«Пока я лежал в больнице с коронавирусом, дома переболела вся семья. Но у них диагноз — ОРВИ»

Александр Осипов, 34 года, врач. Не курит, не имеет хронических заболеваний. Переболел коронавирусом с 19 апреля по 8 мая и честно рассказал «Фонтанке», как это было.

Я перенес коронавирус в среднетяжелой форме. Врачи были откровенны со мной, потому что я сам — врач. Когда я поступил в больницу имени Боткина, думал, неделю полежу и выпишусь. Но медики предупредили: «Мы не можем предсказать, как ты будешь переносить эту болезнь».

Все началось 19 апреля. Сначала чувствовалась сильная слабость. В первый день я думал, что это «на погоду». Не хотелось никуда идти, просто лежать. Поскольку был выходной, то я и лежал. Весь день. А на следующее утро поднялась температура. Начались боли в мышцах. Все тело болело: ноги, руки, прямо ломка какая-то. Но я даже не думал, что это может быть коронавирус. Мои симптомы не вызывали у меня настороженности: ни насморка, ни кашля. Температура колебалась от 37,5 до 38,5. И так — вплоть до госпитализации через 5 дней. Когда температура поднималась до 38,5, я ее сбивал. Но она не сбивалась до нормальной, сколько бы жаропонижающего я ни выпивал, уходила в 37,5 минимум.

У меня пропало обоняние и чувство вкуса. В конце концов близкие просто заставили меня сделать компьютерную томографию легких. В нашей клинике нет аппарата, поэтому мне пришлось буквально бегать по городу в поисках места, где можно сделать томографию. Да, мне пришлось сбить температуру перед процедурой, потому что ее измеряли на входе. Но я пришел полностью в СИЗ, и всё было организовано так, что я ждал своей очереди в отдельном помещении и ни с кем не пересекался. Как мне сказали, передо мной тоже был пациент с вирусной пневмонией. Потом рентгенолог вышел с круглыми глазами и сказал мне: «Срочно в больницу!»

У меня была двусторонняя пневмония с поражением 70–80 % легких, с множественными очагами воспаления по типу «матового стекла». В заключении говорилось: «Подозрение на вирусную пневмонию, не исключен COVID-19». Было 24 апреля. В этот же день я лег в больницу. Собрал сумку и поехал в Боткинскую больницу, не вызывая скорую. Там я просто договорился с коллегами-однокурсниками, которые там работают. Они меня ждали.

Меня поместили в отдельный бокс и начали лечить. С первого дня мне стали давать гидроксихлорохин, плюс два антибиотика — один в капельнице, второй в таблетках. Еще давали таблетки от кашля и от изжоги. Последнее было, скорее, потому, что «так положено» при приеме антибиотиков.

Со второго дня в больнице у меня началось серьезное ухудшение состояния. Мне стало очень тяжело дышать. Температура поднялась до 39,5. Поначалу мне давали парацетамол, который я пил на ночь, чтобы хоть чуть-чуть поспать. К 4 утра температура опять поднималась, и я снова пил парацетамол. А потом она просто перестала сбиваться. Тогда мне прокапали жаропонижающее в капельнице. Но и это не помогло. Мне вкололи внутримышечно так называемую литическую смесь — очень болезненный укол. Температура снизилась, но только до 37,5. И тут уже врач испугался. Больше способов снизить температуру не осталось. А если не снизить — это обостряет все хронические заболевания, мишенью оказываются сердце, головной мозг, организм ослаблен и открыт для присоединения новых инфекций. При длительной температуре может развиться полиорганная недостаточность.

Всю неделю в больнице я плохо спал. На 5–6 день мне стали давать успокоительное. Состояние сознания при коронавирусе, прямо скажем, тяжелое: не то что книжки читать, даже кино смотреть невозможно. Тяжело сконцентрироваться, обостряется раздражительность. Тебя бесит все. Особенно люди, которые звонят, чтобы узнать, как дела. Честно скажу, мне было страшно.

Первый тест на коронавирус мне сделали 24 апреля. Положительный результат пришел через день. Второй тест взяли через неделю. Он тоже был положительный. Под выписку сделали еще два. Тест, сданный 3 мая, оказался отрицательным.

На лекарства у меня была индивидуальная реакция — жуткая икота. Сначала это всех смешило. Но икота не прекращалась в течение трех дней ни днем, ни ночью. Скорее всего, это была реакция на гидроксихлорохин — раздражение диафрагмы или чего-то еще. У меня уже живот начал болеть от икоты. Мне стали давать церукал — противорвотное.

Еще я отдельно попросил, чтобы мне назначили клексан — это уколы в живот, которые снижают тромбообразование. Этот препарат я покупал себе сам, его не было в больнице. Но я решил, что это нужно сделать, потому что к тому моменту уже накопились наблюдения медиков, что осложнением при коронавирусе часто бывает тромбообразование (а это приводит к инсультам, инфарктам), то есть нужно делать профилактику. Правда, это были источники на английском языке. Более дешевый аналог клексана — аспирин.

Трижды в день ко мне приходил врач с пульсоксиметром. Отклонений по уровню насыщения крови кислородом у меня не было. Это был основной критерий того, насколько ухудшается мое состояние. Если бы уровень кислорода начал снижаться, я бы попал в реанимацию.

Я просил, чтобы мне дали кислород, потому что он существенно облегчает состояние. Но заведующий отделением сказал мне: «Ты сейчас привыкнешь к чистому кислороду, тебе станет легче, уровень кислорода в крови повысится. Но как мы сможем понять, не началась ли отрицательная динамика в организме?» Тут я с ним согласился.

Врачи, которые лечили меня, были со мной откровенны. Они говорили, что не могут предсказать, каким будет течение болезни. И что очень многое зависит от того, насколько сильным окажется иммунитет. Я бы хотел это подчеркнуть. У меня на момент начала болезни иммунитет был плохой. И я сам в этом виноват. В первый же день, когда я почувствовал слабость, надо было начинать лечение, но я решил «отлежаться». Как только поднялась температура, я тоже ничего не делал — работал дома, разговаривал, занимался делами. Я не придавал значения болезни и, видимо, ухудшил ее дальнейшее течение. Если бы я сразу начал пить много жидкости, принимать витамины, я бы, наверное, смягчил последствия.

У меня дома остались жена, дети двух и четырех лет, и теща 62 лет. Через шесть дней после того, как я попал в больницу, жена и теща тоже заболели, симптомы были схожи с моими. Я понимал, что если их госпитализируют, детей девать некуда: няню не вызовешь, дети контактные. Поэтому лечились дома сочетанием рибавирина и арбидола. Плюс — большие дозировки витаминов С, D и цинка. Такое лечение мне подсказали коллеги из Военно-медицинской академии. Еще жена и теща сделали КТ. «Матовое стекло» было у обеих, потеря обоняния и чувства вкуса тоже. Из поликлиники в Парголово пришли, взяли мазки — результата нет до сих пор, хотя все уже выздоровели. «Если ответа нет, значит, отрицательный», — говорят нам. Но где гарантия, что мазки просто не потерялись? Вся моя семья была контактной, и симптомы были схожи с моими.

Как только я лег в больницу, я настоял, чтобы дома все принимали витамины. Но по сути они лечились на свой страх и риск, и я не хочу, чтобы кто-то воспринимал это как руководство к действию. К тому же у нас дома есть пульсоксиметр и можно контролировать насыщение крови кислородом — если бы оно начало падать, конечно, все сразу же поехали бы в больницу.

Детям мы КТ не делали, результаты их мазков мы так и не получили. Симптомов у них не было, поэтому мы ничего не давали им, кроме витамина С.

Есть еще важный момент. Теще нужен был больничный лист. Чтобы его открыть, вызвали участкового врача на дом. Поначалу, услышав, что у тещи температура, в поликлинике сказали, что это ОРВИ и надо лечиться симптоматически. Врач приехала практически без средств индивидуальной защиты, просто в одноразовой маске и перчатках. Хотя теща предупредила, что был контакт с зараженным коронавирусом. Компьютерную томографию легких сделали за свой счет. На КТ было видно, что у жены и тещи пневмония. Но врач после этого визита так ни разу больше и не появилась. Карантин членам моей семьи никто не назначал. Я думаю, что в официальную статистику они не попали.

Меня выписали 8 мая, через две недели после того, как я поступил в больницу. Еще две недели был на самоизоляции. До сих пор у меня сохраняется слабость, и мне сложно дышать, если я, например, говорю по телефону на ходу. О том, чтобы пробежаться, я пока даже не мечтаю. Я бы сдал кровь на плазму, чтобы это помогло тем, кто болеет сейчас. Но ко мне с таким предложением никто не обращался. Сам я не могу разобраться, куда её сдать, чтобы ее максимально эффективно использовали. Как я могу понять, где больше всего в ней нуждаются?

И до того, как заболел, я понимал, что это не выдуманная болезнь. Но осознания, насколько это опасно, не было. Теперь, когда вся моя семья переболела и я перенервничал за них, мне хочется рвать и метать, когда известная телеведущая Елена Малышева называет этот вирус «чудо чудное» или когда доктор Мясников заявляет журналистам, что волноваться не о чем, потому что смертность от коронавируса «низкая».

Людям не хватает информации о новом коронавирусе из первых рук. Думаю, было бы полезно, если бы врачи хотя бы иногда делали, например, прямые трансляции в «Инстаграм» и рассказывали о том, какие бывают клинические картины у этой болезни, как лечат таких пациентов. Чтобы остальные понимали: болезнь не выдуманная и очень опасная.

Я видел, насколько это опасно. В день моей госпитализации в Боткинской умер врач из Александровской больницы. Понятно, что врачи для врача сделали все, чтобы его спасти — и все равно не удалось. А если заболеть где-нибудь в 100 километрах от Петербурга, просто беда. Не потому, что медики плохие, а потому, что нужных лекарств или аппаратов может не найтись. И еще меня крайне удивляет, когда мои знакомые вызывают врача на дом, имея симптомы коронавируса, и им ставят диагноз ОРВИ. И заболевшие тянут с началом настоящего лечения.

Всех, у кого ухудшилось состояние или у кого начали болеть родственники, я бы хотел попросить быть максимально бдительными: вирус тем и коварен, что на начальном этапе его легко спутать с известными нам вирусными заболеваниями. Уверен, что сейчас врачи уже стали более настороженными, но всё-таки изменения в лёгких они часто не слышат. Единственный выход — сделать компьютерную томографию.

Еще я хотел бы сказать своим коллегам-врачам: относитесь к коронавирусу максимально серьезно. В Боткинской больнице все медсестры и санитарки, которых я видел, были старше 50. И каждый день я тысячу раз говорил им «спасибо» за их работу и за их риск.

Записала Венера Галеева, «Фонтанка.ру»