«Параллельные матери» — фильм о костях и крови, прикинувшийся глянцевой сказкой

Новый фильм Педро Альмодовара — как болезненный упрек российскому обществу. Картина, которой с января прочат почетное место среди главных кинопремьер года, добралась до петербургского широкого проката. И ее точно надо смотреть — во всяком случае, начало и финал.

Сочные краски, приятные интерьеры, идеально выстроенный кадр, лица героев крупным планом на фоне классической живописи. Разумеется, секс с некоторыми отклонениями от мейнстрима. На первый взгляд, «Параллельные матери» — это привычный суповой набор, из которого любимец публики Альмодовар готовит свои шедевры на тему испанских страстей. Для российского зрителя всё меняют последние десять минут фильма.

Этот фильм чаще всего описывают как драматическое пересечение судеб двух совершенно не похожих между собой женщин, которые становятся матерями одновременно. Дженис (Пенелопа Крус) почти сорок, она успешный «глянцевый» фотограф. Любовник, археолог Артуро (Исраэль Элехальде), просил с деторождением подождать — не может же он прямо сейчас развестись с тяжелобольной законной женой. Был послан. Ана (Милена Смит) — вчерашняя школьница, которую изнасиловали одноклассники на вписке. Родители давно в разводе. После «инцидента» богатый и суровый папа возвращает девушку из Гранады к матери в Мадрид, как бракованный товар. А матери, как назло, предложили роль в театре, и она уезжает на гастроли, оставив дочь с новорожденной одну-одинёшеньку в огромном доме с горничной и няней. Дженис и Ана встречаются в роддоме и обмениваются телефонами, теряют связь, а потом случайно сталкиваются на улице. И не подозревают, насколько сильной окажется их связь.

В целом «Параллельные матери» — кино-обманка. Больше всего в нем раздражают две вещи. Первая — просто-таки удивительные объемы продакт-плейсмента. Японские автомобили, американские компьютеры, тяжелый и среднетяжелый люкс с акцентом на том, что героине нравится именно эта кофточка. Альмодовар — живой классик. Видимо, потому так хорошо продается. Второе — фильм продвигают как кино на «женскую тему», «новый взгляд на материнство» и так далее. Как будто классик хотел не только освоить рекламные бюджеты, но и модную фемповестку. На самом деле картина к ней никакого отношения не имеет (что в наших широтах может быть воспринято скорее как жирный плюс). Единственный отсылающий к «женскому вопросу» атрибут в фильме — футболка Dior с надписью «We Should All Be Feminists» («Мы все должны быть феминистами». Или «феминистками» — кому как больше нравится). Горячая новинка 2017 года. Героиня Пенелопы Крус в ней дома хлопочет по хозяйству. Тонкий троллинг, ничего не скажешь.

С позиции российских реалий у героинь вообще нет никаких проблем в жизни. Никто не заставляет их делать аборт, не спрашивает «а муж где?», не выгоняет на улицу или к станку с дитём под мышкой. Неприятности вроде памперсов и грудного вскармливания не заслуживают даже упоминания, а высыпаться помогает «ночная няня» — человек, которого нанимают специально для того, чтобы спать с младенцем в отдельной комнате. Быт складывается сам собой, зарплата позволяет выделить помощнице, которая не умеет даже картошку чистить, 800 евро в месяц. Задушевные разговоры происходят на кухне размером с небольшой спортзал. Хамон едят между делом, как «докторскую». Мужик, конечно, сволочь, но, как в финале выяснится, порядочный. В общем, все сладкие атрибуты мыльной оперы для домохозяек в наличии. В таких условиях быть феминисткой легко и приятно, но совершенно необязательно. Сюжет и вовсе как будто позаимствован из индийского кино сорокалетней давности: младенцев перепутали, один в итоге умер, от чего — непонятно. Просто по сценарию так надо было.

Но всё это совершенно неважно.

История про «параллельное материнство» — не более чем красивая начинка, которую приятно посмотреть из любви к творческому методу Альмодовара и бесспорной красоте Пенелопы Крус. А вот сюжет, который всё это дело обрамляет, куда важнее.

Знакомство Дженис и Артуро началось с просьбы помочь с организацией раскопок — он же археолог. Дженис, несмотря на то, что давно живет и работает в Мадриде, не теряет связи с маленьким городком, из которого она родом. А там почти в каждой семье десятилетиями тайно хранят фотографии мужчин, которых в 30-е годы расстреляли фалангисты (ультраправая партия в испанской Гражданской войне. — Прим. ред.). Одному удалось спастись, и он рассказал, где именно закопали тела. В условиях террора (по оценкам историков, республиканцами были расстреляны порядка 60 000 человек, франкистами — от 100 000 до 120 000 человек. — Прим. ред.) родственники боялись даже говорить лишний раз о погибших, но помнить не переставали. И вот, почти 80 лет спустя, жители городка готовы вскладчину нанять специалистов, у которых хватит квалификации, чтобы произвести раскопки на месте расстрела.

Зачем им это? «Ты должна понимать, в какой стране живешь!» — кричит Дженис на Ану, которая уточняет, не проще ли оставить старые кости там, где они лежат, и жить дальше.

В финале фильма археологи под руководством Артуро находят скелеты всех, кого казнили в 30-е, в одной траншее. Жители городка идут к раскопу, чтобы увидеть предков, которых они, наконец, смогут похоронить по-человечески. В руках — черно-белые фотографии. И это шествие не может не напомнить российскому зрителю вполне конкретную нашу традицию последних лет. Точно так же, с фотографиями, у нас каждый май по регионам и деревням ходит «Бессмертный полк».

Конечно, если говорить об исторических, а не визуальных параллелях, то «испанский холокост» вернее было бы сравнивать с большим террором и репрессиями 30-х. Вот только в России не припомнить случая, когда жители какого-нибудь городка спустя 80 лет пытались добиться и добивались раскопок на месте расстрела, чтобы захоронить своих родственников.

Возможно, всё дело в расстояниях? Испания по сравнению с Россией, и уж тем более Советским Союзом, страна маленькая. Расстреливали на месте, а не развозили по лагерям за десятки километров от дома. Да и сегодня «перебраться в столицу» — это два-три часа езды по шоссе. А у нас при большинстве переездов люди все связи теряют и не очень любят копаться в прошлом. Возможно, поэтому солдат на Синявинских высотах до сих пор откапывают не внуки павших, а поисковики-энтузиасты. А дискуссия о том, кто именно захоронен в Сандармохе — репрессированные из Соловецкого лагеря или «красноармейцы, которые погибли в боях против финских оккупантов», не вызывает примерно никаких ассоциаций среди большинства граждан. И наше уже традиционное шествие с портретами, местами по разнарядке, — зачастую не более чем шествие с портретами, окончательно ставшее виртуальным по случаю пандемии. В этом смысле «Параллельные матери» — высказывание куда более глубокое и болезненное, чем хочет казаться на продающих кино постерах.

Венера Галеева, «Фонтанка.ру»