«Театр, которого не должно быть». Режиссёр из Петербурга приехал в Сибирь, чтобы смягчить тех, кто еще к этому способен

Режиссёр Дмитрий Турков променял Петербург на труднодоступный сибирский посёлок Мотыгино. В деревянный театр он привёз актёров из Северной столицы, чтобы создать на берегу Ангары точку сборки.

Театр в сибирском поселке Мотыгино попал в повестку федеральных СМИ после того, как его художественный руководитель объявил сбор средств на ремонт туалета. Новость о специфическом краудфандинге разлетелась по лентам, и спустя две недели на счету вместо запланированных 300 тысяч образовалось более миллиона рублей. Реакция была различная, не все местные были рады такой славе поселка. Зато театр заметили известные блогеры и руководитель «Гоголь-центра» Кирилл Серебренников, который призвал модных актёров приезжать в Мотыгино. «Фонтанка» поговорила с худруком Дмитрием Турковым о том, как туалетная драма меняет расстановку сил, что делать с внутренним быком и почему сибиряку трудно надеть юбку.

— Дмитрий, изменилось ли отношение к театру в Мотыгино после того, как на него обратили внимание СМИ и вышел фильм на YouTube-канале «Редакция»?

— Главная новость, которую я никак не ожидал, потому что знал, что это очень трудноосуществимо, — театр переводят из муниципальной в краевую собственность. Это безумное счастье и прорыв, театр получил фундамент, это благодаря огласке.

— Теперь вы получите другое финансирование?

— Да, у нас изменится учредитель. Театр всегда нуждается в свежей крови. Я запускаю молодёжную студию, но театру нужны актеры уже сейчас. Мы вышли на определенный уровень, и его надо удерживать. Нам нужны актеры не последнего порядка, и, естественно, уровень зарплат должен быть хотя бы конкурентным для края, а на данный момент он у нас самый низкий — не только для края, но среди даже муниципальных театров, 25–27 тысяч за вычетом платы за общежитие (4–5 тысяч). В Мотыгино дорогие продукты, потому что все привозится и цены завышенные. Этих денег хватает только для того, что прокормить себя.

— Муниципальные власти вам помогали?

— Я поднимал комплекс вопросов, не только про туалет. Я увидел, как беременная актриса идет на морозный воздух, конечно, меня это трогает и как руководителя задевает лично. Когда я обратился: мол, давайте что-то будем решать, мне сказали — нет.

А теперь мне кажется, что эти люди начали обратную компанию: о боже, какой позор, пиариться на туалете. Хотя у меня написано не только про туалет, а вообще про Мотыгино, как его можно возродить. Недавно вышла статья в «Ангарском рабочем» с заголовком «Провалились в очко». То есть здесь не важен сам факт улучшения, что актёрам станет лучше.

Мне сейчас звонят люди из Москвы, готовые подключиться финансово. Мы разрабатываем летний интенсив в Мотыгино для актёров России. Я получил много писем, где мне говорят: мы снимаем перед вами шапку, вы для нас пример. Я не то чтобы напрашивался. Никто про туалет не говорит, Серебренников про туалет ни слова не написал.

— Как узнали о существовании тетра в Мотыгино?

— Меня пригласили, когда я ещё учился на третьем курсе Щукинского училища: «Если не побываешь сейчас, то не побываешь никогда». Я приехал, поставил спектакль по Шукшину, было первое пристрелочное знакомство.

— Что такого произошло в первой поездке, что заставило вас вернуться?

— Меня поразило сочетание дикой природы и театра там, где его, казалось бы, не должно быть. Он стоит практически на берегу Ангары. Вручную отстроенное здание, это чувствуется, театр с абсолютно индивидуальной и неповторимой атмосферой. Люди, у которых можно поучиться, от земли, почвенные. Такие люди нечасто встречаются в городах.

Это все тогда засело. В 2018 году директор позвонила и пригласила на постановку. Приехал и застал сникших ребят. На это была причина: театр работал без худрука, а до этого с худруком был период не самого лучшего сосуществования. Я понимал, что людей ввергло в унылое состояние, их бесприютность меня тронула. Я понял: есть смысл мне индивидуально включиться, попробовать вывести театр на новый профессиональный уровень, стало интересно, получится у меня или нет.

— Решение о переезде было спонтанным?

— Оно вызревало, у меня семья в Питере. Много вещей на тот момент казались неразрешимыми. Но раз уж я свою жизнь с этой профессией связал, хотелось, чтобы смысл был не только в том, чтобы сделать более или менее удачную постановку. Мне это уже не так интересно.

У меня есть внутренняя установка, она ещё дома была, но в Мотыгино она более явно выражается. Я для себя решил, что миссия театра — смягчать нравы. И театр в Мотыгино — это такая альтернатива непростой жизни, здесь живётся не так благостно, как в других краях.

— Чем занимались в Петербурге?

— Преподавал в РГИСИ актёрское мастерство, было несколько спектаклей в Синтетическом театральном проекте, организовывали выставку и спектакли в Базилике святой Екатерины на Невском проспекте.

— Мотыгино задели коронавирусные ограничения, театр работал весной-летом?

— Как бомбануло, мы все на удалёнке сидели. Только в августе выпустили спектакль, показали зрителю. Немножко прокатали, начали репетировать, и все — снова запрет. И сейчас мы уже выпускаем второй спектакль. То есть репетируем, в закрытом формате для своих показываем и ждём, когда снимут ограничения — скорее всего, после Нового года. И тогда будем прокатывать на зрителе.

В Мотыгино многие проблемы плохо решаются. Там даже не могут каток детям залить. Нам из Питера прислали 15 пар коньков, потому что не у всех детей они есть. Я обратился к властям. Мне сказали: ладно, сделаем. Делают каток в очень неудобном месте, туда надо спускаться. То есть на коньках спускаться с горки, это травмоопасно. Многие дети говорят, что туда неудобно ездить. То есть делается «на отвали». Никто не понимает, что сейчас из-за ковида ни в театр, ни в клуб нельзя, но хоть каток сделайте, пусть дети там душу отведут.

— А ваш театр эти чиновничьи нравы «на отвали» смягчит?

— Театр смягчает нравы тех, кто ещё способен смягчиться.

— Как вы поймёте, что ваша цель достигнута?

— Все-таки с чиновниками — это немного другая ситуация. Но я точно знаю, что точка сборки могла бы происходить в театре. Я бы хотел, чтобы к нам люди могли приходить попить чай, кофе, обсудить проблемы, посмотреть кино, интересные передачи. Здесь люди разобщены страшно. Они сидят, и Иван кивает на Петра, Петр — на Ивана. И это продолжается бесконечно. В театре можно приходить и слышать друг друга, есть люди, которым это нужно.

— Давайте перейдём к художественной части. Как вы составляете репертуар?

— У меня фокусировка на людей. Такая задача, чтобы людям зашло, и потом чуть-чуть приподнимать уровень. У меня есть две постановки, где не сказать, чтобы был выбран простой театральный язык. Это «Настя, подари мне счастье» по пьесе Алексея Житковского «Горка». И «Весёлый солдат» по Астафьеву.

— Какой фидбэк получили от зрителя?

— Перед «Весёлым солдатом» я вышел и объявил, что после спектакля можно остаться на обсуждение. Спектакль закончился, мы открыли занавес, весь зал сидел на месте.

— В выпуске «Редакции» один из мотыгинских актёров отметил, что юбка в костюме для него стала неожиданностью. Зрители на такие вещи реагируют?

— Этот спектакль — сюита «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» по повести Гоголя. Там очень образный язык, и все понимают, что это условность.

Понимаете, это суровый край, и там нужно себя защищать. Я сам из Казахстана, в конце 1980-х — начале 1990-х жил в Караганде. Там во двор входишь и в рукаве нож держишь. Когда все время в этой обороне, конечно, культивируется культ силы, культ внутреннего быка, который должен бодаться с другими быками. Он входит в привычку, и вырабатывается жёсткая короста: ты чо, не мужик что ли? Мне это очень понятно.

— Трудно маленькому театру из провинции получить престижную театральную премию?

— «Весёлый солдат» вошёл в лонг-лист «Золотой маски». Этот маленький театр находится под присмотром многих критиков. Потихоньку начинаем о себе заявлять.

Самый серьёзный фестиваль, где участвовал театр, — это московская «Арт-миграция». Ещё мой спектакль «Чудная жизнь» по Шукшину участвовал в фестивале театров малых городов России от Театра Наций. Успех вспышками происходил. Но сейчас, например, весь мужской состав спектакля «Чудная жизнь» умер. Люди, которые как-то влияли на театр, — просто их не стало. Один пожилой был актёр, а двое — в связи с не самым здоровым образом жизни.

— В театре есть проблема с алкоголем?

— Сейчас все нормально, а раньше были. В Мотыгино не только с алкоголем, но и с иными веществами проблемы. Все есть.

— Ваша программа на платформе Planeta называется «Возродим Мотыгино вместе». Вы верите в то, что искусство и красота спасут мир?

— Посёлок загибается. Я понимаю, что нужно развернуть людей и показать, в чём выгода этого места, почему здесь можно делать большие дела. Хотя отсюда выдавливается чуть ли не вся таблица Менделеева, но это не особо сказывается на районе. Уходят градообразующие структуры, и поэтому я всерьёз верю, что есть один козырь — театр. Театр, которого не должно быть. И сейчас мы прогремели на всю Россию как явление. Я звонил человеку, который нам пожертвовал 200 тысяч, купил самый дорогой лот. Его заинтересовало само явление, он хочет приехать. Думаю, мы в следующем году организуем экскурсии по Мотыгино, к нам сейчас многие рвутся. Это первый шажок — к месту, явлению. И через театр здесь можно очень многое начать делать, и поселок сможет задышать. Не поэтическая красота спасет мир, а очень вполне себе земное, конкретное, ремесленное.

Беседовала Лена Ваганова,
«Фонтанка.ру»

Мотыгино — самый маленький поселок в России с профессиональным драматическим театром. В населённом пункте проживает менее пяти тысяч человек. Считается, что театр был создан по инициативе жителей в 1932 году, тогда население составляло 300 человек. Официальный статус Мотыгинский муниципальный театр получил в 1993 году.