Пять пятилеток «Красного матроса»

О широком творчестве народных масс, о феномене выживания в ледниковый период, тележечном бизнесе и о многом другом беседуем с основателем издательства, поэтом Михаилом Сапего.

Петербургское независимое издательство «Красный матрос» отмечает свое 25-летие. Малотиражные книги, альбомы и пластинки «Красного матроса» давно сделались предметом коллекционирования не только у нас в стране, но и за рубежом.

— Ничего, если мы будем на «ты»?

— А как иначе, если мы с тобой знакомы без малого двадцать лет?

— Прекрасно. Тогда «во первЫх строкАх письма» позволь от имени редакции «Фонтанки» поздравить «Красный матрос» с 25-летием. Пусть и с небольшим опозданием.

— Никаких опозданий. У нас весь этот год — юбилейный. Хотя вирус, конечно, спутал карты. Отменились несколько выставок и мероприятий, включая презентацию нового альбома «Табак и Порох». Хочется верить, все это дело просто сдвинулось. Но степень неопределенности — она всеобщая.

— Значит, еще остается надежда попасть на юбилейный банкет? Предлагаю провести на «Авроре». В формате былой вечеринки журнала «Русский пионер» — с пьянкой могучей, с полуголыми девицами, купанием в Неве и с глумливым зачитыванием «Песни о кризисе» авторства Севы Емелина. Стихи которого, кстати сказать, первым издал «Красный матрос».

— Ну, у Емелина много чего написано. Сева не стоит на месте и его политические взгляды в известном смысле меняются… Вот ты все сводишь к празднованию, а мне на это хочется ответить строкой из Марша коммунистических бригад: «трудовые будни — праздники для нас». Всякие юбилеи — это просто отметки, засечки и не более.

— А еще в юбилеи принято подводить промежуточные итоги.

— Что тут скажешь? По плодам их узнаете их. Более 300 книжных проектов, больших и малых, которые были не просто проанонсированы, а реально увидели свет. Это главный промежуточный итог.

— Четверть века, считай, поколение. К 25 годам человек должен более-менее крепко стоять на ногах, у него сформировались магистральные жизненные интересы, у него уже могут быть свои дети, он отвечает за свои слова и поступки. Как со всем этим у «матроса»?

— В части ответственности за свои слова — да, стопроцентно. По части «детей» — 300 книжек, «Красный матрос» в этом смысле отец-герой. Что же касается жизненных интересов... За эти годы нам приходилось по многу раз — и вырастать из детских штанишек, и примерять их снова.

— Грубо говоря, ориентиры и приоритеты менялись?

— Менялись, но — не отменялись насовсем. Просто были периоды, когда приоритеты отдавались работе с живыми авторами. Затем — исследовательским, следопытским проектам. После — подготовке репринтных изданий с современным комментированием. Потом возвращалось желание поработать с молодыми талантами... Вообще, оборачиваясь назад и вспоминая, эти 25 лет «Красного матроса» почти идеально делятся на пять, в советской терминологии, пятилеток.

Артель на общественных началах

— Тогда с первой пятилетки и начнем.

— Никакого издательского опыта у меня не было, но зато было желание попробовать сделать что-то в этом направлении. Так что первые пять лет существования «матроса» это скорее авантюра и борьба за выживание. Ты же помнишь конец 90-х, чего только в стране не происходило: война, теракты, дефолты, прочие ужасы… Время достаточной степени неопределенности, «тот разброд, те шатания» (по Ленину). Совершенно непонятно было, чем это закончится, во что выльется.

— Есть смысл поговорить о названии, ибо «как вы яхту назовете, так она и поплывет». Если не ошибаюсь, «Матрос» — митьковское прозвище Сапеги, которое он получил по причине своего судоходного прошлого. А «красный», надо полагать, по ассоциации с былыми советскими брендами?

— Да, этот, отчасти кондовый смысл изначально закладывался в название. «Красный Октябрь», «Красный Пекарь», «Красный Химик», «Красный Выборжец»… Впоследствии возникли откуда-то интерпретаторы, пытавшиеся сгладить, срезать углы, подрозоветь это прилагательное. Дескать, «красный» на Руси был синонимом слова «красивый», отсюда и… Нет, конкретно в нашем случае существительное и прилагательное строго осмыслены. Красный цвет — это цвет крови, символ жизнедеятельности. В этом смысле считаю «Красный матрос» вполне оправдал свое название.

— А почему «матрос» в единственном числе? Подразумевается, это ты сам, единственный и неповторимый, и есть?

— Ни в коем случае. Наоборот, поначалу я мечтал как-то сгуртоваться. С единомышленниками. Я предполагал, что это будет, пускай и не альтернатива митькам, но какие-то основополагающие принципы вольного братства, основанного на творческих началах, мы непременно задействуем. Иное дело, этого не случилось. Это надо признать. Само словосочетание «творческое объединение» мне, по прошествии лет, слуха не режет, но, наверное, правильнее вкладывать в него несколько иной смысл. Более близкий к артельному, что ли. Некое разовое объединение: люди сходятся и мастерят проект, который их в данный момент интересует и сближает.

— Сколотили артель, выполнили сезонную работу, разбежались?

— Как-то так. Можно на один проект сойтись. На два, на три… Иногда это просто такие сборно-разборные конструкции, без крыши и стен, когда на одном проекте может быть задействовано от 2 до 50 человек. А потом люди расходятся, не обремененные иными корпоративными обязательствами. Сказали друг другу спасибо, и каждый пошел своей дорогой. А на выходе имеем творческий продукт «широких народных масс».

Борис Борисович заметил и, уходя, благословил

— Сын моряка, выпускник Макаровки. Работал матросом по Северному Ледовитому океану и по северным рекам. На дворе еще советское время, так что платили неплохо. Почему ты так быстро завязал с морем?

— Это не я завязал с морем, а море завязало со мной. Мой довольно краткосрочный матросский статус был обусловлен рядом факторов, они же совпадения: женитьба, рождение ребенка, Перестройка. Плюс — появление в моей жизни такого явления, как группа «Аквариум». А через нее — Митьки. Вкус, состав столь причудливого коктейля сделали меня тем, кем я в итоге стал.

— Пьяный воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку?

— Да, примерно так. Начало Перестройки. 23 года парню. Лютые творческие брожения внутри.

— То есть, ты в большей степени человек творческий? Не технарь?

— Технарем я никогда не был. Я хотел быть моряком, причем, как ни странно, именно матросом. В общем, эти несколько лет — с середины до конца 1980-х — стали для меня столь мощной энергетической батареей, что «Красный матрос» в известной степени подзаряжается от нее по сей день.

— Итак, к митькам ты пришел через БГ?

— В течение трех-четырех лет я был таким подпольным импресарио «Аквариума», помогал устраивать квартирные концерты Гребенщикова. А потом дела у группы резко пошли в гору (начались стадионы, вышли винилы на «Мелодии»), и необходимость в моей посильной помощи естественным образом отпала. И тогда началось движение в сторону — не весны, но митьков. Это было совершенно иное творческое пространство, тем не менее, недолгое время оно краями соприкасалось с «Аквариумом». С одной стороны, шинкаревский «Максим и Федор», с другой — гребенщиковская сказка «Иван и Данило» с иллюстрациями Флоренского, альбом «Десять стрел» с митьковской обложкой. Все это очень органично на тот момент переплеталось.

— Правда, что у тебя есть пожизненная проходка на «Аквариум»?

— Правда. При всей ротации состава группы, пока там есть сам БГ и еще несколько человек, которые со мной дружат, я имею возможность, при желании, посещать питерские концерты «Аквариума».

— В митьках ты сделал неплохую карьеру — от «низового звена» до директора.

— Директор — это скорее очередное прозвище. А так просто администратор. Был момент, когда кому-то надо было взвалить на себя и такие, достаточно обременительные функции.

— В книжной линейке «КМ» первой пятилетки преобладали издания с иллюстрациями митьков, с текстами митьков. Которые в современной терминологии однозначно «лайковые» персонажи. Неплохой стартовый бонус для начинающего издателя.

— Все наши книжки, которые так или иначе связаны с митьками, по определению не могли быть нудными, тоскливыми или пресными. Они почти всегда вызывали улыбку, вне зависимости от того, комические либо трагические события в них описывались. Другое дело, что к началу нулевых читательский интерес к митькам, к тому, что делал я на заре становления «Красного матроса», начал, пусть сперва и незаметно, угасать. Это как Аральское море — по чуть-чуть, потихоньку, а потом — раз и нету, хотя какие-то лакуны, заводи в природе и на картах еще присутствуют. Так и здесь. Но соглашусь — митьки послужили офигенным бонусом, с которым было много проще начинать такую авантюру, как «Красный матрос».

Питерские старты московских безумцев

— По итогам первой пятилетки «Красный матрос» выжил. Ты узнал к тому времени самую главную военную тайну издательского дела?

— Думаю, да.

— И в чем она заключается? Если не секрет.

— Мне кажется, это прежде всего ответственность. Те, кто со мной имел дело, говорю без кокетства и без натяжек, в этом смысле полностью мне доверяли. Наверное, поэтому ко мне начала стучаться масса самых разных людей — от совершенно неизвестных до таких персонажей, как Хвост (Алексей Хвостенко (ум. 2004) — ред.), Джордж Гуницкий. В общем, люди «имя в народе положительное». (Жарг. митьк. Одобрительный отзыв о ком-либо — ред.) Не скрою, мне было лестно.

А если брать уже следующее пятилетие, начало нулевых, тогда приоритетом стала работа с авторами, которые нуждались в каком-то продвижении своего творчества. Для «Красного матроса» это были почти пять лет Осумбеза («Осумасшедшевшие Безумцы» (ОсумБез): арт-объединение поэтов, прозаиков, художников и музыкантов, в основном москвичей, созданное в 2002 году поэтом Мирославом Немировым (ум. 2016) — ред.).

— С чего началась дружба с москвичами?

— Однажды Саша Флоренский дал мне почитать (спасибо ему за это огромное) рукопись «Волшебной страны» Максима Белозора и разрозненные стихи Славы Немирова. Собственно эти две книжки затем и вышли в «матросе» дуплетом. Причем тиражи были отпечатаны, сейчас, наверное, уже можно в том сознаться, подпольным способом в подвалах Эрмитажа (время было голодное, безденежное, люди, как могли, подрабатывали на сторону). Потом появились Сева Емелин, Андрей Родионов, Григорий Манаев, Володя Нескажу… Дебютные сборники их стихов также выпустил «Красный матрос».

— В наши дни Максим Белозор — весьма успешный сценарист.

— В принципе все перечисленные люди в дальнейшем получили определенную степень известности. Кто большую, кто меньшую. Но для меня самое главное, что все они в итоге оказались моими добрыми друзьями.

— А заодно и крестниками.

— Можно и так сказать. По крайней мере, в будущем никто из них не забыл, кто их отправил в первый полет. В свою очередь персонально меня «осумбезовцы» научили бороться с ханжеством. Научили не стать бескровным маразматом.

— Неужели в ту пору в Москве совсем негде было книжку тиснуть?

— Далеко не все издательства брались тогда за предпечатную подготовку и издание книг неизвестных авторов. Опять же, у того же Немирова в текстах через слово идет мат. Да, в определенной степени это парадокс, когда малоизвестный ленинградский издатель при своих, более чем скромных издательских возможностях и способностях… Но так оно сложилось. Кто знает, быть может, здесь сыграл один важный момент. Который, правда, можно только на веру принимать.

— И какой же?

— Дело в том, что я очень любил творчество тех, кого издавал. Я его читал, я его изучал, оно мне безумно нравилось. Возможно, авторы это интуитивно чувствовали.

— Сугубо с коммерческой точки зрения книжные московские дебюты себя оправдали?

— В издании этих книг не просчитывалась возможная выгода. В результате: что-то выстреливало лучше, что-то, в силу разных причин, шло хуже.

— Кто тогда выстрелил громче всех?

— Пожалуй, Емелин, его «Песни аутсайдера». Они потом раза три, если не ошибаюсь, переиздавались. Причем самый первый тираж — 500 штук — мы продали всего за два часа на презентации в Москве. Вот это я понимаю!

— А что случилось потом?

— Потом, наверное, можно было как-то продолжать творчески дружить, претворять в жизнь новые совместные проекты. Но ребята быстро оперились, заняли свое достойное место в литературе и продолжили творить уже самостоятельно. Что называется, на радость людям. А значит и мне.

С песней по жизни

— Не могу не спросить еще об одном авторе, с которым тебе довелось поработать. Это уже наш, питерский человек, Гавриил Лубнин. Художник, поэт, музыкант. Для очень многих — горячо любимая, но исключительно загадочная фигура в современной петербургской культуре. Человек, которого, как, к примеру, Пелевина, мало кто видел вживую.

— Лет 5–7 назад я бы мог ответить более конкретно, но за эти годы степень, как ты говоришь, «загадочности» Лубнина еще более возросла. Гавриил активно изъял себя из общения. Но сделал это не по причине осложнения отношений с кем-либо конкретно, а просто осознанно ведет затворнический образ жизни. При этом продолжает рисовать картины, писать книжки.

Если отмотать пленку далеко назад, вспоминается, как я частенько сидел в маленьком кафе арт-галереи «Борей», зная, что за соседним столиком — тот самый Лубнин. Долгое время у меня не было повода с ним заговорить, мы деликатно раскланивались при встречах и не более. Но однажды что-то такое случилось, слово за слово разговорились и быстро сдружились. Собственно с Гаврилы, с оформленной им книжки «8 горемычных песен», началась одна из важных книжных серий «Красного матроса» — «Обрыдалово». Потом я издал его замечательную книжку стихов «Глаз да глаз», были другие, в том числе музыкальные, работы. А последний раз мы сотрудничали лет пять назад на литературно-живописном проекте «Невполне достоверный портрет молодого Пушкина». С тех пор, пожалуй что и не виделись. А чем это обусловлено — сложно сказать.

Лубнин — это, разумеется, Явление. Есть такие люди на сцене, фронтмены, а есть куда более классные исполнители, которые однако не выпячивают себя. Гавриил — человек скромный по природе своей, но при этом его, как всякую творческую натуру, в хорошем смысле слова распирает. Чего бы он не касался — будь то музыка, живопись, поэзия — Лубнин всегда естественен, самобытен, талантлив. Насколько он «загадочен»? От тех, кто знал его в молодости (хотя он и сейчас нестарый человек), мне доводилось слышать, что Гавриил был достаточно активным человеком. Но время, как известно, наносит свои морщины. Возводит, обустраивает вокруг нас новые ландшафты.

— Несколько лет назад внушительная группа самых разных музыкантов записала альбом трибьютов песен Лубнина. Довелось послушать?

— Нет, я не слышал. Я вообще не очень люблю кавер-альбомы. В основном все это дело базируется на постмодернистском закосе «я так вижу, я так чувствую». Как результат — либо музыкальная тональность кардинально меняется, либо поэтическая. Отдельные композиции бывают удачные, но целиковых проектов, таких, чтоб все исполнители соответствовали, были на одном уровне, не могу припомнить.

— А как же две пластинки «Красного матроса»? Или жанрово их следует отнести к песням-реконструкциям?

— Если бы мы, записывая эти альбомы, занимались вопросами терминологии, то так бы и застряли на этом этапе. А так мы — я, ты, Вадим (звукорежиссер музыкальных альбомов «КМ» — ред.), наши друзья-музыканты, включая того же Лубнина, сделали эту работу очень тонко, с большим чувством вкуса и меры. Не заигрываясь и не пережимая.

— Тем обиднее, что в случае с обеими пластинками имела место… скажем так, нераскрученность.

— Это один из больших минусов «Красного матроса» — неумение грамотно подать свой продукт. Здесь нужен особый, иного свойства талант. Более прагматический. Плюс — маркетинг и другие умные слова.

Участь камышового стебля: не гнется, не ломается, а только…

— Получается, вкусную конфету «Красный матрос» создать способен, а красивую обертку нет?

— Смотря что считать оберткой? К примеру, мы записывали музыкальный альбом «За страну советскую» (антология песенной «окопной» народной лирики — ред.), когда еще не было всех этих бессмертных полков, и очень точно попали во время. Снова предлагаю вспомнить конец 90-х: ужасные времена, все советское, все красное презиралось, отрицалось, включая наше военное прошлое. Но на этом фоне «Красный матрос» гнул свою линию и издавал такие вещи, которые лишь относительно недавно оказались созвучны с новой официальной политикой понятно какой партии.

— Да, это теперь в тренде — воспоминания фронтовиков, их письма, дневники, наивное творчество. Тогда как «КМ» работал с таким материалом едва ли не с момента основания.

— То, что у нас обретало плоть в идее музыкального альбома ли, книги ли, частенько было своего рода актом сопротивления. Я делал это во многом по наитию, будучи уверенным, что это важно — будь то стихи неизвестного самобытного поэта или дневники крестьянки Михайловой. Пусть наши издания и не претендуют на всеохватность и исторический академизм, но зато они содержат в себе подлинный аромат эпохи. Так что, если теперь кому и «учить жену щи варить», так это «Красному матросу».

— Вспоминается эпизодический персонаж из фильма «Дайте жалобную книгу»: «Это не я иду против течения — это течение идет против меня».

— На самом деле, самое простое — не обращать внимания на течение. Когда ты, по сути, представляешь собой всего лишь стебелек камыша, течение, которое идет против тебя, оно тебя практически не замечает. Главное, чтоб ты сам удержался. А так, если брать следующую, третью пятилетку «Красного матроса», это был период осознания необходимости плавного дрейфа в сторону полной автономии. Именно этот период (2005–2010) завершился переходом с былого акцента на издание современных авторов в сторону репринтов, а также краеведческих, дневниковых, расследовательских проектов.

— Опять-таки тогда это было абсолютно немодно.

— Да это и сейчас не особо модно. Я знаю массу себе подобных людей, которые начинали заниматься схожим делом параллельно со мной, брались издавать нечто подобное и «таскать тележки». Но персонально я по-прежнему скачу по России с тележкой, куда позовут, тогда как подавляющее большинство былых собратьев плюнуло на это безнадежное дело и давно уже ездит на мерседесах. Этот момент очень хорошо отписан в «Конце митьков», у Шинкарева.

«В январе 1998 года, по инициативе Флоренского мы собрали у меня в мастерской политбюро и последним напряжением митьковской воли написали указ о полном лишении Лобанова полномочий действовать от имени «Митьков», о полном устранении его из группы, где больше директоров не будет, а будут все братки, товарищи дорогие. На недолгое время это реанимировало митьковское самосознание.

Лобанов (подобно Брату-2) перебрался в Москву, стал там большим человеком. Года три назад он из окна своей шикарной машины увидел бредущего по снежному месиву Михаила Сапего, следующего директора «Митьков». Сапего, как всегда, волочил сквозь толпу сумку на колесиках — или митьковские материалы, или книги «Красного Матроса», своего издательства. Лобанов сопоставил положение Сапеги со своим и злобно захохотал, возблагодарив провидение и «Митьковское» политбюро...»

Владимир Шинкарев, «Конец митьков», СПб.: «Амфора», 2010

Если бы у меня в приоритете стояли калькуляция, успешность финансовая, думаю, «Красный матрос», его издательская политика, были бы совершено иными. Тем не менее, все эти годы мы существуем исключительно «не благодаря, а вопреки». Я знаю, есть умники, которые пытаются представить меня как некоего удачливого бизнесмена от книгоиздания, но они глубоко заблуждаются. Разумеется, я не собираюсь трясти портянками и стенать, что я беден, как церковная мышь. Как говорил киногерой Андрея Миронова, «деньги, товарищи, пока никто не отменял», и я никогда не был ханжой в этом вопросе. Понятно, что деньги не из воздуха берутся, а вот как их найти — это уже немного другая история.

Да, что тогда, что теперь, когда все вокруг многократно усложнилось, «Красный матрос» обеспечивает мне определенное подобие жизненного благополучия. Причем неважно в данном случае: делаю я что-то конкретное сам или когда уже само имя работает на меня, и кто-то обращается ко мне с издательским предложением, либо просто, от щедрот душевных помогает…

В последние годы я стал предельно одиноким человеком. До известной, впрочем, степени. Дети выросли. Семьи нет. Тем не менее, свою издательскую принадлежность, если угодно, крест, я продолжаю нести. Но так как я человек малых способностей и знаний, человек немногих умений, в одиночку мне все равно не справиться.

— В части «немногих умений» не кокетство ли?

— Вовсе нет. Например, я могу мысленно представить, какой должна быть книжка, буквально постранично, но при этом я не смогу самостоятельно эту книжку сверстать. Так что — есть я, а есть принцип велосипеда. Вот я люблю повторять цитату из фильма «Зеркало для героя»: «Ты — хромой, я — слепой. А вместе мы — полноценный организм». В любом случае, я рад, что «Красный матрос» за эти годы мало изменился. Вот времена на дворе у нас постоянно меняются, а «матрос» — нет. Разве что крепнет, мужает. И пока в работе есть очередной интересный, важный проект, как в песне поется, «знаю: со мной ничего не случится».

— Ты ведь в бытность свою импресарио, помимо БГ и другим музыкантам помогал квартирники устраивать? Например, Майку?

— И Майку, и Чижу, и много кому еще.

— Я это к тому, что вроде бы Майку приписывается фраза: «Я играю то, что мне нравится, мне — по кайфу, а за это еще и деньги башляют». Как ты считаешь: должен ли человек, в наш прагматический век, стремиться заниматься именно тем, что ему нравится, что доставляет подлинное удовольствие. Или же сейчас не до жиру, быть бы живу?

— Желательно, конечно. Я знаю множество людей, чье функциональное движение по жизни можно признать успешным с точки зрения материальной состоятельности и, как следствие, всего остального. Но я все реже встречаю людей, занимающихся любимым делом. Поэтому полностью разделяю пушкинское «нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой». Это ничем незаменимое, ни с чем не сравнимое удовольствие, за которое, однако, надо платить. Трудностями, лишениями. Одиночеством. Да много чем.

О наградах, нашедших героя

— Не секрет, что многие книги «КМ» были зачаты на блошином рынке на Удельной. В смысле, начались с приобретения очередного артефакта — письма, фотографии, рукописной тетради, редкой брошюры и т.п.?

— Блошиный рынок на Удельной действительно многие годы был для меня этаким «полем чудес», где можно отыскать вещи, о которых и помыслить невозможно было.

— У тебя даже медаль блошиного рынка имеется. Как она выглядит?

— Она из фанеры. Объемная такая блямба. И хотя это всего лишь низовая инициатива, награда, не имеющая официального статуса, тем не менее, она мне очень дорога.

— Говорят, в последние годы на Уделке подлинных жемчужин уже практически не найти?

— Да, барыги выкупают все самое ценное на ранних стадиях. Причем барыга может стоять там же, на «блохе», в каком-нибудь рваном тулупчике, в котором ты его даже не опознаешь. А потом выясняется, что у него свой антикварный салон на Литейном. Так что все эти редкости теперь совершено иными тропами растекаются.

— То есть можно говорить об умирании блошиных рынков?

— Так ведь это смотря за чем люди туда ходят. Кто-то — и их большинство — идет за секонд-хендом, а кто-то — за пополнением коллекций. По счастью то, что попадет в поле зрения лично моих интересов, далеко не всегда интересует местных заправил и не фиксируется ими как нечто ценное. Только это и спасает.

— Но помимо фанерной медали у тебя есть и медаль настоящая? Как говорят митьки, «реальный шмудак»?

— Это медаль от Союза писателей, учрежденная к 100-летию начала Первой Мировой войны. Она, хоть и вручена мне, но по сути всему творческому коллективу «Красного матроса» за музыкальный альбом «На заре кровавой битвы». Эта пластинка — своего рода квинтэссенция темы патриотизма в издательской деятельности «Матроса». Каковая тема нам всегда была не чужда.

— А еще у тебя как у известного поэта, автора десятка стихотворных сборников, имеются и разного рода поэтические достижения.

— В части «известного» — вопрос дискутируемый. Но — да, в разные годы я был победителем Всероссийского, одного из Международных и многократным дипломантом самых разных прочих конкурсов русскоязычных хокку.

— В свете последних мировых событий рекомендую перевести на английский одно твое, очень старенькое, и отправить в США.

— Это которое?

Под настроение

сжег

государственный

флаг США —

полегчало

Глядишь, местные демократы чего-нибудь да дадут?

— Угу. Догонят и еще дадут.

— А ты и в самом деле американский флаг сжег? Или это такая поэтическая метафора?

— В самом деле. Понимаешь, для того, чтобы сжечь американский флаг, как я это сделал тогда, в 1993-м, не нужно было лететь через океан, дабы своими глазами удостовериться, что США — действительно Империя Зла. В свое время они не убоялись скинуть ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. И за одно только это в том, что они сейчас пожинают и пожнут еще, я вижу, пусть и уродливую, но форму справедливости. Признаюсь, не думал, что беда к ним прилетит именно с такой стороны. Но, собственно, какая разница?

— Жёстко. А ведь, как гласит легенда, в библиотеке Конгресса США собрана самая большая коллекция книг, выпущенных издательством «Красный матрос».

— Это, безусловно, улучшает их карму. Но — совсем чуть-чуть… А завершая разговор о наградах: у меня была еще премия «Петрополь» за вклад в культурную жизнь нашего замечательного города и учрежденная «Независимой газетой» премия «Нон-конформизм». Пожалуй, все.

Микроорганизмы сдаются последними

— За четверть века беспорочной службы на ниве народного просвещения не так уж и много. Власти могли бы хоть к юбилею как-то приветить.

— У нас договор о ненападении: я властей не замечаю, а они не замечают меня. Хотя, каюсь, имели место случаи проявления инициативы с моей стороны. Бывал я и в Смольном, и в районных администрациях, и в Госдуме.

— О как?! И с чего вдруг снизошел?

— В зависимости от важности, как мне казалось, того или иного «матросского» проекта, находившегося в текущей разработке, жизнь порой заставляла подниматься на эти, скажем так, этажи. Ну да и спускался я с них, соответственно, как с горки. Возможно, кто-то умеет с этими людьми правильно общаться, но я, похоже, нет.

— То есть ни под один свой проект ты казенных денег-грантов не получал?

— Напрямую нет. Правда, было несколько, назовем так, косвенных случаев. Самый показательный, это когда сыграла поддержка впоследствии трагически погибшего Антона Николаевича Губанкова. Будучи тогда еще главой городского Комитета по культуре, он, сугубо из симпатий к нам, нашел людей, которые частично профинансировали тираж пластинки «За страну советскую». Но это опять-таки опосредованно. А вот взять, к примеру, последний проект — альбом «Табак и порох». Еще в 2010 году, в кулуарах Госдумы я его в красках расписывал тетеньке — помощнице депутата. Та была в невероятном восторге, говорила, что все это исключительно важно и нужно, потому — без проблем, поможем, сделаем. И что в итоге? Да, сделали. Но! 10 лет спустя и исключительно стараниями наших друзей из Издательского Дома «Городец». За что им огромное человеческое спасибо.

— Надеюсь, в Москве друзья прочтут этот материал и твое спасибо до них долетит. Ты доволен результатом? Получился альбом?

— Как говорили советские дикторы, испытываю большое чувство глубокого удовлетворения. «Табак и порох» издан так, как мне виделось и хотелось. Да, по ходу дела имели место небольшие ротации, связанные с формальным соблюдением антитабачного закона. Но даже при всем моем нонконформизме, это такие мелочи.

— Насколько мне известно, в последний момент пришлось убрать с обложки фотографию бойца с папиросой, а сам альбом закатать в пленку, потому как «18+». У нас с тобой по ходу беседы несколько раз звучало слово «ханжество». Этот момент, он тоже из той оперы?

— Скорее, из разряда «а судьи кто?». Люди, от которых зависит, карать или миловать, редко удосуживаются вникнуть в суть конкретного проекта. Им всегда проще сослаться на какой-то артикул и сказать: «Ни в коем случае!». С другой стороны, как ни крути, курить у нас и в самом деле стали значительно меньше. Я это наблюдаю как человек, завязавший с никотином двадцать лет назад. Иное дело, для этого мне не потребовалось специальных законов и введения карательных мер.

Предугадать нам не дано

— «Табак и порох» — это уже продукт последней пятилетки. Из относительно новой альбомной серии «КМ».

— Да. Мы запустились с этой серией альбомом «Бутафорское счастье». Потом были «Честное слово, красная звезда — Ленина и Сталина обманывать нельзя», альбом графики покойного Володи Яшке, проект «Наши люди»… Скромно замечу, что среди всех этих альбомов не было пока ни одного провального. По каждому из минуса давно ушли.

— Оно и понятно. Издания-то — одно другого краше: многоцвет, многостраничье, хорошего качества бумага и печать. И все это на фоне всеобщего кризиса, стона книжников, банкротств крутых издательств.

— Во-первых, все происходит в соответствии с суровыми законами ледникового периода. Когда первыми умирают мамонты, а микроорганизмы, напротив, держатся дольше всех остальных. А во-вторых, мы «не настолько богаты, чтобы делать плохие вещи». Это сборник стихов можно издать и без картинок — тексты сами за себя скажут и сыграют. Но в случае с альбомами, с их богатым визуальным рядом, даже один плохо поданный, скверно напечатанный объект с неправильной цветоподачей может все перечеркнуть. Убить правильное восприятие. Так что поневоле приходится оперировать другими сметами и ни на чем не экономить. Пусть уж на выходе будет меньшее количество экземпляров, пусть это будет всего 200–300 экземпляров, но зато изданных максимально качественно. Изданных так, что за них не стыдно — ни перед собой, ни перед читателями, ни перед теми людьми, которым этот альбом посвящен. А наши альбомы в основном так или иначе связаны с уходящей, с ушедшей натурой.

— Увы, но это означает, что на всех альбомах «КМ» можно смело ставить «40+». Молодежь покупать и читать не будет.

— Возможно, ты прав. К сожалению. Не без грусти приходится констатировать, что молодое поколение о многих вещах либо вообще ничего не знает и даже не догадывается об их существовании, либо их представления об этих вещах ужасающе и пугающе искривлены. Так что книги «Красного матроса» действительно покупают в основном люди зрелые, нашего с тобой поколения, еще советского замеса.

Я не переоцениваю наших заслуг. Если всем этим книгам суждено быть вынесенными потомками на помойку — что ж… Но! «Предугадать нам не дано, как наше слово отзовется». Все-таки я тайно лелею надежду, что, скажем, полвека спустя, чудом сохранится один из 300 экземпляров, к примеру, нашего альбома «Московские ворота». И опять-таки чудом он попадется на глаза некоему имяреку-пассионарию, принадлежащему к тогдашней архитектурной, исторической или краеведческой тусовке. Этот имярек его прочтет и скажет: «Классная вещь! Умели ведь, черти, работать! А сколько исключительно полезной, уникальной информации! И где только они ее нарыли?!».

— Грубо говоря, проекты «Красного матроса» рассчитаны как на краткосрочную, так и на долгосрочную перспективу?

— Какой-то прицел на будущее необходимо держать в голове всегда. Пускай это прозвучит пафосно, но многие книги «Красного матроса» — это такие осколки большого разбитого зеркала. Из которых в будущем при желании можно попробовать сложить орнамент о прошлом. Разумеется, это не будет полностью восстановленной ровной зеркальной поверхностью, но мозаику сложить можно. Не хочется, конечно, себя так вот превозносить. Хотя… и преуменьшать тоже не хочется.

Беседовал Игорь Шушарин