«Какие эмоции? На них времени нет». Глава горсуда Петербурга — о суде присяжных, госизмене и обвинительном уклоне

Обвинительные приговоры в массе своей обусловлены «сделкой со следствием». Когда подсудимый признает себя виновным, суду остается только согласиться.

В Петербурге суды присяжных не пользуются спросом. С 2019 года институт внедряют в районных судах, и пока вердикт услышали 13 человек. «Фонтанка» продолжает разговор с председателем горсуда. В контексте присяжных он обращает внимание на большой процент отмены вынесенных с их участием приговоров и вспоминает о странах, где и не думали вводить такой институт. Суд — не варьете и не место для эмоций, уверен Алексей Лаков.

— В современной истории у Санкт-Петербургского городского суда три председателя. Владимира Ивановича Полуднякова можно назвать реформатором, Валентина Николаевна Епифанова — безусловно, строитель. Она строила суды в большом количестве. В том числе и это здание горсуда, в котором мы сейчас находимся. А кем войдет в историю Алексей Вадимович Лаков? Точнее — в каком качестве вы хотели бы войти в историю петербургской судебной системы?

— Сложно сказать. Хотелось бы, чтобы меня вспоминали добрым словом как хорошего руководителя и грамотного правоприменителя.

Читайте также: Председатель горсуда Петербурга: «Вы сначала подумайте, а потом критикуйте»

— Ваша юность пришлась на лихие для Петербурга годы. А вы еще и боксом занимались профессионально. Известно, что спортсмены стояли у истоков организованной преступности в Петербурге. Как вам удалось удержаться на светлой стороне и не стать бандитом?

— (смеется) Я всегда четко понимал, что не всё измеряется легкостью доступа к материальным благам.

— В своем последнем (в качестве судьи) интервью Валентина Епифанова сказала «Коммерсанту», что не будет помогать преемнику. Что новый председатель должен самостоятельно встать на ноги и без «звонка другу». Тяжело было «вставать на ноги»? Было желание позвонить Валентине Николаевне — посоветоваться?

— На первоначальном этапе — безусловно. В период, когда она знала, что уже покинет кресло председателя, а я очень надеялся, что его займу, мы неоднократно к этой теме возвращались. Я знал ее подход. Поэтому, даже если и возникало желание позвонить, я этого не делал.

— Ваш первый рабочий день. Вы председатель горсуда — назначены, утверждены. И вот вы первый раз пришли в этот кабинет в качестве полноправного председателя горсуда. О чём вы думали в этот день?

— Если честно, я своих ощущений не помню. Безусловно, беспокоила значительная мера ответственности не только перед своими коллегами, но и перед всем обществом, перед гражданами Санкт-Петербурга. Понимание, что от твоих решений зависит судьба очень многих людей. И основное — не торопиться. Не торопиться, чтобы не наломать дров.

— Как вам кажется, у вас получается?

— Это должны оценивать другие.

— На долю Полуднякова и Епифановой выпали острые времена. Владимир Иванович — сначала советский, потом российский судья. Валентине Николаевне пришлось разбираться с тем, что натворил бандитский Петербург. С какими вызовами времени и системы вам пришлось столкнуться?

— «Бандитский Петербург» — клише, ничего реального с действительностью.

— Я даже знаю тех, кто это клише придумал.

— А по статистике 90-х, город и не стоял в лидерах по преступности. Что касается вызовов, их у судебной системы быть не может. Все в рабочем порядке. При моей работе в Санкт-Петербургском городском суде происходит внедрение суда присяжных в районных судах, электронного документооборота, новых систем, связанных с дистанционным рассмотрением дел, происходили и происходят назначения или переназначения новых председателей районных судов.

— Дистанционное рассмотрение обеспечивает равенство сторон, справедливость принятого решения? Весной на Петербургском международном юридическом форуме дискутировали и пришли к выводу, что в уголовном процессе это невозможно.

— Проблем не вижу. У нас суд апелляционной инстанции по уголовным делам проходит с использованием видео-конференц-связи. Никого из осужденных не доставляют. Это применение новых систем. А с учетом того, что суды апелляционной инстанции могут проводить судебное следствие, рассматривая дела по правилам суда первой инстанции, то почему нет? Ничего от этого не изменилось — находится человек в суде лично либо удаленно. Это существа-то не меняет, человек всё равно присутствует, обладает тем же объемом прав.

— В каких районных судах Петербурга уже рассматривались дела с участием присяжных?

— В районных судах их немного, но они есть. Первый вердикт у нас вынес Калининский суд.

— И какой это был вердикт?

— Обвинительный. Следующий — Кировский, оправдательный. Изначально мы боялись большого количества дел. Глобально готовились. Судьи Санкт-Петербургского городского суда проводили лекции и семинары для районных судов. Считали количество потенциальных ходатайств о суде присяжных. Получались сотни. Но не произошло. Сейчас таких дел немного, рассматриваются они достаточно быстро.

— Помимо современных технологий, которые пришлось более оперативно внедрять, как-то изменилась жизнь судебной системы в связи с пандемией коронавируса?

— Жизнь судебной системы изменилась. Весной совместным постановлением Президиума Верховного Суда и Совета судей России было принято решение на определенный период рассматривать только неотложные дела. На сегодняшний день мы слушаем все дела без исключения. Но есть граждане 65+, находящиеся на самоизоляции и желающие участвовать в деле. Без них невозможно фактически вынести решение. Это влечет отложение дел. Как снежный ком накапливается. Наши суды работают на износ — чем ты больше отложил, тем в дальнейшем у тебя больше будет дел. Вот в этом проблема.

— Сколько судей заразились коронавирусом?

— В Санкт-Петербургском городском суде 11 судей и 33 сотрудника аппарата. В районных судах очень многие болеют. И даже я могу объяснить почему — как правило, сотрудники аппарата пользуются общественным транспортом, а это один из основных источников заражения.

— Потери есть?

— Тьфу-тьфу-тьфу. Нет.

— Год назад вступила в силу судебная реформа. Если упрощенно, речь идет о трех изменениях: создание вышестоящих над региональными кассационных и апелляционных судов, представителем гражданского истца может быть только человек с высшим юридическим образованием, и третье — появилась возможность подавать коллективные административные иски. Уже можно говорить — состоялась реформа или нет?

— Что касается кассационных, апелляционных судов, мы можем говорить, что состоялась. Эти суды с 1 октября прошлого года действуют, это факт. Суды работают в полном объеме, причем с огромной нагрузкой. В чём суть реформы? Она назревала достаточно давно. Необходимо было исключить нахождение фактически всех инстанций в одном суде, в суде субъекта.

Говорить, что это было направлено против кумовства, я бы не стал. Но для исключения сомнений в независимости и беспристрастности судей — это, безусловно, правильный шаг. Инстанционность должна иметь четкое разграничение. Распространенная на несколько регионов юрисдикция кассационных и апелляционных судов, для единообразия судебной практики, правильная.

— Вы употребили слово «кумовство», а один из авторов этой реформы, депутат Госдумы Павел Крашенинников, сформулировал иначе — «чтобы не было искушения». Если посмотреть на сформированные в Петербурге суды, то мы увидим, что в Третьем кассационном суде — треть судей из Петербурга и Ленобласти. Во Втором апелляционном — больше половины. Теснота судейского сообщества оставляет мало шансов на незнакомство друг с другом. Получается, что хотели избежать искушения, а в судах, которые фактически проверяют решения петербургских судов, работают бывшие сотрудники петербургских судов.

— В суды набирали в первую очередь по деловым качествам. Исходя из другой логики, в Третий кассационный суд должны были набрать судей только с Дальнего Востока или Сибири? Более того, в каждом из судов судебные составы сформированы из судей разных регионов. Вопрос взаимоотношений, которые могут повлиять на решение конкретного судьи, не встает. Абсолютно. Это можно посмотреть по статистике. Количество отмен или изменений выше, чем раньше.

— Еще до введения этих судов адвокаты говорили, что в районах стали щепетильнее относиться к рассмотрению дел, стали требовательнее относиться к процессуальной стороне, к качеству доказательной базы. И связывали они это с тем, что скоро появится строгий надзор, которому нужны будут показатели по отменам судебных решений. Вы не заметили такой тенденции?

— Это, возможно, наблюдение адвокатов такое. Позволю себе с этим не согласиться. Хотя мы и находимся в системе roman law (римское право), а не common law (общее право, прецедентное право), но практика, бывало, в каждом регионе отличалась. Сегодня решения кассационной инстанции непосредственно доносятся до всех нижестоящих судов. Например, Третий кассационный суд выпускает бюллетень для одиннадцати регионов с конкретными делами, решениями и ошибками (юрисдикция Третьего кассационного суда распространяется на верховные, областные и городские суды СЗФО. — Прим. ред.). И это настраивает судей, а не страх отмены.

— Этим летом одним из событий в медиасреде стал арест бывшего журналиста Ивана Сафронова. Его обвиняют в государственной измене. В России растет количество уголовных дел по 29-й главе УК РФ (преступления против государства). До 2012 года их было меньше 200 по всей стране, а к 2017–2018 годам стало больше 600 уголовных дел в год. На ваш взгляд, с чем связан этот рост? Вопрос скорее философский для вас, так как в Петербурге за последние 10–15 лет всего было пять дел о госизмене.

— На вопрос о росте этих уголовных дел, если мы говорим о 275-й статье (государственная измена), я не готов отвечать. За данной статистикой по России я не слежу. Если вы хотите философские какие-то моменты, начнем издалека. Разве у нас раньше не было госизменников? Государство обязано защищать свои интересы. Госизменники были, есть и будут. Логично, что контрразведка должна их изобличить и они должны быть привлечены к уголовной ответственности.

Любая уважающая себя страна имеет соответствующую норму уголовного закона за государственную измену. Человек, который совершил противоправное деяние, если доказана его вина, должен понести наказание. Это логично.

— Это логично. Но дела о госизмене или шпионаже почти всегда заставляют сомневаться общество, порождают дискуссии о заказном характере таких дел, о мести системы неугодному гражданину. Это происходит прежде всего из-за секретности, которой обладают такие дела. Мы не можем узнать ни суть обвинений, ни представленных доказательств. Нам и с приговором невозможно ознакомиться. Даже в советское время процессы над шпионами были открытыми. Имеет ли общество право знать, а власть — обязанность публично доказать, что она не сводит счеты, а действительно наказывает врага?

— Мы, наверное, должны разделить два момента — предварительное расследование и суд, да?

— Так и суды для нас закрыты.

— У нас предусмотрено рассмотрение уголовных дел в закрытом судебном заседании.

Теперь тонкий вопрос — в какой мере общество должно знать, в чём лицо обвиняется. Зависит от сведений в деле. Мне кажется, надо исходить из этого. А как по-другому? У нас есть соответствующий закон о государственной тайне.

— А я вам сейчас объясню — как. Например, на стадии уже судебного процесса засекречивается та часть, которая непосредственно касается государственной тайны. Например, передал подсудимый схему какого-нибудь двигателя сверхсекретного — так вот нам эта схема неинтересна. Назовите эту часть как-то условно, вот — гостайна, и храните ее в свое удовольствие, а всё остальное: кому он передал, когда он передал, в какой момент, чем это доказывается — почему это нельзя обсуждать в открытом процессе?

— Это вопрос не ко мне, а к законодателю. Мы в этой ситуации правоприменители, я четко понимаю алгоритм рассмотрения этих дел, порядок их обжалования, порядок предоставления той или иной информации.

— Тогда у меня к вам вопрос как к правоприменителю. Общероссийский рост уголовных дел по 29-й главе Уголовного кодекса (преступления против основ конституционного строя и безопасности государства. — Прим. ред.) связывают с поправками от 2012 года. В частности, тогда появились весьма размытые формулировки относительно того, кто может разгласить государственную тайну. Если читать буквально, получается, что любой журналист может перепечатать «Википедию» и тем самым разгласить гостайну, хоть и не является ее носителем. Кто все-таки является субъектом преступления в делах о разглашении гостайны?

— Поскольку это интервью, а не консультация, что, между прочим, мне запрещает закон, отвечу так. Среди субъектов преступления есть допущенные к государственной тайне и лица, которым тайна специально не доверена, но стала известна по роду деятельности: охранники, курьеры, водители, обслуживающий персонал закрытых учреждений и так далее.

— И так далее — то есть средства массовой информации?

— То есть доступ могут получить лица при защите кандидатских, докторских, по работе в научно-консультативных советах. Вопрос оценочный, насколько лицо разгласило и являлось субъектом. Суд оценивает эти доказательства. Но на сегодняшний день 283-я статья УК РФ в том числе относит к субъекту преступления и лиц, которые не были специально допущены к сведениям, составляющим государственную тайну.

— Не зря мы опасаемся, значит.

— Есть еще статья 283.1 УК РФ, устанавливающая уголовную ответственность за получение составляющих гостайну сведений. Это когда любое лицо, в том числе журналист, получает сведения шантажом, обманом, уговорами, угрозой или иным незаконным способом.

— Здесь-то вопросов нет. Но часто государственная тайна попадает нам в руки случайно, без всякого шантажа.

— Вы не путайте — попала в руки и разгласили.

— Мы можем не знать, что это государственная тайна.

— Люди взрослые, наверное, должны оценивать, какую они получили информацию и почему они ее разгласили. Еще раз говорю — это вопрос оценки в каждом конкретном случае, существенно — несущественно. Для этого и существует суд.

— Вы упомянули про запрет вам как судье давать юридические консультации. А что вы думаете о запрете судьям в отставке быть не только юрисконсультом, но и адвокатом? Не наносит ли это ущерб профессии? И вытекающий вопрос — почему адвокаты не могут становиться судьями?

— Законодательного запрета адвокату претендовать на должность судьи нет, и примеров достаточно. А если судья хочет стать адвокатом — пожалуйста, для этого нужно просто прекратить статус судьи в отставке.

— И потерять тем самым все привилегии.

— Это вопрос выбора. Это абсолютно нормально. Государство здесь тоже охраняет свои интересы, чтобы не было того самого искушения. Был судьей, ушел в отставку и тут же стал адвокатом — получает отставочные деньги, да еще в процессы к своим знакомым (судьям) будет ходить. Человек, изначально становясь судьей, знает, что на него будут возложены определенные ограничения. Но это его осознанный выбор. У нас много ограничений. Не нравится — не становись судьей.

— За шесть месяцев 2020 года правоохранительные органы Петербурга просили арестовать 2108 человек. Суды Петербурга удовлетворили ходатайство в 86% случаев. Каждый этот арест автоматически продлевается. Это выглядит кровожадно. Почему наша система не может быть гуманной? Почему домашний арест — это удел расхитительницы госказны Васильевой или заблудившегося актера Ефремова?

— Во-первых, я не буду оценивать Васильеву или Ефремова. А во-вторых, хочу возразить по поводу домашнего ареста. Он активно применяется. Количество же ходатайств о заключении под стражу в последние годы уменьшается. Цифра может показаться большой, но надо учитывать несколько моментов: человек может быть ранее неоднократно судим, новое преступление совершено в период испытательного срока, нет постоянного места жительства. Так же и преступления повышенной общественной опасности. Например, убийство. Местом преступления может являться место жительства. Домашний арест по месту преступления? При таких обстоятельствах законно и обоснованно избирается мера пресечения в виде заключения под стражу. Я обозначил только часть вопросов. Не скрою, существуют дела, по которым нижестоящий суд обязан был оценить обстоятельства и избрать менее строгие меры. Апелляционная инстанция их отменяет или изменяет.

Мы зачастую ориентируемся на другие страны. Там активная мера, которая применяется, это залог. Почему? Это вопрос реалий нашего общества. У нас не каждый может внести залог, не каждый имеет необходимую недвижимость или счета. А на Западе арест счетов или недвижимости хуже, чем тюрьма. Там эта мера дисциплинирует больше, чем в России.

— В сентябре 2019 года тогда еще министр юстиции Александр Коновалов говорил, что российская судебная система отходит от обвинительного уклона, уходит от консолидации с гособвинением. Это действительно так или министр юстиции разговаривал с нами из параллельной реальности?

— Если вы хотите сказать про показатель «ноль десятых процентов» оправдательных приговоров, то этот показатель не означает обвинительный уклон. Статистика — женщина изменчивая. Больше 60% обвинительных приговоров — это дела, рассмотренные в особом порядке при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением, где оправдательный приговор фактически не предполагается. В статистику не включаются прекращенные дела как по реабилитирующим, так и по нереабилитирующим основаниям, срокам давности, амнистии, примирению. С учетом этого совершенно другая цифра вырисовывается. И в настоящее время дел в суды из следствия направляется меньше.

— Почему?

— Декриминализированы многие статьи УК РФ. Активно применяются судебные штрафы, по налоговым преступлениям прекращаются дела, если возмещен ущерб. У нас лет пятнадцать назад процент назначенного наказания в виде лишения свободы был больше 50, а теперь около 20.

— Вы же понимаете, что мы вкладываем в понятие «оправдательный приговор»?

— Понимаю. Для вас это, когда судья вышел из совещательной комнаты и сказал: «Оправдать». Но яркий пример, что такое оправдательный приговор, — в статистике. Возьмем дело по 158-й статье (кража. — Прим. ред.). Судья выносит оправдательный приговор. А если вменяют 161-ю и 158-ю, судья по краже оправдал, а по 161-й (грабеж. — Прим. ред.) осудил. Два преступления, но в статистике будет только обвинительный приговор.

— А еще для нас это возможность понять, насколько часто полиция и Следственный комитет незаконно и необоснованно привлекает людей к уголовной ответственности.

— А вы их статистику посмотрите. Там совсем другая цифра будет. Там тысячами прекращаются дела. Я не могу это даже обсуждать, потому что до суда это не доходит. Мы говорим про дела, которые поступили в суд.

— Эти дела, которые в суд не доходят, это тоже тенденция последних лет?

— Я это даже комментировать не буду. Это не моя епархия. Но я знаю, что эта цифра большая. Прокурор не подпишет обвинительное заключение, если дело обречено на оправдание. И следователь не пойдет к прокурору, если не с чем.

На сайте Следственного комитета по Петербургу «Фонтанка» статистики не обнаружила. На сайте СК России свежие данные датированы 2018 годом. Согласно им, в январе — сентябре 2018-го в производстве СКР находилось 178 798 уголовных дел, из них 98 022 дела окончены, но прокурору направлены 78 992 дела. По статистике Генпрокуратуры, за тот же период было выявлено 1 067 074 нарушений при производстве следствия и дознания (включая органы МВД). 11 424 постановления следователей и дознавателей о возбуждении уголовного дела были отменены.

— А в статистике возращенных прокурору дел, как раньше это называлось — «на доследование», в последние годы есть изменения?

— В Санкт-Петербурге примерно на одном уровне.

— То есть не лукавит глава Следственного комитета Александр Бастрыкин, когда говорит, что его следователи стали лучше работать?

— Хуже не стали. Но я могу говорить только по статистике Санкт-Петербурга. У нас за последние два-три года по 237-й (статья УПК «Возвращение уголовного дела прокурору». — Прим. ред.) показатели примерно одинаковые.

— Александр Бастрыкин был ярым сторонником введения в российское уголовное право института объективной истины.

— Сейчас еще больше сторонников.

— Вроде как закрыли эту тему? Законопроект отклонили.

— Она снова обсуждается. Примерно так — если нет достаточных доказательств виновности лица, то суд должен предпринять определенные шаги для их поиска. Считаю, что в системе действующих координат, в соответствии с действующим УПК РФ, в связи с решениями Конституционного Суда РФ, введение понятия объективной истины в настоящее время в уголовном процессе невозможно.

— Так, может, это как раз и было бы выходом, если у нас есть вопросы к качеству предварительного следствия? Почему бы не подключить к этому суд?

— Это как раз и есть возложение несвойственных функций на суд. Это прямо противоречит УПК РФ.

— Для нас, по-моему, в последнее время не проблема пакетом поменять законодательство.

— (смеется) Здесь не получится пакетом. Придется принять новый Уголовно-процессуальный кодекс. Честно говоря, у нас состязательность «смешанная». Уголовное преследование в ходе предварительного расследования осуществляют следствие и прокурор. В суде адвокат состязается с уже «готовым продуктом», так как на следствии в определенной мере ограничен в предоставлении доказательств.

— И все-таки почему у нас невнятные судебные процессы с точки зрения эмоционального окраса? Адвокаты придираются к каким-то мелочам, пытаются докопаться по УПК, а у нас менталитет больше жегловский, Шараповых немного. Прокуроры такие же скучные.

— Это не варьете, во-первых.

— А дело же не в варьете, дело в убедительности. Речь идет о судьбе человека, и каждая сторона должна бороться друг с другом. А такое ощущение, что вообще всем всё равно.

— Не всем всё равно. Вопрос комплексный, исторический и ментальный. Если у гражданского судьи 30 дел в день, то какие там эмоции? На них времени нет. А в уголовном судопроизводстве — какие эмоции? Эмоции в суде присяжных — да. А рассмотрение дела в общем порядке — всегда ли хороши эмоции в процессе, нужны ли они? Это можно, наверное, целую докторскую написать.

— У судьи, помимо УПК и Уголовного кодекса, есть еще внутреннее убеждение, на которое должны, наверное, пытаться повлиять гособвинитель или защитник.

— Внутреннее убеждение у грамотного судьи всё равно формируется на основании объективной оценки обстоятельств дела, соотносится с законом, с совокупностью доказательств, личностью обвиняемого. Повлиять эмоциями на профессионала практически невозможно, в отличие, например, от тех же непрофессиональных судей — присяжных. И обвинение с защитой иногда этим пользуются, когда в нарушение уголовно-процессуального закона в ходе рассмотрения дела стороны пытаются донести до присяжных информацию, которая запрещена. Обратите внимание на очень высокий процент отмены приговоров, постановленных на основании вердиктов. А в некоторых странах никогда и мысли не возникало — вводить такой институт.

Беседовала Юлия Никитина, «Фонтанка.ру»

Первую часть интервью с Алексеем Лаковым читайте здесь.