Эпидемия всё ещё здесь. Как лечат в «грязной зоне» Первого меда (фото)

Ковид внезапен, непредсказуем, не всегда выдаёт общеизвестную симптоматику. В петербургском Первом меде его лечат, как и везде, — по рекомендациям Минздрава, составленным по принципу хайли лайкли. Возможно, это всё неправильно, но точно — не бестолково.

Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика Павлова начал работу с коронавирусом в конце апреля. Планировали на две недели позже, но губернатор попросил учреждение федерального подчинения поспешить. Сейчас город ослабляет режим, только убирать «ковидятник» из операционных явно рано.

Половина девятого утра. В это время в коронавирусной зоне Первого меда начинается пересменка. В 44-м корпусе на третьем этаже открыто окно, на подоконник опирается девушка. Но это не точно. В «противочумном» костюме пол сразу и не определить. На первом же этаже окно открыто, похоже, всегда. Там стоят контейнеры для передачек пациентам, рядом уже топчется родственник, протягивая пятилитровую бутылку воды и набитый гостинцами пакет, который её уравновешивает.

«Подписали?» — придирчиво спрашивает женщина в таком же облачении, как и её коллега парой этажей выше. Она как раз подняла выпавшую из чьей-то передачки пару белых носков и очень расстроилась, что теперь не разобрать, кто их ждёт.

Проход в корпус только по магнитной карте сотрудника. Коридор перегораживает стол и медсестра, вооружённая бесконтактным прибором для измерения температуры.

«Маска есть? Надевайте. У вас же нет планов присоединиться к нам в другом качестве?» — останавливают легкомысленного корреспондента. Планов, конечно, нет.

Поднимаемся на второй этаж. Это так называемая «чистая» зона, общежитие. Не так давно это был стационар для пациентов, сейчас здесь между сменами отдыхают врачи, медсёстры и санитары. Навстречу идёт женщина с пропечатанными на лице следами очков и респиратора.

— Доброе утро, Алиса Рафаэлевна. Как отдежурили? — приветствует её главный по коронавирусной части Первого меда Вадим Теплов.

В ответ усталое, но с улыбкой:

— Фантастически. Переложите меня с одного бочка на другой, почешите — и спасибо.

Сейчас в больнице спокойно, объясняет Теплов. Не потому, что коронавирус пал, а потому, что утро. Аншлаг можно застать ближе к вечеру, а в основном ночью. Первый мед — не самый большой коронавирусный стационар в городе. Под ковид здесь выделили сначала 150 коек, вскоре добавили ещё сто, потом расширились до 350. Из них сто предназначены для жителей Ленобласти. Часть из них стараются держать свободными, но в последнее время областных везут всё больше. Это тяжёлые больные и медработники, которые теперь пациенты. Таких здесь больше половины.

— Мы работаем на пул среднетяжёлых и тяжёлых. И медиков. Стараемся забирать их сюда. У нас достаточно неплохое оснащение, относительно приличные бытовые условия. Что касается пациентов из Петербурга, то для них выделены 250 коек. И на них лежат 270. Меньше не бывает, всегда с избытком, — рассказывает Теплов и приглашает в «грязную» зону. Но сначала надеваем «робу» хирургов.

Уже потом обязательный набор — две пары перчаток, комбинезон, бахилы по икры, одноразовая шапочка, тонкая маска, респиратор, очки — все выдаётся из кабинета, на двери которого написано «академик РАН». Вернее, бывшего кабинета. Теперь это склад. Академик переселился по первому требованию, не задавая лишних вопросов, только уточнил, когда сдать ключи.

Тут же на столах скотч, чтобы примотать перчатки и бахилы, ножницы, маркеры. Кто-то пишет на спине и груди костюма лаконичное «врач Артём», другие скупо оставляют инициалы, некоторые добавляют смайлики или прикрепляют фотографии. Хватает и тех, кто не пишет ничего.

— Нам уже эти надписи и не нужны особо. Узнаём друг друга по походке, по глазам. Глаза, действительно, зеркало души, — комментирует Теплов. Новичку в «красной» зоне его навыков определённо недостаёт. Опознать своего фотографа удаётся только по камере.

Маска, шапочка, костюм, примотать бахилы, надеть респиратор, не перепутав верх и низ, очки. Дальше капюшон так, чтобы он закрывал незащищенные участки лица. Первая пара перчаток под костюм и так, чтобы просунуть большой палец в рукава на манер митенок, вторая пара внахлёст рукавов. Без помощи не обошлось — упорно не снимался слой с липкой ленты, которой нужно прикрыть молнию на костюме.

Воздуха не хватает сразу. Через 15 минут хочется сорвать с лица всё лишнее и просто вдохнуть, но нельзя — мы уже в «грязной зоне». Поначалу кажется, что ты вот-вот задохнёшься, при этом оглох и слепнешь: капюшон лишает периферийного зрения и глотает звуки, очки уже частично запотели. Через полчаса открывается второе дыхание, становится немного легче. Радует, что ходить в этом 6–8 часов, которые медики проводят в красной зоне, не придётся. Видимо, поэтому добавить под костюм памперс не предложили.

Проходим в реанимацию. Два смежных помещения на пять коек каждая. Свободных нет, возле каждой работает ИВЛ. Всего в ковидном реанимационном отделении 50 мест, ИВЛ хватает на всех. Но не ими едиными.

Возле одной из кроватей мигает сразу три аппарата. На ней, в отличие от остальных пациентов, лежит с виду молодой плотный мужчина. Он обнажён по пояс и весь опутан проводами и толстыми трубками. По некоторым бежит кровь. Над головой прикреплён лист: фамилия, имя, отчество, вес, дата поступления, диагноз. COVID, 34 года, поступил 17 мая.

— Это один из самых тяжёлых пациентов, которые у нас сейчас есть. Бьёмся за него больше 20 дней. Прогрессирует ковид. При этом он соматически здоров. Был, — говорит Вадим Теплов, стараясь объяснить для несведущих. — Сейчас он подключён к аппарату ЭКМО — так называемое искусственное лёгкое. Без него ИВЛ уже не помогает. Это к нему идут две трубки с кровью темнее и светлее, видите? А вот этот аппарат как искусственная почка. Он очищает кровь: плохие молекулы уходят в сторону жидкости, хорошие остаются. Так кровь чистится.

Мужчина лежит на спине, как и часть его таких же неподвижных соседей. Другие перевёрнуты на живот.

— На животе у них лучше насыщается кровь кислородом, чем на спине, — отвечает на вопрос врач.

Чтобы провести лицом вниз 12 часов и ничего не отлежать, есть специальный аксессуар. Вроде подголовника наоборот: на гелевые подушки укладывают лицом и подбородком. Он стоит порядка 50 тысяч и в Первом меде представлен в единственном экземпляре. Благодарят «гуманитарную помощь» в лице друзей.

Мешаемся на пути обхода. Шестеро сотрудников переходят от кровати к кровати. Обсуждают что-то про терапию, ИВЛ и анализы — из-за костюма с трудом можно разобрать, стоя на расстоянии вытянутой руки. Один из медиков — ректор Первого меда Сергей Багненко.

Снова палата с практически неподвижными. На столике рядом бутерброд и одноразовый стакан то ли с какао, то ли с чаем с молоком.

— Вы что, здесь едите?

— Нет, — вроде бы смеётся Теплов. — Это для пациентов. Некоторые здесь могут есть самостоятельно, но это сложный момент. Когда человек приходит в себя, нужно его быстро-быстро накормить. В сознании тяжело дышать. Поэтому нужно дать набраться сил, снять маску — покормить, потом надеть. И так несколько раз. Непростая задача.

Заходим в оперблок, бывший. Его переоборудовали, провели кислород, и теперь это, как говорят врачи, «ковидятник». Пять кроватей, все застелены и заняты. Здесь нетяжёлые пациенты, которые идут на поправку. Кто-то увлечён телефоном, кто-то читает книгу. Навстречу выходит высокий спортивный мужчина в уютном свитере и без маски. Улыбается врачу, тянется пожать руку, но останавливается.

— Тяжёлый парень был. Балансировал между отделением и реанимацией, а за такими нужен глаз да глаз, чтобы не упустить момент, когда переводить. Вытянули, сегодня его выписывают.

Андрею 42 года. Просит не снимать и касается рукой рыжеватой бороды. Говорит, оброс, пока лечили, неудобно. Он менеджер, ездит по объектам с проверками и понятия не имеет, где мог подцепить заразу.

— Знаете, читал про этот вирус и был уверен, что обойдётся. Я не в группе риска, всю жизнь занимаюсь спортом: силовые, бег. Маски-перчатки носил. В жизни всякое бывало, но так не болел. Даже пневмонии не было. И что? Тут некоторые соседи постарше легче перенесли.

Говорит, вирус проявил себя внезапно. Утром бегал, вечером 38. Температурил пять дней без других симптомов, позже появился кашель. Дальше температура подскочила до 40 градусов, сбить до 38 удавалось на пару часов.

— Вызывал скорую. Да вы наверняка знаете, как это происходит: посоветовали парацетамол и участкового терапевта. Девушка из поликлиники никаких хрипов не услышала. Через десять дней скорая всё же приехала. Повезли на КТ — около 30 % лёгких уже поражено.

В больнице стало хуже: процесс ускорился, кислород падал до критического уровня. Падал даже тогда, когда жар спал и, казалось, дело пошло на поправку.

— Насколько сейчас плохо с лёгкими, не знаю. Нужно повторно на КТ, но его часто делать нельзя. Выпишусь — сдам плазму для лечения других. Насколько понял, это сейчас самое действенное.

— А без маски сейчас, потому что уже есть антитела?

— Нет. Забыл, — смутился Андрей.

Марина работает на Городской станции скорой помощи. Каждую смену возила ковидных сначала на КТ, потом в больницы. С 20 мая она на больничном, с 31-го — пациентка Первого меда с коронавирусом средней степени. Слабости, кашля, высокой температуры не было, вкусы и запахи и не пропадали. Из симптомов — только давящая боль в груди. Компьютерная томография сначала показала лёгкую степень, начала лечение в поликлинике.

— Там ужасно. Мазки не взяли, участковый терапевт сказала, что не инфекционист, чем лечить — не знает.

Лечилась по методике, наработанной коллегами. В Первый мед попала после того, как КТ выдал среднюю степень. Марина приводит в пример личный опыт коллег и предостерегает: бессимптомная форма болезни не равно лёгкая.

— У нас на станции большой процент заболеваемости, рук не хватает. Если раньше выезжали по два человека в бригаду, то сейчас по одному. И даже этого недостаточно, чтобы закрыть все машины скорой, — признаётся она.

Действующий порядок оказания медпомощи приводит даже не в уныние — в ужас. Говорит, возвращаться на линию страшно, потому что хочется помочь, да регламент связывает руки.

— Я уже сама столкнулась, понимаю, как стремительно всё развивается. А у нас приезжаешь на вызов — всё, человека вроде бы надо везти. Но эпидбюро не даёт номер, потому что он ещё не совсем тяжёлый. Не хочу говорить, что у нас вау как хорошо в медицине. Всё очень плохо. Такое чувство, что наш Минздрав делает что-то не для народа, а против. Такое впечатление, что сейчас кто сильнее, тот выживет. Если есть связи в медицине, то свой своему всё же поможет. А что простому народу делать, я не знаю. Реально, очень страшно.

Тем временем скорая привозит нового пациента. Пожилого мужчину в пиджаке, строгих брюках и, конечно, маске провожают в приёмный стационар, где идёт «сортировка». Он собран, загодя достал паспорт, но руки дрожат так, что не сразу может взять у медсестры документы на подпись.

Приёмный стационар — гордость Первого меда. Именно благодаря ему удалось избежать очередей из скорых. Говорят, прожужжали все уши и продолбили мозги о важности такой системы на конференциях и не только. «Доктор Питер» писал об этом год назад.Теперь эффективность сортировки пациентов подтверждена пандемией, но город как будто глух. Потому что нужно взять и потратить 1,5–2 млрд рублей на медицину, а не на праздничную мишуру, объясняют в больнице.

Выход из коронавирусного эпицентра — только через санпропускник. Дежурный сотрудник учит разоблачаться в правильной последовательности, после каждого движения направляет к санитайзеру, напоследок опрыскивает формалином. Его запах уже не чувствуется. Потом душ, чистая «роба» и только после — родная одежда.

Универсального лечения коронавируса нет. Есть рекомендации Минздрава, на днях как раз вышла их 7-я версия. В Первом меде признают, что составлены они хайли лайкли — вероятно, поможет.

— В мире никто пока не знает, какое лечение эффективно. Мы для себя отработали чёткую схему, когда и что применять. Возможно, это всё неправильно, но опираемся на свой и иностранный опыт. Время покажет, насколько эффективно это работает.

Татьяна Ципуштанова, «Фонтанка.ру»