ПоделитьсяВ 1771 году в Москве почти полгода отказывались верить в чуму, называя ее «лихорадкой с пятнами». Спустя 250 лет история повторяется.
О неслучайных совпадениях «Доктору Питеру» рассказал медицинский историк Дмитрий Журавлев, кандидат исторических наук, заместитель директора Военно-медицинского музея, член Санкт-Петербургского научного общества историков медицины.
— История циклична, как и характер человека, его отношение к жизни своей и окружающих, — рассказывает Дмитрий Журавлев. — И получается, что история учит человечество очень избранно, только в те моменты, когда становится уж совсем «жарко», а потом род людской расслабляется и забывает жизненно важные навыки. Так было и с чумой, что вспыхнула в конце 18-го века в нашей стране.
Страшные эпидемии к 70-м годам 18-го века позабылись, и потому представить себе, что смертельные болезни придут в Москву вновь, было трудно. Когда в Первом Московском постоянном военном госпитале (ныне Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко) начали умирать больные, один из опытных и известных врачей того времени, Афанасий Филимонович Шафонский, четко диагностировал чуму. В кратчайшие сроки в госпитале было сделано все необходимое, чтобы предупредить распространение болезни: выставлена охрана, построены дополнительные карантинные бараки.
Однако за доклад Шафонского в Медицинскую коллегию (аналог современного Минздрава), в котором он выражал опасение за происходящее, его обвинили в паникерстве. Ему было строжайше запрещено распространять «лживую» информацию. Не стал сообщать об опасной болезни и генерал-губернатор Москвы Салтыков, уверяя, что речь идет всего-навсего о «заразительной горячке». В результате время было упущено.
«Читатель, встретившись с первым в Москве в конце 1770 года открытием заразы, осудит справедливо, что, видя тогда точно ея действия, не употребили охранительных средств, следовавших еще при первом ея появлении, — писал врач Афанасий Шафонский в своем знаменитом докладе „Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год»). — Но таковое осуждение отложит он, нашедши тщетными все усилия и ревностнейшия старания Правительства, спешивших на помощь погибающим жителям, когда сии, а особливо простый народ не верили бытию той опасной болезни и, не приняв собственной осторожности и благоразумных мер к сбережению себя, предалися суеверию, упрямству, корыстолюбию и подвергнули сами себя погибели; а к сему нещастию присовокупалося и уверение некоторых врачей, кои непростительным образом разглашали, что сия болезнь не есть моровая язва. Мнение сие послужило к посрамлению их: но поздно, а тогда, как уже дали уверение явные знаки язвы, и люди целыми домами в короткое время от прикосновения умирали, и во многих местах мертвые по улицам оказывалися, и когда уже весь ученый свет не мог бы бытия моровой язвы, происходящей от прикосновения к зараженным вещам, опровергнуть. Однакоже неверие простолюдинов, многими подкрепляемое, так сильно было, что признали они моровую язву не прежде, как по нещастию несколько сот человеков в сутки умирало».
