«Есть книги, для которых просто перевода недостаточно». Учёный, нашедший неизданные поэмы Набокова, — о его снах

«Фонтанка» поговорила с переводчиком Андреем Бабиковым о времени и снах Набокова, последних открытиях и новом взгляде на роман «Ада».

Сочетание слов «Набоков» и «Супермен» оказалось настолько взрывным, что в марте 2021 года сообщение о том, что российский учёный Андрей Бабиков обнаружил стихотворение, написанное автором «Лолиты» от лица влюблённого супергероя, захватило средства массовой информации. Впрочем, автору находки не впервой открывать новое о писателе — в своей книге «Прочтение Набокова» в 2019 году Бабиков уже публиковал неизвестные стихи и письма, а последние полгода помогал с изданием работы об эксперименте со снами Набокова. Среди того, что, вероятно, скоро увидят читатели, — поэма о Севере с отблеском революции и новый перевод «романа-квинтэссенции».

— В Издательстве Ивана Лимбаха вышла составленная набоковедом, переводчиком Геннадием Барабтарло книга «Я\сновидения Набокова», которую вы редактировали. Что найдёт в ней читатель?

— Эта книга — результат пристального изучения набоковского «эксперимента» над собственным сознанием или, вернее, подсознанием. В октябре 1964 года живший в это время в Швейцарии Набоков решил проверить теорию английского авиатора, философа и инженера Джона Уильяма Дунна, который полагал, что во снах время движется вспять, и потому в них можно видеть отражение событий, которые ещё не произошли. Суть эксперимента в том, чтобы подробно и точно записывать свои сны сразу после пробуждения, а потом в течение нескольких дней стараться заметить какие-либо переклички увиденных во снах деталей, имен, явлений с реальными.

Дневник с изложением эксперимента на 118 карточках (Набоков пользовался для сочинения книг и для записей небольшого размера каталожными карточками, которые воспроизводятся в «Я/сновидениях Набокова». — Прим. ред.) хранится в Нью-Йоркской публичной библиотеке, в коллекции рукописей братьев Генри и Альберта Бергов (врачей, учёных, коллекционеров архивных материалов. — Прим. ред.). Геннадий Александрович [Барабтарло] стал их разбирать, сравнивать записи с событиями в жизни Набокова и его близких, с его произведениями и составлять к этому дневнику комментарии.

Некоторые совпадения снов и последующих деталей в реальности отметил сам Набоков в более поздних примечаниях на тех же карточках, но Барабтарло значительно расширил временные и тематические границы, исследовал его письма и записи более раннего и более позднего периода — обратил внимание на те вещи, о которых писатель ещё не мог знать. Барабтарло дополнил дневник коллекцией снов в произведениях Набокова, их множество в романах, рассказах, других дневниках. А далее в книге следуют эссе самого Геннадия Александровича, в которых он классифицирует набоковские сны, разбирает особенности его творчества сквозь призму набоковской концепции времени.

Сначала, в 2018 году, книга вышла на английском языке под выразительным названием «Insomniac Dreams» («Сны страдающего бессонницей». — Прим. ред.). Русское название не менее удачно и более многогранно.

— Барабтарло успел русифицировать свою английскую книгу, но окончательно готовить ее русский вариант к публикации пришлось уже без него?

— Он был уже очень болен и работу над русской версией последние два года вёл в состоянии все усиливавшейся слабости. Ему помогала жена, она указана в книге соавтором перевода, она же продолжила подготовку книги к печати после его смерти. Кроме того, переводы нескольких отрывков из произведений Набокова и целиком четвертой главы из второй части романа «Ада» я сделал по просьбе Геннадия Александровича специально для этого издания. Большую работу проделала главный редактор издательства Ивана Лимбаха Ирина Кравцова. Несколько месяцев мы с ней состояли в очень интенсивной переписке и много часов беседовали по телефону, поскольку оставалось еще много вопросов, на которые уже некому было ответить. Я внес небольшие уточнения в собственно перевод дневников, в текст цитат из произведений Набокова, проверил точность примечаний, дат, указаний, ссылок.

Русское издание отличается от английского не только в отношении примечаний — не все понятное английскому читателю понятно русскому и наоборот. Было добавлено эссе составителя «Три времени глагола», включенное в раздел «Возвратный ветер». Разбирая дневник Набокова, Геннадий Александрович попутно рассмотрел особенности позднего набоковского стиля — в романах «Ада», «Сквозняк из прошлого» и «Взгляни на арлекинов!», которые практически не изучаются в России. Он оставил нам широкое поле для размышлений о природе набоковского искусства. Созданная книга уникальна, она совмещает в себе архивную публикацию, научное исследование, биографический очерк, философское рассуждение и дает материал для небывалого эксперимента над собственным сознанием, который может проделать любой желающий, следуя инструкциям Набокова и Дунна.

— Прочитав книгу, сама утром поймала себя на мысли, что пытаюсь запомнить мельчайшие детали сна, чтобы потом сравнить их с реальностью. Вы сами пробовали повторить эксперимент Дунна?

— Записывать свои сны первым делом после пробуждения, чтобы они не забылись, запоминать детали, образы — не такое лёгкое занятие, как кажется. В течение дня есть опасность что-то домыслить, а этого делать нельзя. К записям нужно возвращаться и вносить пояснения, отмечать, что происходит в твоей жизни. Нет, я еще не повторил эксперимент Дунна — Набокова, хотя, конечно, в разное время замечал, что сны бывают необыкновенно артистичными, и записывал удивительные сюжеты так называемых вещих снов.

— Какой сон Набокова из этой книги вам особенно запомнился?

— На одной из карточек он пишет, что видел себя в кабинете директора музея, на столе у которого лежали рассыпчатые брикеты. Набоков машинально стал их есть, приняв их за печенье, а оказалось, что это были ценные образцы почв. Несколько дней спустя Набоков по телевизору посмотрел программу с разговором почвоведов в Африке, обсуждавших разные виды почв. Он заметил мешочки и кирпичики с образцами, похожие на те, которые он съел во сне. Тут-то Набоков и увидел точное подтверждение теории Дунна о «возвратном времени», о чем и написал на карточке: «Отмечаю абсолютное ясное ощущение, что этот фильм вызвал мой сон, если бы сон следовал за фильмом!»

— Верите ли вы в то, что дело здесь в движении времени, а не просто в совпадениях?

— Я полагаю, что само время — это и есть потенциальная возможность осуществления всего чего угодно, что только мы можем себе вообразить. Если мы будем рассуждать о времени в привычных категориях движения, мы будем его тем или иным способом сопрягать с пространством. Набоков писал, что, поскольку прошлого уже нет, будущего — ещё нет, а настоящее — только переход из одного состояния в другое, то времени не существует. Есть ощущение данности, момента, только и всего. Люди привыкли видеть, как стрелка часов бежит по кругу. Но ведь это олицетворение пространственных изменений — она лишь меняет своё положение в пространстве на циферблате, а то, как мы сами меняем свое положение в отношении своего прошлого и будущего, никто объяснить не может.

У Ходасевича есть изумительные стихи о времени: «Как птица в воздухе, как рыба в океане, / Как скользкий червь в сырых пластах земли, / Как саламандра в пламени — так человек / Во времени». Вот этот образ саламандры, не гибнущей в пламени, — человека, способного жить в испепеляющей стихии времени, по-моему, очень близок был представлениям Набокова, который, как известно, восхищался Ходасевичем.

— Могли ли вы представить, что найдёте и переведёте утерянное стихотворение Набокова о Супермене?

— Это только кажется, что такие открытия происходят вдруг. Об этом стихотворении впервые написал Эндрю Фильд — первый биограф Набокова, — не указав даже его названия. Позже автор замечательной двухтомной биографии писателя, «Русские годы» и «Американские годы», Брайан Бойд написал об этих стихах с поздних слов самого Набокова и наконец впервые привёл их название — «The Man of To-morrow’s Lament». Буквально «Горькая жалоба человека будущего». Человек будущего или Человек из стали — официальные названия Супермена в комиксах. Разумеется, я давно хотел найти это стихотворение.

Мои поиски были связаны с изучением малоисследованного периода первых лет Набокова в Америке, а также со всем, что могло раскрыть замысел и обстоятельства создания второй части «Дара». Я приехал в библиотеку Йельского университета и в архиве Эдмунда Уилсона — друга и патрона Набокова — среди стихотворений и рассказов 1940-х годов, которые тот ему посылал, обнаружил этот листок.

Было известно, что стихи писатель посылал в журнал New Yorker, поэтому я обратился к Ольге Ворониной (исследователь творчества Набокова. — Прим. ред.), которая изучала переписку Набокова с журналом. И она прислала мне письмо, в котором Набоков предложил стихотворение редактору журнала Чарльзу Пирсу, выразил надежду на то, что его «английский не слишком плох» и он сможет получить гонорар, окупающий его «мучения» от перехода с русского языка на английский. Но Пирс отказал, посчитав стихи слишком сложными и скабрезными, и они не были опубликованы и считались утерянными. А ведь, возможно, это первое в мире стихотворение о Супермене. Затем еще одна большая удача — мне удалось найти ту самую обложку комикса о Супермене за 1942 год, с которой Набоков заимствовал свой сюжет.

— Как вы поняли, что историю прогулки Супермена с Лоис Лейн в парке писатель не придумал и нужно искать источник?

— Догадаться об этом было невозможно, кто мог подумать, что Набоков настолько хорошо знаком с комиксами? Но меня заинтересовали начальные строки, которые в моем переводе звучат так: «Я вынужден носить очки, иначе / Состав ее для суперглаз прозрачен», то есть вожделеющий свою подругу по «Дейли Плэнет» (вымышленная газета, в которой работала Лоис. — Прим. ред.) Кларк Кент видит её буквально насквозь. Я решил проверить, есть ли где-нибудь в комиксах до мая 1942 года, когда было написано это стихотворение, изображение Супермена, использующего свое рентгеновское зрение, и стал пролистывать все выпуски подряд.

Таких рисунков было несколько: он смотрел сквозь стены, подслушивал и подсматривал козни злодеев. Так я дошёл до майского выпуска 1942 года — и вуаля! Вот же источник, вот эта сценка в парке, и слова Лоис Лейн, которая видит статую Супермена и спрашивает: «О Кларк, разве он не чудесен!?!» — не зная, что её спутник и есть этот самый супергерой. Слова Лоис Набоков слово в слово повторил в своем стихотворении. Это открытие, возможно, не менее важное, чем находка самого стихотворения: мы впервые сталкиваемся с тем, что Набоков в качестве основы своего произведения использует абсолютно реальный источник, никак его не скрывает, берет целую фразу из комикса и даже сохраняет знаки препинания. Поразительно, ведь Набоков всегда иронично относился к популярной культуре, держался от неё в стороне!

— Чем его так вдохновил Супермен?

— Тут совпало очень много обстоятельств, и в первую очередь — увлечение его восьмилетнего сына Мити комиксами. Уже позже я обратил внимание на письмо Набокова к жене Вере, в котором он пишет, что читал сыну перед сном гоголевский «Нос», а потом комиксы. Когда мальчик слушал «Нос», «он очень смеялся, но предпочитает Супермана» (Набоков произносил «Суперман»). Заметьте, как всё замкнулось: и находка, и источник, и биографическая основа. Человек будущего — одно из названий Супермена, о чем Набоков не мог бы узнать, не прочитав комикс.

К слову, тут возникает двусмысленность: автор написал «Жалобную песнь Супермена» в 1942 году, когда Гитлер, возомнив себя сверхчеловеком, пытался создать «мир будущего». И тут у Набокова, как всегда, есть второй план. Первый — история от лица Супермена о его отношениях с Лоис Лейн, с которой он не может иметь детей, потому что сила его страсти убьёт её в первую же брачную ночь. А второй план таков, что человек будущего — Супермен — парадоксальным образом оказывается лишённым будущего. Как и «сверхчеловеку» Гитлеру, ему остается только мечтать «быть нормальным парнем» и завести семью.

— Насколько хорошо исследователи знают Набокова-человека?

— В последние годы благодаря публикации «Писем к Вере», осуществленной Ольгой Ворониной и Брайаном Бойдом, благодаря публикации «Я\сновидений», переписки Набокова с Михаилом Карповичем, его близким американским другом, благодаря книге Максима Шраера о сложных отношениях Набокова и Бунина, благодаря другим исследованиям, русскому переводу большой книги Бойда «По следам Набокова», я надеюсь, читатели начинают несколько по-новому смотреть на разные обстоятельства его жизни, на некоторые черты его характера. Изменится, надеюсь, угол зрения. Многое ещё нужно разыскать, объяснить, прокомментировать и опубликовать, чтобы восстановить выпавшие страницы его биографии и внести уточнения в наше представление о нём как о человеке.

Долгие годы это представление оставалось очень грубым даже вопреки множеству фактов, собранных Бойдом и другими учеными: Набокова считали снобом, нарциссом, лицемером, капризным и неприятным субъектом. Занятная черта: в американской глуши этот нарцисс-аристократ мог подружиться со случайным соседом по гостинице, а проживая в Палас-отеле Монтре, он многое знал об окружающих его служащих, у кого какие беды, у кого жена скоро должна родить, был добр с открытыми и прямыми людьми и не прощал низости. Стремление его фигуру «разъяснить», упростить — ведь Набоков не вписывается не только в литературные рамки, — это стремление, вероятно, неосознанное, но действительно пагубное. Такие любительские занятия психоанализом по отношению к Набокову часто просто уморительны.

— Есть ли шанс, что в архивах найдутся другие материалы, интересные не только набоковедам, но и широкому кругу читателей? Или же после «Лауры», а теперь и стихотворения о Супермене уже точно ничего не осталось?

— Именно это сейчас и происходит: коллеги публикуют или готовят к публикации ценные научные материалы по энтомологии, по переводческой его работе, его интервью, эссе. Мне недавно удалось обнаружить совершенно неизвестные сочинения Набокова на русском языке, которые не упоминаются ни в одном источнике, ни в одной биографии. Недавно я опубликовал его спортивную поэму «Олимпикум», готовлю к изданию и другие неизвестные поэмы. Некоторые вещи ждали своего часа, пока их рукописи расшифруют, как, например, рукопись «Солнечного сна» — самого крупного произведения Набокова до «Трагедии господина Морна», то есть до 1924 года. Эту поэму я опубликовал во втором номере роскошного альманаха Ивана Толстого «Connaisseur».

— Набоков не упоминал эти поэмы и, возможно, не хотел, чтобы они увидели свет. Насколько этично их публиковать теперь?

— Но Набоков не упоминал и некоторые ранние свои рассказы, которые, тем не менее, были опубликованы Дмитрием Владимировичем, его сыном. Мы же не знаем, почему он не говорил о них: может быть, полагал, что они не сохранились. И здесь нет его прямого запрета публиковать эти произведения. Я уверен, что Набоков не считал их своими лучшими достижениями в области поэзии, ни в коем случае, но, тем не менее, после публикации рассказов, после публикации «Оригинала Лауры» — романа, который он прямо запретил печатать, а сын его издал, посчитав, что его репутация классика, великолепного стилиста, оригинального мыслителя уже не может пострадать.

Напротив, с обнаружением неизвестных поэм 1920-х годов, о которых я пишу в своей книге «Прочтение Набокова», изданной Иваном Лимбахом, мы теперь видим такое разнообразие тем и сюжетов, о котором и не подозревали. Оказывается, ранний Сирин (псевдоним, которым Набоков пользовался с 1921 года. — Прим. ред.) писал не только «аккуратные», часто «банальные» эмигрантские стихи, как было принято думать. Он писал сказочные, фантастические, страшные, смелые вещи, не всегда, однако, удовлетворявшие его критериям технического совершенства. Я уверен, что Дмитрий Набоков, который прекрасно знал, ценил и переводил стихи отца на английский язык и с которым мы переписывались долгие годы, одобрил бы этот проект.

— Я знаю, что вы готовите свой перевод «Ады». Расскажите, пожалуйста, об этом.

— «Аду» на русский переводили несколько раз. Была «Ада, или Радости страсти», «Ада, или Эротиада». Название в оригинале — «Ada or Ardor», и для слова «ardor» — пыл, жар — я избираю «отрада», то есть у меня «Ада, или Отрада». Я долго думал, как лучше перевести название, ведь богатое латинское слово ardor есть во многих романских языках, но в русском его нет. Идеального переводческого решения для этой задачи нет. Вариант с «усладой» был «отбрит», и я несколько лет тому назад избрал рабочее название с «отрадой», которое стало постоянным после того, как я заметил, что сам Набоков в переводе одного из своих стихотворений «отраду» перевел как «ardor».

«Ада» — самый большой роман Набокова, вырастающий из всей набоковской писательской жизни. Книга требует большой сосредоточенности, основательного знания предыдущих его произведений. Это сложный, литературоцентричный, философский роман, наполненный разного рода загадками. Брайан Бойд уже 30 лет составляет подробные комментарии к нему на английском языке, публикует их частями, и я надеюсь, что этот труд он скоро доведет до конца.

— Чем текст «Ады» в новом переводе будет отличаться от предыдущих вариантов?

— Могу сказать коротко, что стихи, которых немало в этом романе, я перевожу в рифму, как в оригинале. Я не стараюсь ни «перенабоковить» Набокова, ни навязать ему свой стиль.

— Как вы проверяете точность своего перевода? Как подбираете верные выражения для набоковского слога?

— Набоков сам великолепным образом отредактировал и авторизировал французский перевод «Ады» и раскрыл в нем несколько загадок. Работая над переводом, я постоянно сверяюсь с французским текстом. В 1965 году, приступая к «Аде», Набоков переводил на русский свою «Лолиту». Я специально занимался изучением лексики, оборотов, пунктуации русской версии романа, то, как он передавал в ней игру слов, какие термины использовал, какие нет. При этом, однако, события в «Аде» относятся главным образом к условному XIX веку, поэтому лексический состав в ней особенный. В русской версии «Лолиты» Набоков несколько модернизировал свой старый сиринский слог, но можно ли так же поступить с «Адой»? Вставленные Набоковым в английский текст русские слова и выражения написаны по правилам дореформенной орфографии. Ни о какой русской революции 1917 года живущие на Антитерре герои романа не знают.

Тут еще помогает изучение его писем к Вере 1970-х годов — в них мы видим тот самый романтический и точный русский, на который он сам хотел перевести «Аду» в поздние годы. Есть книги, для которых просто перевода недостаточно. Конечно, я использую его излюбленные обороты и словечки: «панель», «снедь», «жовиальный», «баснословный», но стараюсь не превращать свой перевод в антикварную лавку.

Беседовала Ольга Минеева, «Фонтанка.ру»