Сергей Хрущев: советский дворянин

В Провиденсе, что в штате Род Айленд, на той неделе умер Сергей Хрущев, сын Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева. Так случилось, что в 2007 году я провел с ним целый день: 5-й канал снимал 12-серийный документальный фильм «1956. Середина века» — о самом важном годе в истории хрущевского десятилетия.

Сергей Никитич с 1991 года работал профессором в университете Брауна. Его одноэтажный дом окружал участок в 16 соток с огородиком и плодовыми деревьями — прямо сказать, не слишком роскошный даже по пуританским стандартам Новой Англии. У нас в Комарово или Репино любой начальник отделения полиции живет в десять раз богаче. Жена его — Валентина Галенко, простая, милая, хозяйственная женщина.

Сталинское дворянство придерживалось принципов Андрея Гринева из «Капитанской дочки», определившего карьеру своего сына Петра: «Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон». На войне погибли артиллерист Яков Сталин, военные летчики Владимир Багиров, Леонид Хрущев, Владимир Микоян. Воевали Василий Сталин, Лев Булганин, Степан и Алексей Микояны.

Дети сталинского окружения на партийную карьеру не рассчитывали (единственное исключение — Юрий Жданов). Большинство сыновей членов Политбюро пошли в специальности, связанные с обороной или естественными науками: Сергей Хрущев и Серго Берия — инженеры-ракетчики, Степан Микоян — летчик-испытатель, Андрей Маленков — биофизик, Георгий Маленков — химик, Владимир Андреев — штурман дальней авиации, Револий Суслов — инженер-электронщик.

Конечно, социальное положение отцов давало большие преимущества для дальнейшей академической карьеры. Не думаю, что Сергей Хрущев, работавший в конструкторском бюро Владимира Челомея — главного конкурента Сергея Королева и Михаила Янгеля, — не носи он свою фамилию, уже в 24 года получил Ленинскую премию, а 28 лет стал Героем Социалистического Труда. Но и риски у детей партийной верхушки были большими: кого-то расстреляли, как сыновей Троцкого и Зиновьева, кто-то прошел тюрьму или специальные детские дома — как дети Блюхера, Вознесенского, Берии.

И судьба Сергея Хрущева поменялась роковым образом, хотя и не так трагически, в 1964-м, когда отца сняли со всех руководящих должностей и отправили на пенсию. Карьера затормозилась, Челомей предпочел от него избавиться, но он продолжал быть профессором Бауманки, курил американские сигареты и разъезжал по брежневской Москве на иномарке. При этом он не отдалился от опального отца, а стал ему ближе. Дважды Сергей Никитич совершал политические поступки: вначале в 1964-м, когда на свой страх и риск пытался сорвать заговор против отца (Никита то ли не поверил в его реальность, то ли решил положиться на провидение), а потом в 1967 — 1970-м, когда помогал отцу писать мемуары.

Никита Сергеевич был косноязычен и написать связный текст воспоминаний не мог. Сергей использовал свой четырехдорожечный магнитофон «Грюндиг», нашел надежную машинистку и сам редактировал 1400 страниц текста. Рукопись и бобины хранились у приятеля — сына генерала Шумилова, воевавшего с Никитой Хрущевым под Сталинградом. Когда о том, что бывший вождь вспоминает прошлое, узнали в Политбюро, Никиту Сергеевича вызвали «на ковер». Но бывший вождь не утратил боевитости, разгневался и послал бывших товарищей «на три буквы».

В конце концов власти придумали такую комбинацию: мемуары отца Сергей Хрущёв передал личному агенту главы КГБ Юрия Андропова Виктору Луи (уже передавшему на Запад, без ведома авторов, но с ведома властей, «Двадцать писем к другу» Светланы Аллилуевой и «Раковый корпус» Александра Солженицына). Луи с разрешения Андропова переправил рукопись в Англию. Из нее были вычеркнуты все нелестные замечания о брежневском руководстве. Воспоминания издали, огромный гонорар ушел частью в казну, частью Виктору Луи. При этом Никиту Хрущева заставили письменно заявить, что мемуары — фальшивка.

Сергей Никитич не идеализировал своего отца. Тот и правда был человеком страшным, только такие и могли находиться рядом со Сталиным. Батальонный комиссар Гражданской войны. Но Никита, по выражению публициста Анатолия Стреляного, был «последним коммунистом». В отличие от тех, кто правил Россией после него, он верил в идеи Октября и не стремился к роскоши, был бескорыстен. Был кровопийцей, но не ворюгой.

Никита Сергеевич — порождение революции. Первый человек из народа, руководивший страной. Сын его рассказывал об удивительных технических способностях отца. В самом деле, в 20 лет с небольшим, имея за спиной всего два года церковно-приходской школы, будущий вождь руководил энергохозяйством двух шахт — инженерная должность; у него был дом, он ездил на сконструированным им самим мопеде, купил фотоаппарат, председательствовал в обществе трезвости, носил костюм-тройку и галстук-бабочку. Интерес и понимание техники Хрущев демонстрировал и на главном посту в государстве, любил поговорить о сложных устройствах с главными конструкторами и генералами. И даже предложил, по словам сына, собственный, доработанный и принятый на вооружение вариант шахтной пусковой установки для баллистической ракеты.

При этом он был натуральный зверь, человек «ревущих двадцатых». Сергей Никитич рассказывал мне, как однажды папаша ему говорит: «Позвони Челомею, отпросись. Поедем со мною в Подлипки (в Подлипках у С.П.Королёва проектировали и строили ракеты и космические корабли, там развернулся и центр управления полётами - прим) к Королеву. Поехали. Вдруг отец: «Слушай, проезжаем Центральную Кремлевскую больницу. Там Козлов вторую неделю лежит. Проведаем». Замечу, что до постигшего его инсульта, Фрол Козлов, элегантный красавец с редкой для партийного работника химической завивкой, хам и сталинист, считался вторым человеком в партии, наследником Никиты Сергеевича. Поехали в больницу. Заходят в палату — лежит Фрол Романович под капельницей, выглядит плохо. Посмотрел на него первый секретарь, сказал что-то формально ободряющее, и тут же вышел. «Поехали в Подлипки, Сергей, чего время тратить, он явно не жилец». Больше о Козлове не говорили.

Замечу, что, в отсутствие Фрола, вторым человеком в партии стал Брежнев, который и сковырнул Никиту Сергеевича. Фрол до этого дожил и успел сказать с трибуны гадость в спину своему бывшему покровителю и начальнику.

Конечно, меня интересовало отношение Хрущева к Сталину. Шекспировская история — четверо вождей: Берия, Хрущев, Маленков и Булганин то ли просто убили генералиссимуса, то ли преступно не оказывали почти сутки помощь смертельно больному.

Сергей Никитич рассказал такой эпизод. Только что похоронили вождя, пришел новый траурный номер журнала «Советский Союз» — наполненный панегириками и скорбными стихами советских классиков. Сергей Никитич читает, растроган, что-то соответствующее говорит отцу. Тот вырывает журнал, бросает его на пол и злобно говорит: «Хватит рыдать!» До этого ни разу, ни словами, ни интонацией, Никита Сергеевич своего истинного отношения к «отцу и учителю» не показывал.

Хрущев сумел воспитать новых потомственных «сталинских дворян» (я разговаривал и с Радой Аджубей) скромными людьми, лишенными властных и материальный амбиций. Он, скажем, зорким взором крестьянского сына смотрел, чтобы они не намазывали на хлеб много масла — дорого. Поэтому после опалы и смерти дети прожили спокойную трудовую жизнь. Они не загуляли, как многие из детей брежневского круга, не были вынуждены работать на заводе «Рено», как дворяне в эмиграции. Не стали банкирам, министрами, распорядителями государственных заказов, как нынешнее патрушевское «новое дворянство». Атмосфера в домах Никиты и Рады напоминала скорее дворянскую жизнь поры «Войны и Мира» — достойную, хлебосольную, без растопыренных пальцев и особых амбиций.

Лев Лурье