Режет себя стамеской или тонет в черном иле. Врач скорой — о работе с пациентами, которым некогда ждать (фото)

Максим Михеев избегает словосочетания «спасать», вместо него произносит «помочь», «сохранить жизнь». Хотя на самом деле уже 15 лет только и делает, что спасает. Сбили на дороге, упал с пятого этажа, задыхаешься в ковидной пневмонии — за помощью к нему.

Кто-то выбрал скорую, когда поработал в стационаре врачом-анестезиологом и в четырех стенах стало скучно — каждый день одно и то же. Кто-то выбирал ее, будучи студентом. «В хирургии с моим ростом делать нечего, в терапии было неинтересно, — объясняет Максим Михеев, старший врач Подстанции скорой медицинской помощи № 12; рост у него и правда два метра, за операционным столом стоять неудобно. — Хотелось экстрима, хотелось спасать людей. Сначала работал на линейной подстанции, через год перешел в реанимацию — к тяжелым пациентам. 15 лет назад это были реанимационно-хирургические бригады, наша подстанция и расположена рядом с Институтом скорой помощи им. Джанелидзе, куда везли тяжелую, в том числе сочетанную травму. Когда в 2014 году в стране узкую направленность отменили, все реанимационные стали бригадами анестезиологии и реанимации (АиР). Но работа та же — подстанция всё равно ориентирована больше на помощь получившим серьезные травмы: выезжаем на огнестрел, падения с высоты, ДТП. Конечно, инфаркты, инсульты, другие болезни нам тоже достаются».

Реанимационно-анестезиологические бригады — элита в службе скорой помощи. И пациенты у них «привилегированные», они не ждут очереди в приемнике больницы, а прямиком направляются либо в реанимацию, либо в шоковую операционную: в тяжелом состоянии — чем раньше они получат помощь, тем больше шансов выжить.

Работа — с огромной сумкой-укладкой за спиной, с дефибриллятором и аппаратом ИВЛ в руках. Смена — 24 рабочих часа, 9–11 вызовов. Бывает, без перерывов. И это с учетом того, что бригады АиР редко где-то ждут, задержка на вызове возможна только из-за состояния пациента. Или из-за того, что врачи не могут к нему подобраться, как это было, например, когда водитель КАМАЗа ехал с поднятым кузовом и в Токсовском туннеле застрял в вертикальном положении — так, что крышу кабины расплющило и водителя в ней зажало. Ждали, когда МЧС разрежет кабину и достанет его.

«Сатурация — 40, а он сидит, скрестив ноги, и разговаривает»

Во время эпидемии к «традиционным» уличным травмам, ДТП, сосудистым катастрофам добавились пациенты с ковидом. Причем костюмы в службе скорой помощи появились не сразу, сначала были высшей эпидемиологической защиты — с противогазами. Потом обычные белые одноразовые СИЗы.

— А каково пациентам обнаружить перед своим лицом человека в противогазе?

— Мы едем к тем, кто уже дышать не может. Им от этого страшно, сосредотачиваются только на том, как бы сделать вдох и выдох. Врач или фельдшер в противогазе вообще не удивлял. Только соседи с балконов нас фотографировали.

И сейчас, пусть госпитализация с ковидом уменьшилась, к пациентам с тяжелыми нарушениями дыхательных функций хоть раз в смену, но ездим. Несмотря на то, что квартирные вызовы бригады ГСМП не обслуживают, реаниматологов зовут на помощь линейные бригады, службы неотложки или врачи поликлиник, когда пациентам нужен перевод на вспомогательную или искусственную вентиляцию легких. Например, пациент до последнего терпел — лечился дома, наконец, вызвал участкового или неотложку поликлиники. Врач видит, что тот синеет, дышать не может и уже практически готовится на тот свет, а у него нет ни квалификации для оказания ему помощи, ни технической возможности. Он вызывает нас.

— Вы ведь уже не ездите на все вызовы в защитных костюмах?

— Надеваем, когда едем к пациенту, у которого были контакты с инфицированным, кто-то в семье болеет или есть повышенная температура. На улице у пострадавшего не спросишь, нормальная ли у него температура, к тому же он может быть в бессознательном состоянии. Да, мы работаем с ним без СИЗов и доставляем его в стационар. У пациента берут мазок, оказывают помощь и, если он инфицирован, переводят в коронавирусный стационар. Нам никто не сообщает о том, что работали с инфицированным пациентом. Но у нас до вакцинации брали мазки еженедельно — с положительным ПЦР уходили на больничный. И не все, между прочим, болели. А я год продержался, заболел в начале февраля — не успел сделать прививку, вакцинация началась в середине месяца.

— Врачи говорят, что и через полтора года с начала эпидемии коронавирус преподносит сюрпризы. С чем необычным сталкиваетесь вы?

— Поначалу был абсолютный разрыв шаблона. Реаниматолог понимает, что с человеком происходит при определенных показателях. Например, при сатурации 80 % человеку нужна вентиляция легких, ниже — он уже практически не дышит. Мы приезжаем на вызов к пациенту с сатурацией 55, а он сидит и рассуждает, ехать ему в больницу или нет, подумаешь — одышка. Даем кислород, сатурация поднимается до 70 %, он встает со стула и говорит: «Ой, мне вообще хорошо, давайте я пойду». Я-то знаю, что с сатураций 70 ему на вентилятор надо, куда он пойдет? Точнее, до него я был твердо в этом уверен.

Коллеги с нашей подстанции вообще на сатурацию 40 выехали к иностранцу — неотложка позвала на помощь. 26-летний парень сидит, скрестив ноги, — одышка есть, тело влажное. Смотрят на пульсоксиметр и не верят ему: сатурация — 40. У коллег из неотложной пульсоксиметр ту же цифру показывает. Значит, у человека поражение легких 100 %, а он разговаривает, отвечает на вопросы. Первое время это шокировало, теперь не удивляемся.

— Чего ждете, когда закончится ковид?

— Очень хочется работать без СИЗов. Вы не представляете, как было тяжело в них этим летом.

— Роспотребнадзор разрешил уже не носить защитные костюмы бригадам скорой.

— У нас не было распоряжения снять их, и хорошо. После работы с пациентом с коронавирусом мы поедем домой, в семью. И понесем вирус туда? Мы должны обезопасить не только себя, но и окружающих.

«В локдаун огнестрелов и ДТП было меньше»

— 9–11 вызовов в сутки. Есть закономерность, на какие приходится выезжать чаще?

— Иногда ничего особого нет, всего понемногу. А если снег/дождь, получаем вызов за вызовом на ДТП. Как-то раз начался туман со снегом, часов семь подряд ездили на ДТП. Уже с одними и теми же инспекторами виделись несколько раз за день, можно было не здороваться. В следующие дежурства — затишье. Бывает, в каждое выезжаешь на падения с высоты, прошлой зимой такое было. Потом будто перестают падать.

— Чем может помочь скорая человеку, упавшему с 10-го этажа? Это ведь неминуемая смерть.

— Если есть признаки жизни, мы делаем всё, чтобы ему помочь. Упавшему с высоты помогаем добраться до стационара так, чтобы больше ничего уже не было повреждено — иммобилизируем, останавливаем кровотечение и поддерживаем жизненно важные функции — дыхание, сердцебиение. Наша задача — сохранить силы организма, которые он расходует на выживание. Никогда не знаешь, на что способен человеческий организм. Бывает, ломается так, что целой кости нет, но восстанавливается и своими ногами уходит из больницы. А бывает, что и упал с небольшой высоты, и повредился несильно, а кататравма нанесла непоправимый урон внутренним органам. Мы как-то с ДТП доставляли пострадавшего, совсем он был плох. И очень порадовались, когда через неделю перевозили его из одного стационара в другой на обследование.

А бывают совсем уж чудесные спасения. Звонок в 03: «Человек упал с пятого этажа». Приезжаем, он по двору бегает, а сердобольные соседи просят дать ему воды. Осматриваем: удачно приземлился. Оказалось, что ветви дерева предотвратили тяжелые последствия падения, переломов нет. Мы всё же доставили его в больницу на обследование, а вечером он из нее ушел.

— Ковид вытеснил огнестрелы, поножовщину?

— Когда был локдаун, да, ДТП и огнестрелов было меньше. Но бытовуха никуда не делась. Криминала — прямо серьезного — давно не было. К пострадавшим от травматического оружия приходится выезжать, а огнестрелы из боевого — единичные. По весне был случай, когда сотрудники ГИБДД гнали автомобилиста через половину города. Он получил ранение в голову. А мы лечили.

— Как лечить получившего пулю в голову?

— Ранение в голову вовсе необязательно смертельное, организм человека работает всё-таки на выживание. А тогда пуля прошла через подголовник и только потом попала в голову, так что поражение не было смертельным. Мы оказали ему помощь, стабилизировали и перевели на ИВЛ, благополучно доставили в шоковую операционную НИИ скорой помощи, там пулю вытащили. Можно было бы сказать, что всё для него закончилось хорошо, но не знаю, как он отвечал за свое правонарушение.

«Ноги не режутся»

— Когда бывает страшно?

— У нас такая работа, что если склонен испытывать страх в ситуации, в которой должен спасать жизнь, то быстро уйдешь из скорой. Когда пациента доставишь в больницу, задним числом может нахлынуть: всё могло пойти по плохому сценарию. Но отправляясь к следующему, снова помнишь, что тебя зовут вовсе не для того, чтобы ты испытывал эмоции.

Мы как-то приехали на вызов к мужчине — он пытался себя резать. Сидит в комнате на полу и водит с силой по ноге стамеской — но не ее острой частью, а боковой. Смотрит на меня вопросительно-просительно и говорит: «Ноги не режутся». С одной стороны, нам и заходить туда нельзя, с другой, он сейчас перевернет эту стамеску случайно, покалечится. Явно на фоне употребления алкоголя началось расстройство личности. Ждать психиатрическую бригаду или милицию — значит, подвергать опасности всех — его, его родственников, нашу бригаду. Спрашиваю: «Не режется? Давай помогу». А он протягивает стамеску! Хватаю его за руку, чтобы уже точно ничего не сделал, тут и фельдшеры подошли. О том, что всякое могло бы случиться, мы подумали уже потом.

— А если это бытовуха с наркоманами, пьяными, которые как раз и стали причиной того, что человека надо спасать?

— В бригадах по три человека — врач и два фельдшера. Оцениваем обстановку и наблюдаем друг за другом — фельдшеры смотрят за врачом, врач — за фельдшерами, чтобы никто из бригады не пострадал от агрессии окружающих, когда они в неадекватном состоянии.

— А страшно, когда, казалось бы, спасли человека, а он всё равно уходит?

— Это нельзя назвать страхом, скорее сильное напряжение: получается «вернуть», но вводим антиаритмические препараты, стучим, а он всё равно норовит уйти. Представьте, районная неотложка вызывает к 37-летнему мужчине с болями в сердце — «молодой инфаркт», фибрилляция (причина так называемой внезапной смерти). Мы прибыли в квартиру с аппаратурой. Стукнули дефибриллятором, ему уже хорошо, он с нами заговорил — и тут же опять выдал фибрилляцию. Потом почти без перерыва — третью. Причем он ее сам чувствует: «Ой-ёй-ёй, начинается, начинается!». Опять стучим, в итоге раз пять стучали, пока добрались до больницы. Доставили в больницу на экстренное стентирование.

«Ёлочные игрушки рассыпались по дороге, а рядом лужа крови»

— Доковидные времена теперь кажутся легкими?

— Объем работы вырос — к обычным вызовам добавились ковидные. Но ни прежде, ни сегодня не предугадаешь, какой будет смена, сколько будет тяжелых вызовов, сколько легких. Никто ведь не планирует в ежедневнике: «Завтра во второй половине дня — сломать ногу». В какой-то период каждые сутки у тебя тяжелые пациенты или смерти до прибытия. Потом несколько поножовщин подряд между ковидными пневмониями. Почему их не было в таком количестве неделю назад, никто на этот вопрос не ответит.

Предсказуемо только то, что к зиме растет объем работы, все петербуржцы уже вернулись домой — летом их берет на себя система здравоохранения Ленинградской области. А чем больше людей, тем больше нуждающихся в помощи. И предсказуемы новогодние дежурства — когда весь город отдыхает, понятно, каких вызовов надо ждать: народу много, делать нечего, остается только пить, гулять и веселиться. Состояние здоровья подрывается: если вы 4 дня подряд едите жирные салаты, запивая спиртным, желудок и поджелудочная железа обескуражены, и мы едем на приступы панкреатитов. Сердце и сосуды страдают тоже — инфаркты, инсульты на следующий после обильного возлияния день. А кроме того, наши люди в подпитии любят припоминать друг другу старые обиды. Кто-то пьяный садится за руль, кто-то плохо стоит на ногах и неудачно падает на улице. Всякое бывает: мужчина перебегал даже в не очень нетрезвом состоянии Таллинское шоссе в неположенном месте, поскользнулся, упал в канаву и утонул в каком-то черном иле. Мы на ИВЛ его довезли до больницы, но спасти было уже невозможно.

— О чем вы думаете в таких ситуациях? О глупости человеческой? О карме? О невезучести пострадавшего?

— Иногда глупость, иногда человеку просто не повезло. Как-то перед самым Новым годом, 29 декабря или 30-го, сбили девушку в Красносельском районе. Приехали: по дороге рассыпаны ёлочные игрушки, красивые, яркие — сверкают и переливаются в свете фонарей, а рядом — лужа крови. Думаешь, ну ёлки-палки, что ж тебе всего 200 метров до пешеходного перехода было не дойти? Возвращалась из гостей или в гости шла, наверное, в предновогоднем настроении. Она сильно пострадала, мы ее в шоковую доставляли.

Другой пример — тот же водитель КАМАЗа с открытым кузовом, застрявший в Токсовском туннеле. Что это, если не глупость? А когда, тоже в тоннеле, автомобиль с пассажирами наскакивает на грузовик с прицепом, потому что пьяный водитель перегородил им дорогу наглухо? Фатальное невезение.

—--—

Смена дежурства: на станции собираются все машины, бригады сели в них и разъехались по городу так, чтобы покрывалась определенная территория для быстрой доставки пациента из любой точки города в ближайший многопрофильный стационар. Работающие по экстренной травме клиники расположены равномерно по городу: из Озерков пострадавшего повезут в Елизаветинскую, с Петроградки — в ВМА, из центра — в Мариинскую, с Охты — в Александровскую и так далее. Доставили — и либо обратно, на место дислокации, либо на следующий вызов. И так 24 часа.

Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»