«У России два союзника: кино и цирк». В новом спектакле Валерия Фокина отразилась история Российской империи

Во второй уик-энд сентября в Александринском театре состоялась премьера нового спектакля Валерия Фокина о годе, когда был убит Александр II и взял бразды правления Александр III.

О том, что Борис Акунин специально для Александринского театра пишет пьесу с рабочим названием «Два царя», стало известно ещё в прошлом году. Она должна была как бы продолжить серию «исторических» постановок Валерия Фокина — следом за «Рождением Сталина». Там — о формировании революционера и диктатора, с цитатами из «Бесов» Достоевского. Здесь — взгляд с другой стороны, на тех, кого эти самые «бесы» избрали мишенью.

Уже тогда замысел смотрелся не то чтобы дерзко, но интригующе. Всё-таки автор пьесы Акунин-Чхартишвили — один из самых известных и громких оппозиционеров, теперь в добровольном изгнании, за границей, а постановщик и художественный руководитель Александринского — персона в наших краях вполне грата, бывал даже доверенным лицом президента Путина, известное письмо о поддержке нынешней политики подписал… Учитывая, что речь идет о спектакле, который касается вещей вовсе не частных, а исторических и, как следствие, неизбежно актуальных, — нельзя было не исполниться любопытства, что ж получится.

С тех пор всё закрутилось ещё сильнее. Книги опального Акунина удаляют с полок в российских книжных магазинах — постановка, тем не менее, вполне себе выходит в свет (под новым именем «Один восемь восемь один» — имеется в виду год гибели Александра II и воцарения Александра III).

Режиссер Фокин, похоже, и сам любитель метафор вроде «арена истории». Весь мир — не то что театр, а даже цирк — это стойкая для него ассоциация. Еще в девяностых его спектакль по пьесе Радзинского «Последняя ночь последнего царя», о гибели Николая Александровича, был решён как шапито. Теперь вот весь вечер на арене — его августейшие отец и дед «с подъятой лапой, как живые», прыгают через огненное кольцо политического кризиса.

Весь Александринский изнутри перевёрнут и перекручен. Вместо привычного зала и сцены — амфитеатр, а посередине — натурально арена. Поскольку партер исчез, где садиться — никому непонятно. Капельдинерам приходится помогать публике тщательнее обычного. Их ливреи напоминают имперские мундиры и усиливают историческое чувство — они и работники театра, и царские лакеи. Да и камер-лакея в точно такой же ливрее играет заслуженный артист Украины, лауреат Госпремии СССР артист Евгений Капитонов.

А зрители оказываются куда ближе к сцене и уже не могут отделить себя от участия хотя бы оркестровой ямой. Музыканты, кстати, сидят в царской ложе. Напротив, там, где раньше была сцена, — ещё одна ложа, в которой появляются и августейшие «дирижёры» Российской империи: Александр II (Иван Волков) с пока ещё цесаревичем Александром (Иван Трус). И с ними несколько «первых скрипок»: великий князь Константин (заслуженный артист России Семен Сытник), княгиня Екатерина — морганатическая супруга царя (Анна Блинова)...

А на сцене перед ними — разные номера. То в дыму и пламени покажется спиритуалистка Блаватская, да ещё в бороде, что твоя Кончита Вурст (Иван Супрун), и заблажит, пророчествуя: о как страшно, самое плохое число — 18 и 81, сплошные девятки… (Потому, видимо, и написано название спектакля не цифрами, а словами: это не только год, но и нумерологическое предсказание, дурное предвестье. Вроде как у Пушкина — тройка, семерка, туз.)

Вот настоящий пони тащит сперва маленькую карету государя, а после — его погребальные дроги. Натуральные мужик и медведь, точнее мужик в шкуре медведя, выйдут с шампанским. Или на стены падает от танцующей дамы в чёрном (Олеся Соколова) зловещая тень-призрак — видимо, тот самый, что уже вовсю бродил по Европе и грозил пальцем царям. А вот щиплют друг друга, спорят о курсе России пара клоунов — ах, простите, господа высшие сановники империи: обер-прокурор святейшего Синода Победоносцев (Андрей Калинин) и министр внутренних дел Лорис-Меликов (народный артист России Петр Семак). Победоносцев здесь — не та страшная замогильная тень с совиными крылами, как у Блока, напротив, это хихикающий, юродствующий резвый господинчик с бородой. Больше похож на господина Стерлигова или еще кого из плеяды современных монархистов. Либерал-силовик Лорис-Меликов тоже напоминает кого-то знакомого, никак не ухватить… «Вся моя жизнь — хождение по канату, болгарский танец на углях и заклинания кобр», — сознаётся он. Оба, явно для контраста, наряжены во вполне современные пиджачки с галстуками, которые среди роскошных мундиров смотрятся точно по-клоунски. Таков, видно, замысел был автора сценографии и костюмов, художника Алексея Трегубова.

Всего этого очень много, и даже слишком много: не всякий вечер в цирке, кажется, так насыщен. Вот маленький паровозик пойдёт по кругу, да и рухнет со вспышкой (предвестье железнодорожной катастрофы 1888 года), вот взлетает на воздух карета (пони, молодец, стоически выдерживает грохот). А в промежутках вдруг лирика личной жизни: Александр-отец, в свою последнюю ночь с криком просыпающийся от предчувствий, Александр-сын, потрясённый убийством родителя и послушно дающий вести себя под руки любому, как цирковой медведь.

И этого получается слишком много, слишком густо. Борис Акунин, как истинный и искренний либерал, видит прежде всего человечное, даже в таких неблизких ему фигурах, как Александр III. Но, обращаясь к его личности, неизбежно переводит разговор с исторического процесса на переживания конкретного господина с бородой и в мундире. Это становится немного похоже на сериал вроде «Короны» или «Аббатства Даунтон», где тоже аристократы страдают и любят на фоне истории. Но если английская история может себе позволить превратиться в красивую мелодраму, то наш кровавый трагифарс таковым уж точно не ограничивается.

Кстати, характерно, что собственно простого народа, обычных людей тут почти и нет. Если фокус — на чувствах правителей, то на жизнь людей из толпы времени просто не остаётся. Только в начале жандармы выводят какого-то случайного «зрителя», да рабочие сцены в черных худи быстро перестраивают декорации. Вот этими невидимыми людьми и правят Романовы; и эти же люди в черном их потом тоже, наверное, сложат и унесут за кулисы.

Цирковые ужимки и сентиментальность не так уж противоположны. В конце концов это всё — память о каком-то далеком небывалом детстве, детстве страны. Ностальгия о другой России, других возможностях. Как у Бродского — «искусство лучших дней». Но признаться, сегодня, при столь быстро вертящихся жерновах истории, это выглядит уже совсем иначе, чем даже год назад.

Цирковые метафоры быстро исчерпывают себя, потому что в их многозначительной силе — их же ограниченность, беспомощность на фоне живых и страшных событий. Разговоры об империи, о пути консервативном или либеральном, мечта о разумном управлении — всё сегодня кажется не просто пародией, но имитацией пародии, безнадежно устарелой. Сама наша жизнь дает сейчас более яркий и более поучительный спектакль. Как сказал Чаадаев: «Иногда кажется, что Россия предназначена только к тому, чтобы показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать».

Федор Дубшан, специально для «Фонтанки.ру»

Ближайшие показы спектакля «Один восемь восемь один» — 13 сентября; 18, 19 и 20 октября.