если да, то можно будет уже переходить к выработке рекомендаций для врачей. Тогда такие же анализы свертываемости будут по-прежнему производиться в больницах и будут, вероятно, масштабироваться.

— Какие задачи сейчас ставит перед собой наука применительно к борьбе с COVID?

— Вся биологическая и медицинская наука сейчас сфокусирована на коронавирусе, потому что это наиболее актуальная проблема для человечества, и, в общем, можно надеяться, что человечество коронавирус победит.

Это хорошая новость. Параллельно много коллективов работают над вакциной с самыми разными методиками подхода к этой задаче. Если говорить о лечении, то ряд коллективов разрабатывает противовирусное лекарство, ряд коллективов борется с воспалением, ищет, как предотвратить тяжёлую иммунную реакцию; многие также занимаются проблемами свертывания крови. Такие основные направления.

Если мы говорим о вакцине, то нам очень сильно повезёт, если какие-то вакцины выйдут на рынок к концу этого года, а скорее всего, к сожалению, это может занять значительно больше времени. До того, как появится вакцина (боюсь, что несколько месяцев как минимум), будет всё плохо, по крайней мере, на том же уровне, что и сейчас.

Будет ли ситуация накаляться — зависит в значительной степени от действий общества и от того, насколько удастся обеспечить низкую степень передачи заболевания от одного человека к другому. Насколько удастся всё ещё сидеть дома, носить маски и перчатки. В ближайшие несколько месяцев вряд ли будут появляться какие-то эффективные способы лечения.

— Российские власти действуют в правильном направлении для того, чтобы предотвратить разрастание эпидемии?

— Ну, с российскими властями всегда сложно судить о том, насколько эффективно они действуют.

Так же, как, например, сложно следить за тем, насколько много народа голосует на выборах. И по тем статистическим феноменам, которые мы наблюдаем сейчас, можно странные вещи заметить. По утверждению российских властей, у нас удивительно низкая для страны такого размера и такой стадии развития эпидемии смертность от заболевания. Что было бы хорошо, но при этом у нас высокая смертность среди медиков.

То есть у нас умерло примерно столько же людей, работающих с коронавирусной инфекцией в медицине, как, к примеру, в Великобритании, но при этом в Великобритании в разы больше смертность среди остальной части общества. С одной стороны, это может быть связано с тем, что медикам может не хватать защитных костюмов, но, с другой стороны, с тем, что медиков просто оказывается легче посчитать, они больше на виду. Поэтому, вполне возможно, смертность среди населения тоже выше, чем показывают официальные цифры, просто она как-то не так считается или ее списывают на другие причины и снижают объемы.

— Мог ли научный мир подготовиться к происходящему?

— Такую ситуацию можно было предсказать. Не раз к нам от диких животных приходили разные инфекции, и прошлые разы нам просто везло, как, например, с атипичной пневмонией или птичьим гриппом.

Но любому вирусологу было понятно, что рано или поздно появится такой мерзкий вирус, который одновременно будет выдавать довольно тяжелое поражение легких и достаточно эффективно передаваться.

Как это можно было предотвратить — непонятно. Наверное, можно было как-то по-другому организовывать все глобальные процессы, предотвращать контакты с дикими животными в плотно населённых регионах, где инфекция будет хорошо распространяться. Но задним умом все крепки, никто не считал эту угрозу серьёзной до того момента, пока это не произошло. Скорее всего, подобные вещи будут приходить ещё, это такие «чёрные лебеди». Никто не знает, как часто они будут происходить, и, наверное, экономически нерентабельно пытаться исследовать все вирусы всех диких животных и пытаться заранее разрабатывать от них вакцины.

— Боитесь ли вы заразиться?

— Нет, но у меня, как у всех людей, есть страх заразить кого-нибудь.

Но вероятность заразиться на работе ниже, чем вероятность заразиться в магазине, куда я нагло и цинично хожу время от времени, потому что у нас на работе имеются защитные костюмы. Хоть мы и работаем с плазмой зараженных людей, но мы не пьём её и в глаза не закапываем. И я не вхожу в группу риска. На эту работу набирают строго до 35 лет, без каких-то проблем, связанных со здоровьем, с низким индексом массы тела и так далее.

— Врачи, которые говорят, что 80 % должны переболеть для того, чтобы нам создать коллективный иммунитет, не ошибаются?

— Мы на данный момент не знаем, насколько это стойкий иммунитет. После того, как человек переболел коронавирусом, какой-то иммунитет формируется и повышенная устойчивость к этому заболеванию возникает, но мы не знаем, насколько она абсолютна и насколько она устойчива. То есть, вероятно, если вирус будет циркулировать в популяции, то люди, в среднем, будут заболевать меньше и болеть легче после того, как они уже к этому вирусу приспособились, но нет гарантии, что это обеспечит полную защиту.

Последние несколько месяцев мы сглаживаем кривую. То есть, даже если мы исходим из того, что переболеем все, то желательно, чтобы это случилось как можно медленнее, чтобы избежать коллапса системы здравоохранения. Порядка 15 % заболевших нуждаются в том, чтобы попасть в больницу и получать медицинскую помощь, а 5 % могут нуждаться в искусственной вентиляции легких, или, по крайней мере, в кислороде, или даже попадают в реанимацию. То есть очень важно, чтобы больницы не были перегружены.

Хотелось бы надеяться, что мы вот так доползем до вакцины, которая активно разрабатывается. Но дальше требуется ещё процесс регистрации и т. п. Нам очень сильно повезёт, если какие-то вакцины появятся к новому году, а если нет, то через год, через два. Нужно, чтобы они были достаточно безопасны, не были хуже болезни и были при этом достаточно эффективными. В какой бы стране ни изобрели эффективное средство, оно распространится быстро, не думаю, что кто-то будет серьёзно думать об интеллектуальной собственности.

Эта ситуация очень сильно повлияла на развитие медицины и биологии с точки зрения скорости публикации статей. Каждый раз, когда появляется какая-то новая информация о коронавирусе, она мгновенно публикуется, нет никакого периода ожидания в несколько месяцев, который был раньше в биологии и медицине.

— Как вообще коронавирус повлияет на наше будущее, кроме перераспределения бюджета?

— Понятно, что экономика просядет вся, понятно, что мы все обеднеем, понятно, что, даже когда перелеты восстановятся, многие авиакомпании умрут. Вероятно, у нас будут очень дорогие перелеты и очень мало рейсов.

Многие потеряют работу, от этого может сильно вырасти уровень преступности. То есть, в общем и целом, всё будет плохо, но насколько плохо — пока непонятно.

— Почему, по вашему мнению, люди так ухватились за разные конспирологические теории?

— Потому, что это прикольно. Здесь надо читать Доккинза, со всеми его идеями про мемы. То есть идеи, которые распространяются, как вирусы. Идея распространяется тем лучше, чем она проще, потому что вы можете её легко и быстро описать человеку любого уровня интеллектуального развития, а во-вторых, потому, что она эмоционально значима.

Понятно, что история про то, как злобные ученые в лаборатории выпустили злобный вирус, или, наоборот, идея, что никакого вируса нет, это просто всё придумали, гораздо проще, чем настоящее обсуждение того, например, что вирус перешёл от летучих мышей к панголинам, распространялся таким-то образом и вызывает такую-то клиническую картину, а подходы к лечению такие-то и вероятности такие-то. Это серьёзный разговор, у тебя будет занято много оперативной памяти, требуется много думать и много сложных конструкций в голове одновременно удерживать, в отличие от простых объяснений.

Люди любят простые объяснения, и они оказываются очень живучими.

Беседовала Ольга Маркина, специально для «Фонтанки.ру»