«Курск» 20 лет спустя. Выводы были сделаны — в социальном плане»

Материалы расследования гибели «Курска» могут быть рассекречены через пять лет — если этого захотят родственники погибших моряков. «Курск» изменил отношение к людям на флоте, однако аварийно-спасательная служба по-прежнему технически отстает.

Двадцать лет назад, 12 августа 2000-го, затонула российская подводная лодка — К-141 «Курск». Она считалась лучшей субмариной своего времени и в то, что с ней может случиться подобная катастрофа, не верил никто. Даже командование, которое слишком поздно признало «Курск» аварийным и публично заявило о том, что «подводная лодка легла на грунт».

Несколько иностранных государств — Норвегия, Япония, США, Великобритания — немедленно предложили России помощь в спасении моряков, однако Россия приняла ее только через две недели, когда было уже поздно. Причиной трагедии признали взрыв учебной торпеды в торпедном отсеке. Все 118 членов экипажа погибли. Однако 23 подводника в девятом отсеке оставались живы, по официальной версии — от 4 до 8 часов, по мнению ряда экспертов — вдвое дольше. Дело «Курска» было закрыто через два года после его гибели, виновные так и не были названы. За двадцать лет «Курск» пытались забыть, сделать символом или частью массовой культуры.

К двадцатилетию трагедии председатель Санкт-Петербургского клуба моряков и подводников, капитан 1-го ранга, доверенное лицо семей погибшего экипажа Игорь Курдин выпустил книгу «Курск». 20 лет спустя. Тайны, скрытые под водой». О том, что изменил «Курск» в системе ВМФ, можно ли отдать под суд командующего флотом, почему дело «Курска» так и не было заслушано в Страсбургском суде и кому надо задавать вопрос о вине в гибели экипажа — Игорь Курдин рассказал в интервью «Фонтанке».

— Игорь Кириллович, изменит ли ваша книга представление о причинах гибели «Курска»?

— В моей книге нет никаких сенсаций, потому что это не расследование. Я не входил в состав правительственной комиссии, не участвовал в подготовке учений, не строил и не проектировал «Курск». Поэтому в книге я просто следую правилу, которому меня научили на флоте: командир — это не тот, кто все знает, а тот, кто знает, у кого спросить. В конце книги приведен список людей, которым я выражаю благодарность за помощь в работе над нею. Там больше сорока фамилий. В их числе адмиралы, Герои Советского Союза и России, в частности Андрей Звянинцев, который с первых дней участвовал в спасательной операции. Большую помощь мне в свое время оказал генеральный конструктор «Курска» Игорь Леонидович Баранов, а в последнее время — его сын Андрей. Профессор, доктор наук Владимир Иванович Поленин, который является одним из главных специалистов по минно-торпедному оружию на флоте, поделился со мной своим независимым экспертным заключением о причинах гибели «Курска». Кроме этого — командир седьмой дивизии, в которую входил «Курск», контр-адмирал Михаил Юрьевич Кузнецов. А также другие офицеры Военно-морского флота, которые имели опыт борьбы с аварийными ситуациями. Например, капитан первого ранга Борис Григорьевич Коляда, который был старшим на подводной лодке «Комсомолец», погибшей в 1989 году.

— Что было не так с торпедой, которой «Курск» должен был стрелять на учениях?

— С момента катастрофы и по сегодняшний день есть очень много версий гибели «Курска». Как это ни странно, но я согласен с официальной версией гибели подводной лодки. Это была техногенная катастрофа — взрыв торпеды калибром 65 сантиметров в четвертом торпедном аппарате. Но я не мог не привести в книге и другую версию того, почему взорвалась эта торпеда.

Официальная версия — это техногенная катастрофа по причине брака торпеды. Из 10 торпед этой серии 9 были отправлены обратно на завод в Алма-Ате, потому что у них выявили следы протечек по сварным швам и коррозии, были просрочены прокладки предохранительных клапанов, не заменены своевременно электроразъемы. А десятую торпеду не вернули на доработку, потому что она была учебной торпедой без боеголовки и с момента выпуска хранилась на торпедной технической базе флота, ни разу не выдавалась на подлодки. Торпеду начинают готовить на базе, выгружают ее на специальный стеллаж, проверяют, затем на тележке везут на причал, там краном грузят на подводную лодку — на стеллаж в первом отсеке. И за три часа до стрельбы загружают в торпедный аппарат. Представьте себе: торпеда 10 лет лежала, и вдруг ее начинают переворачивать, подвергать динамическим нагрузкам. Возможно, именно загрузка в торпедный аппарат привела к тому, что потек сварной шов.

— То есть к взрыву привели не некачественно обезжиренные трубки, которые некоторые эксперты считали причиной возгорания топлива в торпеде и первого взрыва?

— Речь идет о системе контроля за разложением перекиси, которая подсоединяется для безопасности. В случае если перекись начинает интенсивно разлагаться, ее просто надо стравить за борт. Для этого эта система аварийного сброса перекиси и предназначена. На «Курске» она не была подсоединена.

Вторая гипотеза, которую я не мог не упомянуть в книге, — что причиной взрыва торпеды было внешнее воздействие. Квалифицированные эксперты писали, что, возможно, было попадание в «Курск» «неизвестного подводного снаряда». Потому что принятая на тот момент на вооружение у американцев и англичан торпеда МК-48 третьей модификации не могла быть использована. Но, возможно, был неизвестный науке подводный снаряд? Он якобы попал в правый борт «Курска», у которого между легким и прочным корпусом располагались 400-килограммовые баллоны воздуха высокого давления. Одна из связок по правому борту «Курска» была полностью разрушена. И эксперты предположили, что попадание неизвестного снаряда разорвало эту связку, в результате волна воздуха высокого давления пошла между легким и прочным корпусом и вырвала обтекатель гидроакустической станции. А это пластик, который закреплен на «шпильках». И взрывная волна по этой версии воздействовала на все торпедные аппараты, но только один из них, четвертый, где находилась торпеда, был заполнен водой. И при возникновении вибрации этого аппарата произошло разрушение и тепловой взрыв торпеды. Второе предположение этих же экспертов — разрушение группы баллонов воздуха высокого давления от удара в правый борт иностранной подводной лодки. Но никаких признаков нахождения рядом с «Курском» другой подводной лодки не было. Те люди, которые принимали участие в спасательной операции, в частности экипаж подводной лодки специального назначения АС-15 типа «Кашалот» — аналогичная погибшему в прошлом году «Лошарику», — рассказывали мне, что им была поставлена задача: во что бы то ни стало найти или саму эту иностранную подводную лодку, либо хотя бы ее следы. Но никаких подтверждений этой версии они так и не нашли.

— Торпеда, погубившая «Курск», была снята с вооружения, но в 2018 году о ней вспоминали с ностальгией, потому что «ни одна страна в мире до сих пор не обладает аналогом советской торпеды 65–76А калибра 650 миллиметров». Ее не вернули на вооружение?

— Торпеды этого типа стояли на вооружении не только ВМФ России, но и других стран. Но после аварии такой торпеды на ВМС Великобритании в конце 1950-х годов от перекисно-водородных торпед там отказались. Но до сих пор они стоят на вооружении у ВМС Норвегии, и они не только используют их сами, но и экспортируют в другие страны. А у нас после аварии на «Курске» эти торпеды были сняты с вооружения, что, по мнению многих подводников, было сделано напрасно. Торпеда хорошая. Да, она непростая в эксплуатации. Только надо с ней уметь обращаться, уметь ею стрелять. К сожалению, видимо, ошибки, допущенные личным составом «Курска», как это ни прискорбно, могли привести к ее взрыву.

— Один из проклятых вопросов — кто виноват в гибели «Курска». После того, как в России дело было закрыто, был еще один шанс найти виновных — Страсбургский суд. Почему он закончился тихим отзывом иска?

— Да, иск подавался от имени Романа Дмитриевича Колесникова, отца капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова, которому родственники погибших поручили выступить от их имени. Страсбургский суд не принимает коллективных исков. Через несколько лет, когда в суде дошла очередь до этого иска, ему сообщили об этом. Не было никакой нужды приезжать туда лично, дело могло быть рассмотрено без его присутствия. Но на тот момент связь с адвокатом Борисом Абрамовичем Кузнецовым потерялась — он как политический беженец уехал за границу. И Роман Дмитриевич по своим соображениям отказался от жалобы и отозвал ее. Остальные родственники узнали об этом только через год. А повторные жалобы Страсбургский суд не принимает. Елена Милашина из «Новой газеты» ровно год назад выиграла в Страсбургском суде — там признали нарушение права на свободу самовыражения при рассмотрении исков против нее и «Новой газеты» в связи с публикациями о гибели подводной лодки «Курск».

— Осталась ли обида в отношении Романа Дмитриевича у других родственников?

— У него была причина, почему он отозвал жалобу. С ним побеседовали.

— Дело «Курска» до сих пор засекречено. Его рассекретят через 30 лет после трагедии?

— Дела такого рода могут быть рассекречены и раньше, через двадцать пять лет. Основанием может стать заявление любого из родственников, потому что они признаны потерпевшими. Но это и не потребуется. Когда я работал над книгой, у меня в руках была сокращенная копия уголовного дела. Каждый из родственников получил копию уголовного дела, содержащую несекретные данные. А отцы погибших — Владимир Митяев и Роман Колесников — ездили в Москву и знакомились с полной версией дела, а это 144 тома. И Митяев говорил мне, что в несекретном варианте дела есть практически вся информация. Следствие было проведено очень качественно. Не очень понятны были родственникам выводы: почему в гибели 118 человек никто не виноват. Но это их право — сомневаться.

— Существует ли секретная записка мичмана Борисова?

— Единственная записка, которая была в несекретной версии дела, — записка Дмитрия Колесникова. Все остальные записки погибших моряков носят личный характер.

— До сих пор нет единого мнения о том, как долго оставались живы подводники в девятом отсеке.

— В материалах уголовного дела говорится, что подводники в девятом отсеке погибли, скорее всего, через четыре-восемь часов после взрыва. Это есть в материалах уголовного дела. Но многие эксперты этого не подтверждают, и я с ними согласен. Я нашел видео выступления министра обороны маршала Сергеева, который прямо говорит, что стуки наблюдались до 14 августа. Об этом же говорили очевидцы, которые находились на «Петре Великом» и других кораблях. Но следствие почему-то признало эти стуки механическими. Очевидцы же говорили мне, и у меня нет оснований им не доверять, что последний достоверный сигнал «SOS» был зафиксирован через 16 часов после взрыва — в 4 утра 13 августа.

— Было ли шестнадцати часов достаточно, чтобы спасти выживших после двух взрывов подводников и не было ли преступлением отказываться от помощи норвежцев, британцев и американцев?

— Почему следствие так зацепилось за то, что подводники оставались живы не более восьми часов? Если бы оказалось, что они жили дольше, речь шла бы о несвоевременном оказании помощи, а это уже уголовная статья. Могли ли их спасти, своевременно приняв иностранную помощь, я затрудняюсь ответить. Потому что есть нормативы, а есть реальная обстановка. Следствие признало, что подводная лодка была признана аварийной с опозданием на девять часов. Ее объявили аварийной в 23:30 12 августа. Когда «Курск» не выполнил торпедную стрельбу в 14 часов и не всплыл, вот тогда его надо было признавать аварийным. В 17 часов, когда истекло полигонное время «Курска», а экипаж обязан был донести о всплытии, донесения не было. Неофициальная поисковая операция началась в 18 часов. И только в 00:30 13 августа дежурный генерал доложил министру обороны, что лодка не вышла на связь. А министр обороны доложил верховному главнокомандующему, что с лодкой потеряна связь, только в 7 часов утра 13 августа. Это подтверждается видеоинтервью маршала Сергеева и видеоинтервью Владимира Путина. К вопросу об иностранной помощи — ее предложили 14 августа, когда все узнали, что подводная лодка «легла на грунт», с нею установлена связь, «подается электричество». И уже это спокойное сообщение вызвало тревогу специалистов, потому что атомные подводные лодки на грунт не ложатся в силу конструктивных особенностей. 14 августа НАТО в Брюсселе предложило свою помощь, а посол РФ официально ответил: «Мы в помощи не нуждаемся». Затем маршал Сергеев, видимо, слукавил, заявив, что «без ведома президента дал команду принять иностранную помощь». Министр обороны не мог этого сделать. Еще до гибели «Курска» я познакомился с военно-морским атташе Великобритании Джеффом Макриди. И он мне написал подробное письмо, которое я процитировал в книге.

— Получается, вопрос о том, почему «Курск» так поздно был признан аварийным, надо задавать адмиралу Вячеславу Попову?

— Вообще-то да. Сейчас он депутат Мурманской областной думы и на интервью соглашается крайне неохотно и только с предварительным согласованием вопросов.

— Что должно случиться в стране или на флоте, чтобы имена виновных в гибели «Курска», наконец, были названы?

— Я не знаю, что должно случиться. В 2002 году следствие закончилось с выводом, что нет причинно-следственных связей между действиями командования или проектировщиков торпеды и гибелью экипажа. Я не уверен, что кого-то надо было сажать на скамью подсудимых. Но когда в августе 2003 года во время буксировки затонула атомная подводная лодка К-159, старая, никому не нужная, которую буксировали на разделку, под суд отдали командующего Северным флотом адмирала Геннадия Сучкова. И многие считают, что он ответил не только за К-159, на которой погибло 9 человек, но и косвенно — за «Курск». Потому что в 2002 году такого, чтобы под суд отдали командующего флотом, не произошло.

— Какие выводы были сделаны из гибели «Курска»? Что-то изменилось на флоте в отношении к спасению людей?

— В социальном плане — выводы были сделаны. Командир «Курска» Лячин в августе 2000 года получал зарплату 6 тысяч рублей, да и то нерегулярно. А в это же время зарплата водителя троллейбуса в Петербурге была 18 тысяч. И жена говорила ему: «Может, тебе переучиться на водителя троллейбуса?» А сегодня зарплата матроса-контрактника на подводной лодке, по словам адмирала Евменова, составляет на Северном флоте от 70 тысяч рублей, а зарплата командира — от 250 тысяч рублей. Поселки, где расположены базы подводников, — Видяево, Гаджиево — благоустроены.

При этом мы строим новые модернизированные дизельные и атомные подводные лодки — «Борей», «Ясень», но аварийно-спасательная служба явно отстает. Мы за 20 лет построили только одно новое современное спасательное судно — «Игорь Белоусов». Оно несет службу на Тихоокеанском флоте. А планировалось построить четыре таких спасателя, для каждого флота. Мы не только их не построили, мы их даже не закладывали. На Черноморском флоте у нас есть спасательное судно «Коммуна» — и мы гордимся им, а оно 1915 года постройки. Остальные спасатели были отремонтированы, аппараты типа АС-32, проекта 1855 «Приз», были отремонтированы и модернизированы. Это хорошие, эффективные аппараты. Но новый спасатель у нас только один.

При этом, когда в бухте Саранная в 2005 году случилась авария батискафа АС-28 с семью членами экипажа на борту, помощь Японии, США и Великобритании была запрошена и принята немедленно. Батискаф выполнял плановые работы и запутался в обрывках рыболовных сетей. Первыми на место аварии прибыли британцы и спасли экипаж. В мирное время просить и принимать помощь не зазорно. Главное — спасти людей. В 2005 году это уже понимали.

— Вы поддерживаете связь с семьями. Стал ли моряком сын капитан-лейтенанта Михаила Родионова Олег или кто-то еще из детей членов экипажа?

— Три года назад он сменил кадетский корпус на физкультурный техникум при Санкт-Петербургском университете. Он занимался морским многоборьем. Но трое ребят пошли по стопам отцов. Это сын командира «Курска» капитан первого ранга Глеб Лячин, сын начальника штаба капитан второго ранга Игорь Багрянцев — он сейчас старший помощник командира однотипной с «Курском» АПЛ «Воронеж», и племянник старшего лейтенанта Андрея Панарина — курсант первого курса Высшего военно-морского училища подводного плавания Егор Панарин.

— Траурные мероприятия в день 20-летия гибели «Курска» будут как-то отличаться от ежегодных?

— За 20 лет сложилась определенная традиция. Пройдет традиционная панихида в Николо-Богоявленском морском соборе, отдание воинских почестей, возложение венков и краткий траурный митинг на Серафимовском кладбище, будут присутствовать губернатор Петербурга и адмирал Александр Витко. Все родственники сказали, что не хотят каких-то продолжительных мероприятий.

В этом году появилась еще одна важная книга — «Курск», 20 лет трагедии». Ее написали и издали за свой счет матери погибших моряков, Камилия Бражкина и Алла Кокурина. Книга вышла тиражом всего 30 экземпляров, который обошелся в 125 тысяч рублей. В этой книге рассказано о каждом из 118 членов экипажа. Я говорил с высокопоставленными чиновниками Смольного, и они пообещали мне, что найдут деньги на издание этой книги нормальным тиражом, чтобы эта книга была не только в семьях погибших, но и в библиотеках и магазинах.

Венера Галеева,

«Фонтанка.ру»