«Матрица» как Ванга: Что предсказал и определил главный фильм рубежа тысячелетий

Вы еще помните, с чего все начиналось? Проверьте себя перед премьерой

В четверг, 16 декабря, на экраны выйдет «Матрица. Воскрешение», постскриптум к самой влиятельной ленте рубежа тысячелетий. Накануне миллениума никому не известные братья Вачовски сняли фильм (а потом еще два сиквела), который стал настоящей бомбой, без преувеличения определил все дальнейшее развитие не только кино, но и культуры вообще. Теперь «Матрица» возвращается — а в преддверии ее выхода на экраны небесполезно вспомнить, что в ней было такого, что она оказала такое влияние на наш мир. И, соответственно, чего ждать от «Воскрешения».

Новая фантастика

К концу двадцатого века все баталии в сфере научной фантастики уже успели отгреметь. Остались в прошлом времена, когда двери студий были распахнуты, а дерзкие персонажи вроде Ридли Скотта, Джорджа Лукаса и других запускали многослойные саги, открывающие зрителям новые миры. Тем более громом среди ясного неба стало появление «Матрицы», основанной на совершенно новой мифологии, незнакомой ровным счетом никому, кроме создателей. Мало того что продюсер Джоэл Сильверман, до этого давший старт «Крепкому орешку», в этот весьма рискованный проект поверил — надо понимать, что в принципе ставить две фамилии в графе «режиссер» решаются редко (опасаясь, что это будет воспринято как признание какого-то конфликта на съемках). Он же это сделал — и автоматически превратил братьев Вачовски в феномен сложного, умного блокбастера.

Ссылки, цитаты, сноски

Оригинальная «Матрица» была буквально набита отсылками — к «Алисе в стране чудес» и классике мировой живописи, религиозным текстам и философским трактатам. Герои носили говорящие имена — Нео, «новый», он же «One», «избранный» — при измененном порядке букв; его возлюбленная Тринити («Троица»); погружающий в сон и одновременно пробуждающий Морфеус. Топонимы — сплошь из библейской мифологии: корабль зовется Навуходоносором, город людей — вовсе Сионом. Но главное — трилогия Вачовски воспользовалась всем этим богатым списком использованной литературы строго по назначению. Именно за счет отсылок «Матрица» стала не столько зрелищем, сколько важным публицистическим высказыванием рубежа веков.

Любимый фильм философов

Пожалуй, никакой другой фильм не находился в такой тесной связи с философией — в буквальном смысле, как с академической дисциплиной — как «Матрица». С одной стороны, сам сюжет явно вдохновлен идеями мыслителей конца века. Достаточно того, что в одной из первых сцен первой «Матрицы» в комнате хакера Нео обнаруживается томик «Симулякров и симуляции» французского мыслителя Жана Бодрийяра. Да и сами Вачовски буквально заставляли членов съемочной группы этот труд штудировать. Он действительно их, так сказать, «перепахал»: «Матрицу» при желании вообще можно считать вольной экранизацией этого философского трактата. По Бодрийяру, все, что создает человек, — бесконечные копии реальности, подменяющие ее симулякры. А люди постоянно заняты созданием иллюзий — и любая человеческая деятельность так или иначе только на это и направлена. Согласитесь, то же самое, что и сюжет фильма, только другими словами.

Естественно, сам Бодрийяр о «Матрице» высказался в первых рядах — как об очень поверхностном изложении своих идей. Кинокомпания Warner Bros пошла после релиза «Матрицы» на рискованный и даже абсурдный шаг: на сайт фильма принялась выкладывать не пресс-материалы о съемках, а эссе философов и публицистов, посвященные феномену картины. Славой Жижек проводил аналогии с платоновской пещерой (если вкратце — люди не видят реальности, а только наблюдают за пляской теней на стенах темницы, в которую заключены), Бодрийяр ворчал. А все вместе окончательно закрепили «Матрицу» в качестве самого шумного высказывания своего тревожного времени, полного дурных предчувствий по поводу миллениума.

Предтеча фейк ньюс

Наравне с пелевинским «Generation П» в отечественной культуре «Матрица» (и ее соавторы-философы) создала главную идею поколения рубежа веков: всё — иллюзия, всё — вранье, вопрос лишь в его искусности и правдоподобии. Только если наш соотечественник был достаточно прямолинейным, Вачовски продемонстрировали редкое мастерство переноса на экран укоренившихся в культуре философских идей.

О том, что жизнь есть сон, писали многие — но никто и никогда этого так убедительно и страшно не утверждал. «Матрица» свидетельствовала: каждый из нас лишь смотрит картинки, поставляемые искусственным интеллектом, а для того, чтобы от них оторваться, надо обладать отвагой Нео и принять красную таблетку, срывающую оковы. Мыслитель Славой Жижек остроумно заметил, что любой обыватель отказался бы от такого выбора — иллюзия или прямой взгляд на реальность — и попросил бы третью таблетку, совмещающую одно и другое.

«Матрица» к тому же легла на благодатную почву — наступал век всеобщего сомнения, в котором идея о том, что все вокруг иллюзия, стала более чем актуальной. Поэтому фильм и попал — во многом против воли авторов — в «копилку» этого отчаяния, стал весомым аргументом в пользу того, что истины, как и реальности, не существует. А значит, долг каждого из нас — придумать ее, перезапустить программу. Только в «Матрице» на протяжении всей трилогии этим занимался отважный Нео, а в реальности (которой, конечно, нет) — скучный офисный планктон.

Сетевой герой

«Матрица» — первый и, пожалуй, последний случай успешной передачи кинематографом реалий, фактуры и стиля Всемирной паутины. Едва ли не все прочие попытки изобразить на экране мир хакеров, стиль сетевого общения оборачивались стыдной пародией — примеры всем наверняка придут в голову сами.

Вачовски же вовсе не стремились показать, как компьютерный гений пишет коды (Нео в реальности все больше дремал), а его коллеги переписываются в ранних наивных мессенджерах. Они уловили саму суть грядущего мира, в котором интернет станет не столько средством общения, сколько параллельной вселенной, куда более реальной, чем сама реальность. С каждым годом и каждым стартапом вселенная «Матрицы» все больше материализовывалась наяву — пока не стала провидческой документальной картинкой.

Любовники, каких прежде не бывало

Наконец, куда менее заметную, но тоже очень значительную революцию Вачовски произвели одним махом и в драматургии, и в мире отношений между полами. В «Матрице» они впервые вывели на экран совершенно новых, невиданных прежде любовников, Нео и Тринити. В их отношениях нет сексуальности, оба они бесполы, как ангелы, андрогины, и даже поцелуи служат не знаком того, что «Нео+Тринити=сердечко», а магическим ритуалом. То воскрешают, то обозначают решение биться до конца.

Прежде в блокбастерах отношения мужчины и женщины были важным мотивом в действиях героев, соответственно, и сами они были подчеркнуто сексуальны (то-то потом Кэрри Фишер не могла простить, что ее заставляли в роли принцессы Леи не носить лифчик, чтобы подчеркнуть грудь). Андрогины, аватары Нео и Тринити, стали предтечами новых отношений, которые теперь вызывают яростные баталии на тему гендера, идеальными любовниками двадцать первого века. Ну а еще в этих образах Вачовски предсказали собственное будущее, превращение из братьев в сестер, преодоление того, что дала им природа.

Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»