«Хочешь жни, а хочешь куй». Психолог объяснил, почему мы с ностальгией вспоминаем сейчас СССР

Эксплуатация образа советской стабильности в кино, опасения по поводу недоступности импортных товаров, пересаживание автомобилистов на «жигули» и «москвичи», анонсирование новой «пионерской» организации. Фантазия на тему «Назад, в СССР» становится брендом и навязчивой идеей. Как с ней бороться и надо ли это делать, «Фонтанке» рассказал психолог Алексей Демьяненко, заведующий Городским психотерапевтическим центром Петербурга, руководитель регионального отделения Российской психотерапевтической ассоциации.

— Алексей Михайлович, то, что происходит сегодня в стране, старшее поколение и люди среднего возраста расценивают часто как возврат в СССР. Например, говорят: «Подумаешь, жили же мы за железным занавесом, и ничего».

— Есть принципиальные различия между тем железным занавесом, за которым мы жили в советские времена и тем, что надвигается сегодня. В Cоветском Cоюзе не знали другой жизни и другого государственного строя. А наши современники видели всё, и невозможно заставить их это «развидеть». Да и на государственном уровне, судя по всему, никто не собирается этого делать — страна не заинтересована в железном занавесе, ограничения не радуют никого, начиная c политиков и до рядовых граждан. Нынешний занавес опускается «с той стороны». Но Северная Америка, Европа, Австралия, Новая Зеландия и Япония — еще не весь мир. Большинство стран не собираются разрывать отношения с Россией. Поэтому на государственном уровне заинтересованы и в поисках новых связей, чтобы создавать новые туристические потоки и избежать дефицита товаров из-за наложения санкций (параллельный импорт).

Хотя я понимаю, почему возникают страхи лишиться возможности выезда за границу. Я сам в доковидные времена ездил на рыбалку в Финляндию по три раза за лето. 95 % моих шенгенских виз — ради поездок в эту страну. Но когда я слышу, что там отбирают деньги на таможне, что «кастрюлеголовые» могут разбить машину, зачем мне туда ехать, даже если есть шенгенская виза? Это можно назвать занавесом? Наверное. Но его создала не наша страна, а то отношение к ней, что возникло после начала СВО. Выход — искать новые маршруты.

— От старшего поколения и прежде можно было услышать ностальгические нотки по жизни в Советском Союзе — тогда и колбаса была «мяснее», и небо «голубее», и люди добрее. Сегодня теоретическая возможность вернуться туда звучит всё чаще, и в качестве исторической параллели, и в качестве предполагаемых новых условий жизни от молодого поколения. Удивительно, за 30 послеперестроечных лет мы пережили голодные 1990-е, дефолт, войну в Чечне, Грузию и кризис 2008 года, Крым и Донбасс 2014-го. Пандемию, наконец. Почему именно сейчас мы так часто говорим о советском?

— 1990-е были временем оптимизма, веры в светлое будущее. Мол, да, нам трудно, но мы прорвемся. Грузия, Крым и Донбасс 2014-го — не сопровождались такой жестью, как сейчас: на нашей стране санкций уже больше, чем на Иране. Люди, привыкшие жить в обществе потребления, каждый день узнают об уходе с рынка производителей или поставщиков важной для нас продукции, видят, как национальная валюта выросла в цене, а потребительские товары при этом дорожают заметно. То есть, на первый взгляд, ситуация сегодня намного легче, чем в 1990-е в целом и в 1998-м в частности, но она всё равно представляется более сложной, чем тогда. А это повод для тревоги.

Когда она возникает, развивается механизм защиты, который называется реактивное образование (одна эмоция замещается прямо противоположной. Например, если я очень жадный, — буду раздавать милостыню, чтобы увериться в обратном). В состоянии тревожности люди ищут опоры, иногда странные и парадоксальные, к ним можно отнести и романтизацию советских времен. Мысли и рассуждения о возврате в них, возможно, успокаивают. По крайней мере, старшее поколение. Мои родители, например, с благодарностью и ностальгией вспоминают времена брежневского застоя с кажущейся тогда железобетонной стабильностью.

Но надо же понимать, что если даже отчасти политика и экономика того времени вернутся, стабильности мы всё равно вряд ли дождемся.

— Сейчас кто-то говорит о дороге «назад, в СССР» с юмором, кто-то — с надеждой. Быт, экономика и психологическое состояние советского гражданина — для кого-то страх божий, а для кого-то — романтический образ. И эту романтику ежедневно транслируют по разным ТВ-каналам — ретрокино становится прямо современным трендом.

— На мой взгляд, странно не понимать, что Советский Союз существует только в наших детских/юношеских воспоминаниях, рассказах родителей и бабушек с дедушками, фильмах Госкино. Они дают приблизительное представление о том времени, потому что плохое обычно забывается, остается хорошее.

Практичных людей даже упоминание об этом возврате пугает, но и им аналогии приходят на ум, когда слышат о том, что придется пересаживаться на «москвичи» и «лады». Хотя я, например, не хочу пересаживаться на Lada Granta, хочу ездить на Subaru, и какими бы ни были условия, я напрягусь и заработаю на нее.

Оттого, что сейчас западные производители уходят, звучат предложения о возврате к советским брендам и к советской идеологии, возникают прогнозы о возвращении назад. Для кого-то это горькая констатация факта, для кого-то — выдача желаемого за действительное из-за романтизации того времени. Это варианты противотревожной фантазии. Потому что как ни крути, но жили же мы в то время. Пусть серенько, одинаково средне/плохо, но несильно тревожились по этому поводу. Помню, в детстве я просыпался под «Пионерскую зорьку» и радовался, что родился в СССР, думал «лишь бы не было войны», эту фразу часто произносили наши родители, дедушки/бабушки, пережившие ее.

— Заработать на Subaru будет нелегко. Советское государство мешало человеку заработать. Помните, чтобы устроиться на работу «по совместительству», надо было вымолить справку на основной работе, а на совместительской разрешалось получать не более 50 % от оклада.

— Очень хорошо помню. Мой отец, например, подрабатывал, и в 1980-х годах «Ленинградская правда» опубликовала про его подработки разгромную статью. Идея публикации была в том, что людям мало заработка на основной работе, и они готовы спину гнуть дополнительно.

В Советском Союзе было очень гомогенное общество: социальный статус и финансовое положение подавляющего большинства людей были примерно одинаковыми. Сейчас общество более гетерогенное: появился средний класс, есть высокооплачиваемые специалисты, есть низкооплачиваемые, есть топ-менеджмент, бизнес разделен на малый, средний и крупный. И да, есть люди, которых это не устраивает.

По моим наблюдениям, ностальгия по советскому образу жизни коррелирует с общей пассивной жизненной позицией человека. Советский Союз в этом смысле отличался о современной России тем, что, как в известной фразе «хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь...» известно что: работа была практически всегда государственная, фактически твоя продуктивность и уровень профессионализма не влияли на социальное и финансовое положение. Если человек хотел стать хорошим профессионалом и достичь большего, ему от этого было плохо. Но кого-то всё устраивало, потому что ни к каким вершинам он не стремился и довольствовался тем, что назначило ему государство и что не менялось от объема затраченных усилий.

Посмотрите старый фильм «Ленин в 1918 году» — разговор вождя с крестьянином, который пришел искать мужицкую правду и назвал бедняка лодырем, кулака — справным мужиком, а Ленин возмущался этим делением. Но ведь прав был крестьянин, потому что кулак за счет своего труда был «справным». Негативное отношение к людям, готовым трудиться от зари до зари, стало политикой советского государства. И быть пассивным, сливаться с общей массой и иметь такой же достаток, как у всех, было выгодно. В наше время у таких людей, не готовых приспосабливаться к новым условиям, возникает злость к реальности, которая меняется очень быстро. А это, как говорят гештальт-терапевты, требует творческого приспособления. И новой организмической саморегуляции — уравновешиванию психического состояния за счет удовлетворения актуальной потребности. Как говорит один из моих учителей Боб Резник, зимой шуба в Томске — прекрасно, летом эта же шуба в Дели убьет тебя. Нет проблемы ни с Дели, ни с Томском, ни с шубой, вопрос в том, можешь ли ты реагировать на изменяющуюся ситуацию. Для людей, которые с трудом реагируют на изменение ее контекста, стабильность, точнее, застой в Советском Союзе был очень привлекательным. Так что неудивительна ни их ностальгия, ни то, что они спокойно воспринимают фантазии о возврате в некий аналог тех времен.

Трудоспособность у людей разная. Сегодня вольному — воля, кто сколько может/хочет, тот столько и работает, не должно за человека решать государство, сколько времени он может работать и сколько должен зарабатывать. Кто-то выбирает инвестиции своего времени в заработок или карьеру, кто-то — в хобби, кто-то — в семью, а кто-то — в спорт. И это действительно инвестиции, свобода выбора которых, не нарушающая ни уголовное, ни налоговое законодательство, не должна ущемляться. Каждый сам несет ответственность за собственный выбор.

— Но именно это отсутствие выбора было для человека важным: все так живут. Это и было стабильностью.

— Поэтому я и говорю, что ностальгия по советскому образу жизни характерна для особой группы людей — тех, которым сложно творчески приспособиться к изменившейся ситуации, они очень ценят стабильность и в конструкции «стабильность или риск» всегда выберут стабильность. И внешний регулятор (локус-контроль, диктат — как жить, на какие деньги, и чем заниматься) проще и логичнее для него, чем принятие самостоятельных решений.

В СССР было предельно ясно (предельно, потому что всё-таки до определенного предела), как работают социальные лифты: лучше и быстрее, когда ты вступал в КПСС и продвигался по партийной линии. Сейчас, к счастью, такого нет, даже если ты член «Единой России».

— В наше время выбор приходится делать слишком часто из-за меняющихся условий, кризисов. Для многих это стресс. Что же теперь — бороться с ним воспоминаниями о стабильном доперестроечном времени?

— А что, разве куда-то исчез Уралвагонзавод или Балтийский завод на Васильевском острове закрыли? На нем трудятся тысячи человек, у которых всё стабильно: рабочий день от звонка до звонка, «деньги 5-го и 20-го». В сравнении с порядками в Советском Союзе там всё по-прежнему. И это выбор.

Гетерогенность, про которую я говорил, заключается не только в изменении социальной и финансовой палитры, но и в изменении сознания, отношения к своей работе. Меня, например, не устраивает эта самая стабильность в зарплате в госучреждении, у меня есть частная практика, я читаю лекции, чтобы иметь возможность регулировать, сколько я могу заработать денег, не дожидаясь аванса и получки. Но при этом я понимаю, что никогда не стану бизнесменом — не хочу, но я — высокооплачиваемый специалист. У меня много друзей, которые ушли в бизнес давно, ради него продают квартиру, иногда ее теряют, потом покупают другую. Но плюс нынешнего государственного строя в том, что можно делать и так и так, а не существовать в заданном не тобой направлении.

— Нынешняя ситуация — очередная возможность для пессимистов напомнить, что у нас всё плохо. В Советском Союзе, мол, обратился в партком — и всё исправлялось на раз.

— Теперь просто адресат изменился. Да, я часто слышу, что у нас не работает государство. И да, оно неидеальное. Но когда разговариваешь с людьми об их проблемах, сквозит уверенность, что изменить ситуацию невозможно. Спрашиваешь: «А ты пробовал? Написал жалобу в прокуратуру?» Отвечают: «А зачем, это бесполезно». Но практика показывает: когда люди не ждут, что всё само собой изменится, у них часто всё получается.

— Вы можете разуверить своих пациентов в том, что возврата в доперестроечные времена не будет?

— Сегодня такая турбулентность, что делать какие-то ясные прогнозы, как алармические, так и успокаивающие, бессмысленно. Важно принять то, что происходит с нами сейчас, в том месте и в том времени, в котором мы находимся. Единственная реальность на сегодня — отсутствие возможности для прогнозирования. Конечно, принять ее тяжело. Помните, «Место встречи изменить нельзя», когда Джигарханян спрашивает у Конкина: «А зачем тебе 25 кусков?», тот отвечает: «Я на них с Лелей целый год прожить смогу». «Ты еще проживи этот год!» — говорит ему Горбатый. Думаю, прожить его всем хочется, мне любопытно, во что всё это выльется.

— Что вы говорите своим пациентам сейчас, когда они приходят со своей тревожностью к вам?

— Психолог же не биржевой аналитик и не экономист, который может предсказать курс доллара на год вперед и нормализовать психологическое состояние человека. Он исследует переживания и страхи конкретного пациента, чтобы понять, отчего он тревожится и на что может опираться, чтобы избавиться от этой тревожности. Он не сообщит, что происходит и как надо поступить. Задача психолога — помочь человеку сфокусироваться на сложных зонах его собственного опыта. Ситуации разные: у кого что болит, тот о том и говорит. В зависимости от этого ищем опору.

— А если причина в том, что человек думает: завтра начнется ядерная война?

— Я скажу, что раз уж надо готовиться к смерти, надо прожить максимально полно последние сутки, сделать всё то, что откладывал в течение жизни по каким-то причинам. Как писал Булгаков, «не так плохо, что человек смертен, плохо, что он внезапно смертен», а в нашей ситуации внезапности нет. Я всегда говорю, что единственное, 100-процентно гарантированное событие в жизни каждого человека — смерть. Все остальные события — не настолько вероятные. Когда люди начинают об этом задумываться, их сильно попускает отношение к тому, что происходит здесь и сейчас.

— В лучшие годы своего существования Советский Союз был большим островом стабильности. Но словосочетание «психологическая помощь» мало кто понимал.

— Хочется ответить, что айфоны были востребованы еще меньше.

— Да, но и айфоны, и помощь психолога многим скоро станут не по карману. Что будем делать?

— Вопрос звучит как бы утвердительно. Отвечаю: я не знаю. Не знаю, как будут люди выбирать. Если выбор будет между посещением психолога и покупкой еды для детей, то предполагаю, что прием у психолога не выберут. Но повторюсь, прогнозы бессмысленны: кто-то видит катастрофичность в сегодняшней ситуации, а представители бизнеса видят шанс для развития, например. Как будет на самом деле — узнаем.

Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»