«Если вы не фанат, то плюсов там немного». Сотрудники «Фонтанки» в День учителя вспоминают о своем опыте работы в школе

День учителя — очень личная дата для нескольких сотрудников «Фонтанки». Они отправились работать в школы совсем юными и еще тинейджерами стали именоваться по имени-отчеству. Останься они там, могли бы быть уж завучами и директорами, но самые разные причины, о которых они сегодня вспоминают, поставили крест на педагогике.

Светлана Тихомирова

Вообще, я хотела изучать историю, но на изломе 90-х просто побоялась поступать, думая, что не справлюсь. И поступила в педагогический — на учителя русского языка и литературы. Перед глазами были примеры бабушки — педагога начальных классов и нашей «русички», которую мы просто обожали за правильную подачу Маяковского, Булгакова и т. д. Хотелось быть такой, как они. Свой первый класс в родной ломоносовской школе № 436 я приняла в 19 лет.

Получалось находить общий язык с детьми. Большинство помню до сих пор поименно. Они меня любили, давать материал тоже получалось. Порой не хватало терпения — помню, как сделала кучу замечаний мальчику Паше, а потом порвала ему дневник, который он крутил в руках всё это время. Очень стыдно потом было.

Учила ребят с пятого по девятый и решила уйти — казалось, так честнее: у меня был дипломный год, а это сессии, подготовка и замены в школе. А кроме того, на тот момент я уже подрабатывала корректором в местной газете и захотела стать «писателем», как там называли журналистов. А в структурах АЖУРа я уже 20 лет — всё, что хотела, я тут получила: побыла и криминальным репортером (так что теперь 5 октября отмечаю еще и День уголовного розыска), и социальным журналистом — создала и вела рубрику «Доброе дело».

И через 20 лет я иногда думаю: а вот если бы осталась в школе, то была бы уже завучем или даже директором... Но тогда мне явно не хватало опыта, зато детям со мной было весело и активно: куда мы только не ездили и в чем только не участвовали! Так что за классное руководство я бы точно поставила себе «пятерку».

Денис Лебедев

Класса с девятого я был намерен стать учителем русского языка и литературы. Не мечтал, а именно был намерен — у подростков такое часто бывает — хотя чуть позже выяснилось, что я понятия не имею, о чем идет речь.

Приехать из Мурманска в Петербург и поступить на нужный факультет в Герцена оказалось как-то подозрительно легко. Правда, это был заочный — чтобы сразу же приступить к осуществлению своего намерения. В первый год я вернулся в свою же школу и работал руководителем кружков. Ну, просто школа моя была что-то вроде элитной, и принимать учителями 18-летних мальчиков, которые только получили аттестат, там были внутренне не готовы. А вот театральный кружок — это пожалуйста.

Прямо настоящим учителем я стал только на второй год. Мой завуч позвонила завучу в другой школе и договорилась. То ли надоел я им со своими устремлениями занять место кого-то из действующих «русичек», то ли просто поверили в мою мечту (вернее, намерение). Но вот так сложилось, что в 19 лет я получил место классного руководителя в 6 «Б» и полную ставку учителя. К сожалению, английского языка. Потому что учителей русского и литературы — как собак нерезаных, видимо, было, а вот выпускники иняза в мурманском пединституте как-то быстро растекались куда-то подальше от родины и в школы упорно не шли.

Мой класс считался трудным. Всё у меня было, как у людей, всего вдосталь: одна отличница, один хулиган-переросток, один школьный шут, одна девочка с родителями-наркоманами, один очень позитивный спортсмен-конькобежец, один мальчик из приличной семьи с бросающейся в глаза претензией на успех в жизни. Отличницу, к слову, после первой четверти мама перевела в «А». И я ее понимал.

Почти сразу выяснилось, что в пединституте даже приблизительно не учат работе в школе. Вот всем трем палатализациям учат, средневековой литературе учат, истории педагогики учат, даже методике преподавания литературы учат. А вот как работать — нет. Банальное заполнение журнала, сбор денег на шторы, составление годового плана уроков, составление отчетности — оказывалось новым и неизведанным. Я учился на своих ошибках.

Первое колебание моих устоев произошло в конце первой четверти. На родительском собрании. Я, 19-летний мальчик, в огромных очках и с не очень уверенным голосом, внезапно оказался перед толпой 30–40–50-летних дядей и тетей, которые на полном серьезе меня спрашивали, как им правильно воспитывать их детей. Ну, может, они просто давали мне шанс, не веря, но надеясь услышать от меня что-то правильное. Но они, конечно, ошиблись.

За два года, что я там проработал, у меня было много всего. И походы в кино с детьми, и веселые празднования моего дня рождения, и визит с ребятами к норвежскому консулу с рассказом о несуществующей экологической инициативе, и лишение родительских прав мамы одной из моих девочек, и серьезный разговор по-мужски с папой одного из моих мальчиков, попытка достучаться до откровенно безнадежного ученика, и выстраивание отношений с моим собственным хулиганом. Ну и, конечно, пьянка в кабинете трудовика, мимолетный конфликт с физруком, куда ж без этого. Контакт с натовским консулом, к слову, я совершил через голову директора, мне это вслух не поставили на вид, но очень выразительно дали понять, что так не надо.

В какой-то момент на второй год работы я понял, что мои дети так и не выучили ни черта английский. И я отложил в сторону учебник и начал им с азов объяснять, как строить самые простые фразы и заучивать наизусть слова, которые они вроде уже давно должны были от меня узнать. Отчаявшись от меня добиться прогресса, родители подававшего надежды мальчика Пети завели репетитора (тогда это была редкость) и ждали от меня хотя бы одобрения. Но я почему-то злился и упорно ставил ему четверки. Дурак был, конечно. В итоге, как я понял, они на меня махнули рукой.

Все кончилось как-то очень просто. В восьмом классе мои дети расходились по профильным классам, и мой расформировывался. К тому времени петербургская однокурсница позвала меня работать к себе в агентство бизнес-новостей. Было очевидно, что свое детское намерение я исполнил, и дальше позориться смысла не было. Хотя, конечно, прояви я настойчивость, с моими приобретенными знаниями и умениями я мог бы лет через пять стать уже приличным учителем и даже принести кому-то пользу. Но удерживать и уговаривать меня никто не собирался.

Мои дети мне снились еще много лет, я продумывал и переваривал в голове, как надо было сказать то и как надо было поступить тогда. Но в какой-то момент я осознал, что те, кого я помню милыми и обаятельными своими 11-летними детками, уже давно стали взрослыми людьми, и ни помочь, ни навредить им я уже никак не могу. И я отпустил всё это.

Алексей Нимандов

Местом моего боевого педагогического крещения была одна из сельских школ Челябинской области. Школа, что интересно, была малокомплектной — в 1-м классе было человек 8, в 8-м — 4, в 9-м — 6. Вдобавок многие приходились друг другу родственниками разной степени родства, причем порой доходило до смешного — например, один из самых страшных хулиганов был родственником директора и носил ту же самую фамилию.

Я очень быстро выгорел как преподаватель. Придя в школу, будучи молодым и наивным, я сразу же начал пытаться стать новым Макаренко или Амонашвили, выдумывал всякие необычные задания, показывал ученикам с экрана ноутбука обучающие ролики — словом, старался всячески разнообразить процесс, чтобы избежать скучной зубрежки по учебнику.

Но очень быстро оказалось, что никому это особо не нужно — основная часть учеников воспринимала такую творческую свободу как почву для баловства, другие учителя искренне не понимали, зачем я так заморачиваюсь, а сама школа была абсолютно не готова к инновациям — компьютеры в классе информатики видали еще молодого Билла Гейтса, Интернет был только в кабинете директора, принтер работал через раз, а все наглядные пособия пришли прямиком из СССР.

В какой-то момент я устал идти против системы и расслабился. Конечно, унылым преподом-нытиком я всё равно не стал, но моя активность значительно сократилась.

Меня удивляло и радовало, что, даже несмотря на то что село было, прямо скажем, в запустении, там было очень много умных и воспитанных детей. Детей, по которым сразу видно, что родители ими занимаются, что в семье хорошие отношения. Причем часто это были далеко не самые обеспеченные семьи. Для того чтобы воспитать доброго и любознательного ребенка, вовсе не обязательно иметь много денег. Хотя, конечно, нельзя не отметить, что эти дети росли прилежными отличниками скорее вопреки, а не благодаря.

Если вы не фанат педагогики, то плюсов в такой работе вы найдете немного. Для меня он и вовсе был один — это общение с детьми, которые реально хотят чему-то научиться — немецкому языку, игре в шашки, хотят узнать, как живется в большом городе (в Челябинске некоторые из них не бывали никогда) и т. д.

Всё остальное — сплошные минусы. В селе школа нашла у местной старушки квартиру, в которой меня поселили. Но за квартиру платил я сам — по 3,5 тысячи рублей каждый месяц. Квартира, кстати, была тем еще сараем, где зимой я ходил в двух свитерах и спал под тремя одеялами, где не было горячей воды, а также телевизора, радио, Интернета и даже мобильной связи.

Вторая причина — мой возраст и пол. Завуч школы отчего-то сразу решила, что если я молодой и одинокий мужчина, то обязательно начну соблазнять старшеклассниц. Некоторые из них и правда демонстрировали знаки внимания и специально оставались на дополнительные занятия, но я всегда старался держать профессиональную дистанцию. Тем не менее косые взгляды и странные намеки со стороны руководства откровенно нервировали.

Причина третья — зарплата. В период с 2013 по 2015 год зарплата учителя немецкого языка в сельской школе составляла около 20 тысяч рублей. Вычитаем из этой суммы стоимость билетов на автобус в Челябинск / из Челябинска, пропитание и оплату квартиры. Но в 2015 году стало еще круче: министерство образования области почему-то отменило доплаты молодым педагогам, и я стал получать 17 500 рублей. А вел я по 5–6 уроков 5 дней в неделю, а также дополнительные занятия.

Собственно, это и стало причиной моего увольнения. Ездить за 60 км от дома, жить в спартанских условиях ради таких копеек не было совершенно никакого смысла. Тем не менее считаю эти годы интересным опытом, о котором могу долго рассказывать.