«Девочками мы точно не торгуем». Король питерской похоронки Ларькин — о друзьях и врагах

Единственный в России официальный миллиардер в сфере ритуального бизнеса Валерий Ларькин впервые дал большое интервью. Тут откровенно: про баню, оторванные головы и тех, кто хочет новый шкаф.

Валерий Ларькин сегодня в той или иной степени владеет или руководит 26 юридическими лицами, почти все из которых специализируются на ритуальном бизнесе. Исключение составляет пост президента Федерации хоккея Санкт-Петербурга, в президиум которой входит Борис Ротенберг, племянник Аркадия Ротенберга. Валерий Ларькин называет его другом детства и подчеркивает: в бизнес друг к другу мы не лезем.

В совокупности с компаниями партнеров Валерий Ларькин охватывает большую часть рынка ритуальных услуг Петербурга, включающего обслуживание 89 городских кладбищ, предоставление услуг в городском крематории, производство гробов и ритуальных аксессуаров. Позиция первого лица городской похоронки имеет и официальный статус — миллиардер возглавляет Ассоциацию предприятий похоронной отрасли Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона, в которую входит большинство упомянутых компаний.

А ещё Валерий Ларькин — антигерой примерно полусотни публикаций, в которых на протяжении последних нескольких лет описываются попытки не относящихся к его бизнес-группе предпринимателей оказывать ритуальные услуги в Петербурге. Во всех этих публикациях предприниматели жалуются: их не пускают.

«Фонтанка» стала первой, кто расположил короля питерской похоронки к откровенности.

— У ваших компаний госконтракты на обслуживание всех 89 городских кладбищ. Как вам это удалось?

— Прошу прощения, а можно без мифологии? Компании, обслуживающие городские кладбища, входят в Ассоциацию предприятий похоронной отрасли, которую я возглавляю, но это не компании Валерия Ларькина. Они самостоятельные юридические лица, у них свои директора, каждый из которых добивался и добивается чего-то сам. Лично моих компаний на кладбищах нет, и так было с самого начала. В конце 90-х — начале нулевых годов мы с покойным Игорем Минаковым начали заниматься созданием ассоциации, выработкой общих правил, по которым могли бы работать входящие в нее компании и друг с другом взаимодействовать. Но свою нишу каждая компания занимала сама.

Валерий Ларькин рассказывает, что впервые оказался на кладбище в 1983 году — пришел работать на Большеохтинское, до того был шофером в «Ленэнерго». Когда приятель устроился на кладбище установщиком памятников, позвал и его. Говорил, работа тяжелая, но хорошо платят. Нынешнему миллиардеру тогда было 24 года. По его воспоминаниям, всё казалось непривычным — таскал памятники, возил тяжеленные тачки с песком, техники тогда на кладбищах не было. Плюс участвовал в похоронах, что поначалу казалось самым трудным с эмоциональной точки зрения. Говорит, даже думал сбежать, но держался. Во-первых, заработок, во-вторых, сам труд. Ему важно видеть результат, когда делаешь что-то своими руками. Хорошо установленные памятник, поребрик, благодарность людей, для которых что-то построил, — это всё плюсы, они поддерживали. За полгода втянулся, через год стал бригадиром, потом мастером — довольно высокое достижение: мастер принимает заказы у родственников умерших, договаривается о цене, потом сдает работу.

— Племянник вашей жены Олег Шутов — руководитель или совладелец четырех компаний, обслуживающих 36 городских кладбищ. Получается, ваши интересы представлены им?

— Нет, не получается. Он взрослый, самостоятельный человек, и для меня он, прежде всего, сотрудник компаний, входящих в ассоциацию. 36 кладбищ, конечно, звучит круто, но обычно одна компания обслуживает парочку действующих кладбищ и несколько так называемых придатков — кладбищ, где давно никого не хоронят, но их все равно надо содержать и благоустраивать. Это, скорее, обременение.

— Он же депутат муниципального образования «Город Всеволожск». Вы обсуждаете с ним законотворческую деятельность?

— Нет, конечно, это же его деятельность, ко мне-то она какое имеет отношение? Поверьте, у меня есть дела помимо проблем муниципалитета Всеволожска, как и любого другого муниципалитета.

Валерий Ларькин, по его словам, зарабатывал на Большеохтинском кладбище 250–300 рублей в месяц, когда средняя зарплата на предприятиях была 120–130. Ему казалось тогда, что это очень большие деньги. Но, говорит, никогда не шиковал. За три года накопил на первую машину — «Жигули» 13-й модели. Уже потом, позже, купил, как сегодня выражается, нормальную машину — «девятку».

В начале 90-х занял первый руководящий пост — стал директором Ковалевского кладбища. Утверждает, что специально ничего для этого не делал — просто хорошо работал: «Не носил никому взяток, уж это точно. Мы облагородили Большеохтинское кладбище, качественно убирали прилегающую территорию, зимой особенно, выиграли тогда ещё какое-то соревнование между кладбищами, в общем, привлекли к себе внимание руководства в хорошем смысле…» — говорит он.

Тогда же появился криминал в лице лидера казанской ОПГ Артура Кжижевича. По словам Ларькина, оплаты «крыши» удалось избежать, что в какой-то момент чуть не кончилось трагически. Кжижевич вызвал Ларькина и его товарищей на сходняк на улице Радищева и выдвинул условия: сами платите столько, с людей собираете столько. Главе Ассоциации предприятий похоронной отрасли запомнилось: они ушли с напутствием «ваши головы завтра будут плавать в Неве». Говорит, спас близкий друг, которого не хочет называть, — он был другом Кжижевича, причем старшим в иерархии. Руководителей Ковалевского кладбища оставили в покое, они продолжали работать, не превратившись в барыг, которые платят. «Кто застал то время — поймёт», — говорит Валерий Ларькин.

— Вас называют королем похоронки, не пускающим чужих в свои владения. Ритуальные агенты не могут работать в крематории, не могут арендовать места в городских моргах, не могут производить захоронения на городских кладбищах. Везде компании Валерия Ларькина, которые их не пускают. Такими словами можно кратко описать фабулу десятков судебных процессов и жалоб в антимонопольные органы.

— Представьте: я хочу себе домой новый хороший шкаф. Прихожу я на мебельную фабрику и говорю: «Ребята, у меня тут фанера, доски, отойдите, пожалуйста, я сейчас поработаю на ваших станках и сделаю на них такой шкаф, который мне нравится». На мебельной фабрике, как вы понимаете, мне скажут: либо закажи нам и мы сделаем, либо купи себе мебельную фабрику и наслаждайся там собственными шкафами. Поставьте себя на место директора этой мебельной фабрики — такое нормально? Они же умудрялись приезжать на кладбища, обслуживаемые нашими компаниями, и требовать, чтобы им дали самим провести захоронения. Ну, давайте каждый будет сам хоронить кого захочет, где захочет и как захочет — такое здравому смыслу и закону соответствует?

— Крематорий, морги, кладбища — не ваша мебельная фабрика. Они государственные…

— Правильно. Соответствующие госорганы проводят конкурсы, их выигрывают наши компании и там на законных основаниях работают. Если кто-то тоже хочет там зарабатывать — добро пожаловать, приходите и устраивайтесь к нам на работу. Но нельзя прийти и сказать: «Теперь тут будем мы». Те, кто там сейчас, должны испариться? Но мы не собираемся испаряться. Отсюда результат — они по доверенностям от родственников умерших покупают наши услуги, и, например, кремация обходится родственникам в 30 тысяч рублей, хотя у нас она стоит 7900.

— Но родственники умерших сами же выписывают им доверенности…

— Конечно, потому что эти горе-бизнесмены получают номера телефонов и адреса этих родственников, направляются туда и, как стервятники, уговаривают подавленных горем людей воспользоваться их услугами. Покойный еще дома лежит, в соседней комнате, а они уже тут — это нормально? У них нет своих производственных мощностей, своего ритуального транспорта, у них ничего нет, кроме желания срубить денег. Фактически они покупают наши услуги и втридорога перепродают их родственникам умерших, которых на фоне стресса из-за смерти близкого человека удается уговорить. Но это не бизнес, это безобразие, время которого, надеюсь, проходит.

— В марте 2021 года бывший герой «Бандитского Петербурга», имя которого стояло рядом с именем легендарного Александра Малышева, ныне доктор социологических наук Сергей Михайлов публично заявил об уходе из ритуального бизнеса Всеволожского района Ленобласти из-за того, что его выдавили оттуда представители вашей бизнес-группы.

— Вы серьезно? Выдавили Сергея Михайлова? Кто же это такой крутой в моей бизнес-группе? Я ни разу не встречался с уважаемым Сергеем Михайловым и понятия не имею, чем он занимался во Всеволожском районе. Более того, меня не интересуют кладбища Всеволожского района — это не наша сфера интересов. Вообще не понимаю, как можно выдавить человека, который что-то построил, ведь это законно принадлежит ему. Интересно даже: а что построил Михайлов, откуда его выдавили? Он заключил хорошие договоры? Создал серьезный бизнес? Набрал штат сотрудников, обучил их? Это разговоры в пользу бедных. Где он был, когда его выдавили, и что он делал?

В 1996 году генеральный директор отвечающего за городские кладбища Специализированного производственно-бытового объединения Управления предприятиями коммунального обслуживания (УПКО) Ленгорисполкома Борис Макутов перешел в Смольный, а Валерий Ларькин занял его место. Продержался недолго — чуть больше чем через год его посадили. Сейчас бизнесмен понимает — это нормально, не следовало соваться в кладбищенские бухгалтерии. Говорит, что столкнулся с интересами тогдашнего руководителя одного из подразделений отвечавшего за кладбища УПКО покойным ныне Владимиром Королевым (СМИ его называли королем питерской похоронки). Ларькин считает, что легко отделался — провел год в следственном изоляторе ФСБ на Шпалерной. Говорит, что за весь год его ни разу не допросили, но потом выпустили, а дело прекратили по реабилитирующим основаниям. Якобы приехала проверка из Москвы, которая объективно разобралась в ситуации и вернула её в рамки закона.

— Во время пандемии похоронить человека в закрытом гробу стоило столько же, сколько в открытом: «ковидных» покойников бальзамировали и брали за это плату с родственников. А отдельных денег стоило ускоренное вскрытие, оформлявшееся как «консультация». Считаете ли вы такую практику правильной? Пытались повлиять на неё?

— В ритуальном бизнесе есть разные сферы деятельности, и входящие в мою ассоциацию компании отвечают не за все. Подготовкой покойных к захоронению или кремации занимаются санитары моргов, в которых оказываются эти покойные. Это совсем другой бизнес, к которому ассоциация не имеет никакого отношения. А похороны умерших от ковида в закрытых гробах лично мне с самого начала казались странными. Это лишает родственников возможности попрощаться, а почему? Я думаю, вопрос тогда не изучили до конца и с перепугу перестраховались — вряд ли умершие от ковида опасны на расстоянии нескольких метров на улице или в прощальном зале крематория, достаточно было просто поставить ограничительные заграждения и не пускать к ним слишком близко. Их же ещё хоронили сначала на отдельных кладбищах, а потом на отдельных участках. Люди лишались возможности производить родственные подхоронения, это нарушало волю покойных, семейные традиции, что очень неприятно и, на мой взгляд, тоже необоснованно. Мы обращались по этому поводу в Роспотребнадзор, постепенно ограничения сняли.

После следственного изолятора Валерий Ларькин занялся собственным бизнесом. Так появились многочисленные коммерческие структуры и начала создаваться Ассоциация предприятий похоронной отрасли Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона, в которую вошли и иные участники похоронного бизнеса. По этому пути они пошли с Игорем Минаковым. Ларькин характеризует Минакова как умевшего зарабатывать, знавшего, как организовать бизнес, готового инвестировать и при этом очень правильного человека — никаких государственных денег, максимум официальности, всё по закону. «А я знал, как применить его знания в похоронной сфере, в которой он ничего не понимал. Кроме того, Игорь умел не пустить в бизнес криминал…» — добавляет Валерий Ларькин.

Начало сотрудничества Валерия Ларькина и Игоря Минакова в похоронной отрасли по времени совпало с одним из самых громких преступлений в петербургской похоронке — в сентябре 1998 года был убит заместитель председателя комитета по потребительскому рынку городской администрации Евгений Агарев, отвечавший за ритуальный бизнес. Безусловно, это вызвало неприятные в сторону Ларькина и Минакова ассоциации, хотя ни одному из них не предъявлялись юридические претензии. Валерий Ларькин отлично помнит эту историю, он называет Агарева своим давним знакомым. Про возможные мотивы того преступления миллиардер говорит: «Агарев был не тем человеком, от которого реально что-то зависело, он не принимал решения в сфере ритуального бизнеса со стороны города…»

— Бытует мнение, будто вашему с Минаковым успеху в конце 90-х — начале нулевых способствовал тогдашний вице-губернатор Петербурга Юрий Антонов. Якобы даже дочь Минакова была его крестницей.

— Я почти не помню Юрия Антонова и ничего не могу сказать про его отношения с Минаковым. Игорь был очень активным и коммуникабельным человеком, но я никогда не лез в его отношения с теми или иными персонами.

— Кто же занял позиции Минакова после его смерти в 2018 году?

— Организацией бизнеса и инвестициями занимаюсь я сам. Остановимся на этом.

— В 2016 году вы попали в рейтинг миллиардеров «Делового Петербурга».

— Могу предположить, что они считали по активам. Я по инвестпроекту стал собственником «Ярославских бань» на Удельной. Очень приличный актив — вот вам и миллиардер. Первое, что я там сделал, отказался от интимных услуг. При ремонте мы даже такие отделения убрали — там все общие. Мне хватает публичных обвинений в похоронной сфере — девочками мы точно не торгуем.

— Возвращаясь к сегодняшнему дню — говорят, места на центральных городских кладбищах стоят от 100 тысяч рублей и более. Чем ближе к входу место, чем удобнее к нему подход, тем дороже. Как появляются такие цены? Они согласованы с городским правительством? Неужели подготовка места имеет такую стоимость?

— Для новых захоронений на кладбищах имеются так называемые подготовленные участки. Они создаются на заброшенных территориях — там поваленные деревья, какие-то строительные материалы, в общем, просто с лопатой не придешь. Оттуда всё вывозится, делаются дорожки, благоустройство, при необходимости отсыпаются низкие места, роются дренажные канавы, проводится водопровод. Затраты на подготовку такого участка делятся на количество мест для будущих захоронений — так формируются цены. Они везде разные — в зависимости от затрат в каждом конкретном случае. Все калькуляции согласовываются с Комитетом по промышленной политике, инновациям и торговле. А то, что будто бы чем ближе к входу, тем дороже, — это полная ерунда. Представьте участок, скажем, на 20–30 мест. Где там ближе к входу? Это либо домыслы, либо недобросовестность конкретных исполнителей.

— Зимой у вас были обыски, говорили, будто связаны они с Ломоносовским районом Ленобласти и присвоившим себе деньги работником местного кладбища. Правоохранительные органы ошиблись, посетив ваши организации, или у вас там есть интересы? Чем закончились следственные действия? Вам вернули изъятое?

— Я сам бы хотел понять, почему пришли ко мне, — это все-таки надо у них спрашивать. Предприятия нашей ассоциации не имеют никаких интересов на кладбищах Ломоносовского района области, там даже взаимодействия какого-то не было. Наверное, правоохранительные органы решили таким образом с нами поближе познакомиться, хотя, конечно, форма знакомства странная. Но процессуального продолжения не было — вернули изъятые документы, и для нас всё на этом закончилось.

— Расскажите о дружбе с Аркадием Ротенбергом.

— Это просто дружба. Нас познакомил мой другой давний друг и бизнес-партнер Валерий Назаров, который с Аркадием и занимался борьбой. Мы дружим и не влезаем в дела друг друга. И в настоящее время нас связывают хорошие человеческие отношения. Подробностей, простите, не будет — уровень требует деликатности.

— Говорят, будто когда-то давно вы способствовали старту Аркадия Ротенберга деньгами…

— Нет, такого не было.

Лев Годованник, специально для «Фонтанки.ру»