В горе и в радости, пока смерть не разлучит вас: брачный контракт и завещание как залог мира в семье

Когда люди женятся, они тратят уйму денег на свадьбу. Но еще больше подчас приходится потратить на адвокатов при разводе. Неудивительно, что уже почти каждая седьмая пара в России подкрепляет свое «да» в ЗАГСе брачным контрактом: за прошлый год их по стране заключено около 150 тысяч. Таким образом, говорят эксперты, достигается большая экономия по второй части расходов.

Об этом и других трендах в сфере семейного законодательства и судебной практики «Фонтанка» поговорила с участниками третьей ежегодной правовой дискуссии.

По словам участников правового рынка, рост популярности брачных контрактов наметился с начала пандемии. Договор как способ изменить режим совместной собственности набирает популярность — в том числе потому, что с его помощью можно «как угодно поменять права и обязанности супругов в отношении имущества», говорит Анатолий Грабовский, юрист, управляющий партнер GRADE.

«Про брачный договор хотелось бы развеять миф, будто бы их не так-то много в России, — добавляет партнер BGP Litigation, адвокат, медиатор Виктория Дергунова (полностью ее мнение можно прочитать в ее колонке на «Фонтанке»). — С началом ковидных ограничений нотариат стал единственным доступным инструментом урегулирования семейных и наследственных вопросов — особенно в семьях, которые по факту уже давно распались, но годами не оформляли развод. Ежедневно получая новости о числе заболевших и умерших от коронавируса, столкнувшись с уходом из жизни близких, родных или даже просто знакомых, многие задумались о наследственном планировании и поняли, что без брачного договора спланировать передачу капитала преемникам невозможно. Именно этот документ является базовым для структурирования владения и распоряжения активами, поскольку позволяет определить, что и кому принадлежит, кто и что кому должен и в каком случае».

Разумеется, уточняет Виктория Дергунова, брачные договоры заключают не только из-за наследства. Они достаточно распространены в повторных браках: у тех, кому есть что делить, кто уже имеет опыт раздела имущества, особенно в суде, и хочет избежать повторения сценария с будущим супругом. Часто брачные договоры заключаются по требованию банков при покупке недвижимости в ипотеку, а также по условиям корпоративных договоров при создании компаний или приобретении долей в них во избежание дробления бизнеса в случае развода собственника.

Впрочем, отмечает Анатолий Грабовский, системный анализ статьи 38 Семейного Кодекса РФ позволяет сделать вывод, что раздел имущества супругов может быть произведен как в период брака, так и после его расторжения по требованию одного из супругов, а также по заявлению кредиторов. «Общее имущество супругов может быть разделено по их соглашению, которое обязательно должно быть нотариально удостоверено, а также в случае спора — в судебном порядке. Также режим совместной собственности может быть изменен в брачном договоре. При этом следует обратить внимание, что разделу подлежит не только имущество, но и долговые обязательства супругов». Здесь эксперт привел свой случай, в котором один из супругов принес в суд расписки и пытался разделить долги по ним со своей бывшей второй половинкой. «Расписки были составлены этим супругом со своими родителями, и наша кассационная инстанция пришла к выводу, что эти обязательства являются общими. Но мы добились в Верховном суде отмены, поскольку убедили суд в том, что обязательства, чтобы их признали общими, должны возникнуть по инициативе обоих супругов — или по инициативе одного, но так, чтобы все полученное по сделке было потрачено в интересах и на нужды семьи».

Десятилетиями брачный контракт в России воспринимался как способ для обеспеченного мужа оградить свои капиталы от алчной жены. Дескать, люби меня, а не мои денежки. Поэтому в «простых» семьях считалось неудобным и зазорным обращаться к этому правовому инструменту. Однако ситуацию изменило постановление Верховного суда, в котором впервые прозвучало, что брачный контракт не должен ставить одного из супругов в крайне неблагоприятное положение. Эта фраза стала краеугольным камнем в многочисленных делах по оспариванию старых брачных контрактов. И те из них, в которых один из супругов имел все, а второй — ничего, были признаны недействительными.

«В практике нашего бюро было брачное соглашение, которое предусматривало, что в случае недостойного поведения одного из супругов — а сюда входили измена, пьянство, хулиганство — все имущество переходит второму. Когда такое «недостойное поведение» случилось, мы убедили суд, что этот пункт брачного договора ставит в крайне неблагоприятное положение нашего клиента. И условие было признано недействительным», — рассказывает Анатолий Грабовский (полностью его мнение можно прочитать здесь).

Тем не менее, отмечает Виктория Дергунова, брачный контракт (если составлять его адекватно и не допускать совсем уж вопиющих перекосов) — вещь достаточно надежная. «Многие как-то преуменьшают значение брачного договора — его якобы легко оспорить, — говорит она. — Но могу сказать, что в моей 13-летней практике ни один брачный договор оспорен не был. Причем ни когда его оспаривали мы в интересах нашего клиента, ни когда мы, наоборот, защищали брачный договор. Суды достаточно строго оценивают текст этого документа, вчитываются, что именно хотели сказать супруги, и считают, что договоренности должны соблюдаться. Особенно крепко стоят договоры, которые хотя бы что-то из имущества супругов оставляют за пределами своего регулирования, в режиме совместной собственности».

Настоящие сложности в семейных спорах начинаются, если у супругов есть активы за границей. Особенно если хотя бы один из них проживает в иностранной юрисдикции. Тут суды идут не только в России, но и в стране нахождения имущества или стране проживания супруга. И привычные правовые конструкции вдруг оказываются под вопросом.

«Когда в бракоразводном процессе начинается гонка юрисдикций — это всегда очень любопытная история, — говорит Екатерина Тягай, партнер и руководитель практики Особых поручений (Sensitive Matters) Pen&Paper. — Когда супруги начинают выяснять, кто первый начал и по чьему праву следует рассматривать спор о разделе имущества, мы всегда смотрим, в первую очередь, допустим ли в конкурирующей юрисдикции так называемый «безвиновный» развод. Наша страна в этом смысле абсолютно передовая: у нас всегда безвиновный развод, и фраза «развод тебе не дам» абсолютно бессмысленна. Невозможно в Российской Федерации не расторгнуть брак, если хотя бы одна из сторон страстно этого желает. И в этом особенность России — так вовсе не везде». По словам Екатерины, в Великобритании, например, только в апреле 2022 года появился так называемый no fault divorce, то есть развод, который не требует каких-то специальных виновных действий со стороны одного из супругов, чтобы вторая сторона могла требовать расторжения брака. До недавнего времени для того, чтобы инициировать в Великобритании бракоразводный процесс, нужно было доказать, что брак действительно не может быть сохранен. И для этого должны быть гораздо более жесткие основания, чем в России.

«Очень любопытно, как российские и иностранные суды совершенно по-разному понимают начало бракоразводного процесса, — продолжает Екатерина Тягай (полностью ее доклад изложен в колонке на «Фонтанке»). — Я помню историю, когда английский суд нашему доверителю, который одновременно находился в двух бракоразводных процессах — в России и в Великобритании, — говорил: вы должны немедленно прекратить все в России и донести до российского судьи: если он сейчас планирует в скором времени вынести решение, пусть остановится, потому что в Великобритании происходит то-то и то-то. И надо было видеть реакцию российского судьи, когда мы пытались хоть как-то ретранслировать ему это настойчивое пожелание зарубежных коллег. А сегодня на фоне геополитической ситуации, настороженности с обеих сторон на предмет того, будет ли исполняться решение суда по ту сторону госграницы, стоит ли уважать иностранное решение суда, эта дискуссия все более сложна и актуальна».

Впрочем, говорят эксперты, апогея трансграничные семейные споры достигают, когда один из родителей, проживающий за рубежом, увозит туда ребенка. В некоторых законодательствах такой финт называется не иначе как «международное похищение детей» и преследуется по всей строгости, объясняет Гаянэ Штоян, старший юрист BGP Litigation: «Трудно себе представить, чтобы в России один из родителей пришел в отделение полиции и заявил о похищении ребенка вторым родителем. В лучшем случае отправят в суд определять место жительства ребенка, а если оно определено — то к приставам. Между тем, во многих странах перемещение ребенка через границу одним родителем без согласия второго действительно квалифицируется как похищение. Например, решила мама увезти ребенка на каникулы к бабушке в Великобританию. А 31 августа она сообщает отцу ребенка: мы не вернемся, мы решили остаться тут. Так вот, 1 сентября начинается срок вот этого самого международного похищения. Это очень важно, потому что для Гаагской конвенции о правах ребенка сроки имеют колоссальную роль».

Худой мир лучше доброй ссоры, а единственная ценность человека, которую ему никогда не удастся вернуть, — это время жизни, потраченное на судебные дрязги. Поэтому-то некоторые семейные юристы и адвокаты в последнее время озадачились получением еще и статуса медиаторов и стараются по возможности решить каждый спор миром.

«Суд никогда не учтет все интересы и не вынесет решение так, как могут стороны договориться, — объясняет Ксения Швед, партнер коллегии адвокатов «Ивановы и партнеры», адвокат и медиатор. — Это один из самых больших плюсов досудебного урегулирования. Есть способы учесть интересы несовершеннолетних детей, нетрудоспособных родителей, которые проживают на жилплощади супругов. Можно понятийно исключить из раздела имущество, которое по закону ему подлежит. Можно наоборот, поделить не подлежащее разделу. Конечно, если брать брачный договор, то в нем нельзя прописать передачу имущества детям, но это можно предусмотреть другими механизмами».

Впрочем, отмечает Ксения Швед (полностью ее колонку читайте здесь), если уж дело дошло до суда, лучше по возможности решить все вопросы (и развод, и раздел имущества, и дети, и пр.) в одном общем судебном процессе. Потому что иначе семейный спор выльется в десятки исков не только в разных судах, но и в разных регионах, а то и странах. «Особенность семейных споров — это комплексность дел, — говорит она. — Очень часто при разрешении споров за детей удается разрешить спор и по имуществу. Потому что часто оно завязано на детях. Вторая особенность — это огромное количество исков разного плана, подающихся в суд, если стороны встали на путь войны. Что это за иски? О разделе имущества, об оспаривании сделок, о выплате дивидендов, о выплате стоимости доли в бизнесе, о лишении родительских прав, оспаривании отцовства — в общем, в рамках одного «военного» семейного конфликта легко набирается по двадцать-тридцать исков. Причем, мне кажется, это особенность именно российской судебной системы. Я не знаю, можно ли где-то еще в разных судах делить имущество одновременно: здесь мы заявили дом и квартиру, в другом — по месту жительства — алименты, а потом выявили еще какое-то имущество в другом регионе — и подали иск там. В одном кейсе мы полгода отбивали иски в разных судах, доказывая, что надо рассматривать все споры по одному разводу в одном суде. Не все суды с этим согласны. Хотя нам в итоге удалось свести все споры в одно дело, пришлось для этого попотеть».

По словам Ксении, в США, например, ситуация ровно обратная. Там при разводе сразу заявляется иск обо всем: о расторжении брака, алиментах, разделе имущества — и в рамках этого процесса осуществлять розыск всего имущества. Потом, если это соответствует интересам сторон, можно и выделить какой-то спор в отдельное производство, но изначально процесс должен быть один.

Второй большой пласт семейных споров связан с наследством. По статистике, популярность завещаний и более изощренных инструментов наследственного планирования (завещательных возложений, наследственных фондов, совместных завещаний супругов и прочих) в народе неуклонно растет — в том числе из-за коронавируса: за 2021 год нотариусы страны зарегистрировали почти 580 тысяч завещаний, что на 9% больше, чем годом ранее. По словам юристов, росту популярности услуг по упорядочиванию наследственных вопросов способствуют громкие наследственные споры, которые бушуют в последние годы и активно освещаются в СМИ. «Все мы знаем про смерть владельца Natura Siberica, у которого, по слухам, была позиция: я никому ничего передавать не буду. Вот до сих пор они там разбираются, судятся на Кипре за товарные знаки», — говорит Антон Андреев, адвокат и управляющий партнер консалтингового центра «Наследство» (его колонка на эту тему на «Фонтанке» доступна здесь).

При этом, как отмечает Наталья Рясина, партнер DS Law, когда наследство вызывает спор, это (по крайней мере, в ее практике) почти всегда связано с наследованием бизнеса целиком или доли в компании: партнеры умершего бизнесмена не хотят видеть его наследников в своем обществе. Их нежелание зачастую вполне объяснимо, отмечает Олег Дейнеко, адвокат, управляющий партнер GRADE: «Пускать в бизнес людей, зачастую не осведомленных в его процессах, у которых на уме совершенно не те вещи, которые требуются обществу, чей интерес чужд его корпоративной среде, — этого никто обычно не хочет».

По его словам, правила приема наследников в общество (акционерное или с ограниченной ответственностью) по умолчанию должны быть прописаны в уставе. «Устав общества определяет начало его деятельности, а также то, как будет наследоваться его имущество, — объясняет эксперт (полностью его мнение можно прочитать в его колонке на «Фонтанке»). — В частности, участники могут изначально предусмотреть такую процедуру, которая не допускает наследников к управлению, а путем отказа наследнику в доле создает обязанность общества выплатить ему действительную стоимость доли наследодателя. Эти положения часто применяются в уставах и служат рациональным зерном. Но бывают обратные ситуации. Так, у нас был случай, когда, наоборот, клиенты не хотели вступать в общество, потому что оно было с долгами, находилось в предбанкротном состоянии. А переживший партнера участник общества как раз был заинтересован в том, чтобы наследники стали его партнерами и приняли на себя часть возможных неблагоприятных последствий в будущем. И мы разработали целый план — как не принять долю по наследству. Когда мы подошли к этому вопросу, затронули и аспекты управления обществом, поскольку его участник был и генеральным директором. Как он управлял обществом, какие сделки совершал, как распоряжался имуществом — все это требовалось выяснить. И после переговоров с этим участником была достигнута договоренность, что он направит нам отказ во вступлении в общество. Это очень важно, потому что с даты вступления наследника в свои права он начинает нести ответственность по обязательствам унаследованного общества — и в том числе за сделки, которые будут совершены в период владения долями. В случае банкротства может наступить субсидиарная ответственность наследника, потому что участники общества признаются контролирующими лицами».

Чтобы спор за наследство не вылился в смертельную вражду еще недавно любящих друг друга родственников, есть два пути. Первый — раздать все при жизни и доживать на попечении облагодетельствованной родни. Второй — потратить время и подробно расписать, как следует распорядиться имуществом после смерти.

«По моей практике могу сказать: в большинстве случаев оставшиеся партнеры хотят разойтись с наследниками умершего по-хорошему. Но проблема в том, что, если объективно не знаешь, сколько тебе должны, всегда остается недоверие. А у наследников нередко появляются советчики, которые нашептывают им «вас хотят обвести вокруг пальца». И часто люди срываются в войну и начинают требовать невозможного. При этом надо понимать, что у партнеров тоже появляются свои советчики, которые начинают шептать им: «да им наплевать на ваш бизнес», «они сейчас развалят», «им нужны только деньги» — и в итоге начинаются наследственные войны, которые так кормят нашу прессу», — рассказывает Антон Андреев.

По словам экспертов, избежать таких конфликтов можно, заранее договорившись с партнерами, как будет передаваться по наследству общий бизнес. «Всегда лучше урегулировать все на берегу, — говорит Антон Андреев. — Мы — совместно с самими бизнесменами — создаем правовую конструкцию, которая четко регламентирует все, что происходит в случае смерти любого из них. В результате будущие наследники заранее понимают, на что именно имеют право, в каком порядке, кто оценивает, как выплачивают — если выплачивают, — могут ли войти в управление. Есть ясные правила игры для этого случая. У них не рушится жизнь, деньги продолжают поступать и совершенно нет мотива ввязываться в войну. Система удерживает контроль над бизнесом в твердом положении, то есть, корпоративные решения в обществе принимаются без перекоса в сторону оставшихся партнеров».

Павел Горошков, специально для «Фонтанки.ру»

Все правовые дискуссии «Фонтанки» — здесь.