Украинский цугцванг: 60 на 40

Таково соотношение между надеждой на мир и угрозой войны. Какой мир и какой войны? Это существенно, но сегодня оценим ситуацию в целом. Во второй раз за год события разворачиваются вокруг Украины. Безотносительно последствий эта страна стала главным внешним регулятором наших отношений с Западом. Потому что главный внутренний регулятор — наш ядерный потенциал — остаётся лишь на чёрный день. А его опасно приближать.

Кому — 60…

60-процентная надежда на мир (напомним: ниже 55 процентов эта планка не снижалась) обусловлена прочностью глобальных позиций Запада. По крайней мере, от Украины и Донбасса они не зависят. Магистральный бизнес-обмен не нарушен. Не только территориям, но и стратегическим интересам коллективного Запада не угрожают ни «кубинские» ракеты, ни иное покушение на статус-кво: всё в целом идёт по сценарию, заданному три десятилетия назад. А уж если кого Западу опасаться, то не России, а Китая. О нём мы вспомним не раз. Это — во-первых.

Во-вторых. Сколько бы мы ни обличали авантюризм «ястребов-атлантистов», способность мыслить не только перспективно, но и вариативно остаётся коньком, прежде всего, Вашингтона. Другие столицы сегодня не в счёт. Интриговать и пугать Россией — дело политиков и пропагандистов. А расчехлять ракеты — профессиональных прагматиков. Они умеют возразить любым популистам. Вспомним показательный отказ британского генерала Джексона «искоренить» (dig out) российских десантников, занявших косовский аэропорт Приштина в июне 1999 года: I won’t gonna start the Third World War — «Третью мировую — не начну». Так филологически сбивчиво ответил британец американскому главкому НАТО Кларку, исполнявшему политическую волю свыше. Но и сами политики могут обосновать «запасную» роль России в случае конфликта с Китаем. Тем более что эта перспектива весьма вероятна. Восточная Европа на этом фоне воспринимается скорее как политический полигон, чем глобальное поле боя.

В-третьих. Украина уже «заряжена» на длительное противостояние России. Неотступная и длительная «привязанность» Москвы к своим ближайшим европейским рубежам для Запада ценнее, чем одномоментный «взрыв страстей». Иными словами, регулируемый извне российско-украинский конфликт («тепленькая» война) Западу всяко интереснее.

Есть и такое: неоднократные предупреждения о неготовности 25–30 процентов граждан Украины «воевать с русскими» говорят о многом (вряд ли с нашей стороны меньше). Неизвестно, сколько украинцев возьмётся за оружие, сколько попытается спастись. Из страны, на вооружении которой состоят танки и авиация «пенсионного возраста» числом в три раза меньше, чем в 1991 году. (Заметим: на Украине не производятся даже патроны.) Так что перспективнее: сохранить в антироссийской обойме «полноценно Незалежную» или вовлечь Запад в восточнославянский хаос? Тот, что при любом соотношении потерь и обретений сопряжён как минимум с новыми волнами эмиграции в Европу? А европейцам куда бежать, если через беженцев война коснётся и их? Им что — мало арабов и прочих мусульман? Но главное, повторим, в другом: даже если гипотетическое расширение «русского мира» не усилит потенциал России, оно заставит Китай ещё раз оглядеться.

Наконец, в-четвёртых. Что выгоднее Западу: проявить себя глобальным миротворцем, подтвердив «цивилизационное» влияние не только на Европу, но по факту и на всю Евразию? Заодно «номинировать» своих лидеров на Нобелевскую премию мира? Или разжечь «региональный костёр» с непредсказуемыми вспышками по всему периметру российских границ? И даже шире. Принцип домино «политикой» не отменить.

Повторим: Западу привычнее опираться на управляемость «своих и чужих», а не на безоглядный авантюризм. Тем более что «непредсказуемость Кремля» — это не только публицистический мем, но и повод «оглянуться в будущее».

Да и нескончаемые «медиаэшелоны с российскими войсками», ждущими, когда промёрзнут дороги, выглядят бутафорски. Если дойдёт дело до боевых задач, тут скорее пригодится недавний опыт ОДКБ, за три дня успокоивший ситуацию в Казахстане. При чём тут растянувшиеся «обозы», чуть ли не с верблюдом во главе?

Другое дело, что передвижения (учения) наших войск мы рассматриваем как зримое предупреждение. А что ещё? Если никак не реагировать, это будет означать, что с «освобождением Донбасса» наше государство не то что смирилось, но ничего решительного не предпринимает.

…о 40 — мы тоже помним

Возможно, уже в пятый раз называется дата «агрессии России против Украины». И хотя это похоже на планирование чужого самопожертвования, опасность перехода пресловутых «линий» недооценивать нельзя. Вот почему. На протяжении 30 лет Москва не претендовала на геополитическое главенство, ограничиваясь «мюнхенскими речами». Любая наша внешнеполитическая активность осуждалась ими столь же привычно и высокомерно, как и прочие решения, направленные на укрепление государства Российского. Само его существование решительно не приравнивается к значению русской классики. О достаточности, своевременности и эффективности этих решений скажем в другой раз. Наши успехи на украинском направлении с 1991-го по 2014 год вряд ли очевидны.

Тем временем в международную практику постепенно входит постмодерн. Это когда абстракции-предвкушения довлеют над расчётом. Отсюда велик соблазн одним махом обнулить все риски-угрозы, не заморачиваясь последствиями. А ядерное оружие? Так его применение, как нас почти убедили, немыслимо! Зато Байдену позарез нужен внешнеполитический успех: выборы в Конгресс — уже в ноябре. А Трамп «не дремлет».

Собеседники, дипломатический опыт которых измеряется десятилетиями, наиболее тревожным сигналом называют нежелание прежде всего англоязычных партнёров о чём-либо договариваться по существу. Вместо этого российская сторона имеет дело с высокомерным резонёрством — «Москва не имеет права обсуждать будущее НАТО и Европы».

Тем временем Восточная Европа Западом воспринимается как бесконечно далёкая от готических столиц, да и «Путина никто не любит». Такие искушения крепнут и не могут не повлиять на самых стойких прагматиков. Уже это — предпосылка к переходу «красной линии». Тем более что недавние обращения Москвы к США и НАТО расценены как покушение на их права: «Не опоздать бы с Москвой!» — слышится не только из Вашингтона. Но от возмущённого «Доколь!» рукой подать до команды «Пли!» И за афганский август-21 можно поквитаться. Попутно «построив» расслабившихся евросоюзников и прочих «вдумчивых». Это — во второй раз — во-первых.

Во-вторых, и поэтому. Киевская убежденность («Мы Москву крестили, нам её и отпевать!») как никогда и ничто подпитывает западный постмодерн. Посреднические форматы по существу отвергнуты. Минскому перемирию, обещавшему единство Украины, её лидеры предпочитают общеславянский «авось». Киев считает себя защитником и передовым отрядом западного мира, в чём назойливо убеждает прежде всего Вашингтон. Ситуацию взвинчивает и внутренняя турбулентность в украинском политическом классе. Ничто так не консолидирует народ, как внешняя угроза. Это — поучительная банальность.

Поэтому пересечение украинскими военнослужащими границы с Донбассом будет предсказуемо расценено как начало «долгожданной» российской агрессии. На месте военнослужащих (кстати, на границе с ЛДНР их 150 тысяч) могут быть и «народные мстители», «возвращающиеся вооружённые переселенцы» (!) и прочие «рыцари демократии» с любыми паспортами. Поэтому нельзя исключать «разборок на месте» — спонтанного столкновения. А потом…

Здесь мы подходим к вынесенному в заголовок цугцвангу: если наши войска остаются на украинской границе (в Киеве их насчитали 127 тысяч), значит, Россия точно готовится к агрессии. Если войска отведём, значит, мы струсили, тем самым дали отмашку на «освобождение Донбасса». Подытожим: главная опасность войны состоит в её мотивационной предопределённости в головах некоторых политиков. Тех, кто объём западной поддержки ставит в зависимость от начальных боевых успехов. Таблеток от воинственного угара человечество не придумало.

В-третьих. Не будем прибегать к конспирологии, но «особенности», прежде всего, англосаксонского менталитета позволяют предположить наличие планов куда более пространственных, чем проукраинские. Их суть может состоять в том, чтобы подтолкнуть Россию к хаосу, внутреннему размежеванию, по крайней мере, размыванию морально-политических ориентиров. Тем более что российско-украинский конфликт в силу своей этноисторической первопричины имеет признаки гражданской войны. «Сместить» её в российский социум — куда более перспективная задача западных «партнёров», чем «освобождение Донбасса». Галопирующее омещанивание нашей «интеллектуальной» прослойки уже содержит риски раскола общества. К тому же, пожалуй, никогда за последние сто лет эмигранты из России не становились столь неистовыми защитниками «цивилизованного мира».

Никто не скажет, какие социально-политические последствия вызовет уже двухлетняя коронавирусная беда. И у них, и у нас. Насколько решения, принимаемые в этих условиях, можно считать оптимальными для сохранения мира? Нельзя не учитывать кумулятивный эффект от накладки переживаемых обществом проблем на внешние опасения — особенно если ими грамотно «распорядиться». Это, повторим, очевидно не только нам. Как и то, что протест порождается фобиями, которые легко «подсказать». А «военно-украинское поле» может стать «полевым сбором» перед грядущими «битвами за умы и сердца».

* * *

Ситуация вокруг Украины превращается в игру нервов. Взаимное психологическое давление Запада и России — беспрецедентно со времён Карибского кризиса. Каждая сторона ждёт уступок. Но социологически подтверждаемая 60-процентная вера в здравый смысл всё-таки обнадёживает. Явно требуется влиятельный посредник, заинтересованный в «мире во всём мире». Китай?

Борис Подопригора,

политолог