Ведьмак по-русски: исторический эпос «Сердце пармы» по роману Алексея Иванова

В прокат вышел фильм «Сердце пармы» Антона Мегердичева по одноименной эпопее уральского писателя Алексея Иванова, рассказывающей о средневековых разборках по присоединению княжества Пермь Великая к Московии. Авторы экранизации не пожалели сил и средств, чтобы придать получившемуся зрелищу характер исторического фэнтези, которое по аналогии с кинематографом «меча и сандалий» или «плаща и шпаги» можно назвать кинематографом «бород и шкур».

Главная культурно-историческая тема «Сердца пармы» — конфликт между русским христианством, пытающимся укорениться на уральской почве, и язычеством, царящим в парме (ее название Иванов пишет то с маленькой буквы, по аналогии с «тайгой», то с большой как топоним). В романе Алексея Иванова религиозные разногласия преподносятся довольно тонко, как процесс взаимопроникновения и взаимообмена двух мировоззренческих систем, между которыми непримиримых противоречий, возможно, и нет. Фильм начинается с диалога, который кратко и образно обозначает позицию жителей пармы: «Почему пермяки храмов не ставят? — А у них весь мир храм». На этом, собственно, и кончается теоретическая часть фильма, который прочие теологические тонкости и нюансы обходит и сглаживает, просто потому, что такова природа кинематографа — жертвовать сложностью в пользу наглядности и доходчивости, а также минимизировать абстрактные философские соображения в пользу конкретных житейских обстоятельств.

Обстоятельства берут в тиски и нещадно прессуют со всех сторон главного героя — молодого и неопытного русского правителя Великой Перми князя Михаила (Александр Кузнецов). Мало того, что он вынужден лавировать между различными политическими силами (Москва, парма, татары), каждая из которых преследует свою выгоду, его к тому же угораздило жениться на пармском оборотне — ламии (Елена Ербакова). Поначалу это выглядит как династический брак, на который героя еще в детстве благословил умирающий от вражеского меча отец невесты, последний автохтонный (то есть не русский) пермский князь. Пермяка специально спаивает отец маленького Михаила, дальновидно просчитывающий, что женитьба на дочери местного князя упрочит политическое реноме русского наследника пермского престола, пусть даже сам наследник не слишком стремится к власти и к борьбе за нее.

К сожалению, в фильме не нашлось места колоритному младшему брату Михаила, воинственному Ваське, хотя в романе он создает удачный психологический контраст и оттеняет миролюбивого, задумчивого главного героя, то и дело повторяющего: «Я не хочу крови, ссоры не хочу, войны не хочу».

К изначально «конъюнктурному» браку князя Михаила удачно присоединяется и непреодолимая любовь, однако союз русского человека с уральской ведьмой далек от идиллического. С одной стороны, неоднозначная на взгляд представителей христианской церкви княгиня-язычница некоторым образом обеспечивает мужу поддержку местных хтонических сил. Но с другой стороны, обладающая неотразимой колдовской привлекательностью ламия, как любая роковая женщина, все время грозит стать поводом для разбирательств между подпадающими под ее чары самцами, а у Михаила и без того хлопот полон рот.

Апогея ситуация достигает, когда супруга князя, и мать наследника княжеского престола, наотрез отказывается принимать крещение («Мне не нужна ваша вера, мои боги хорошо заботятся обо мне»), вызывая негодование одного из самых неприятных персонажей романа — русского епископа Ионы Пустоглазого, слишком нетерпимого и бестактного в насаждении христианства. В фильме прозвище Пустоглазый, мгновенно дающее исчерпывающую характеристику персонажу, даже не упоминается, потому что у сыгравшего эту роль Евгения Миронова глаз очень даже горит, как бы компенсируя обширную бороду, которая сама по себе крадет часть выразительности даже у самых хороших и опытных актеров.

Впрочем, нескольким исполнителям в «Сердце пармы» удается эту бороду победить. С успехом справляется с ней Александр Кузнецов, тем более что к середине фильма, чтобы обозначить возрастные изменения, ему укорачивают растительность на голове и лице, делая ее опрятной, как после барбершопа, чтобы актеру было удобнее отражать все душевные метания рефлексирующего ведьминого мужа. Ничуть не мешает необходимый по роли избыточный волосяной покров актеру такого калибра и такого обаяния, как недавно ушедший из жизни Сергей Пускепалис, сыгравший вторую по важности и эмоциональной насыщенности роль — княжеского воспитателя и соратника Полюда. В романе этот персонаж гибнет довольно рано, пополняя своеобразный мартиролог, опустошающий душу Михаила, но кинематографисты великодушно продлили жизнь Полюда, после которого в конце фильма остается унаследовавший его имя мальчонка. А вместо трагической и сложной любовной линии Полюда в романе, где перемешались разные противоречивые мотивы и обстоятельства, авторы фильма сочинили простенькую интрижку с преданной русской бабой (Елена Панова), которая готова даже не сочетаться законным браком, а умоляет любимого только об одном — вернуться живым из рискованного ратного похода, где Михаилу предстоит потерять почти все войско.

Если делить исторические блокбастеры на те, в которых от батальных сцен рябит в глазах и укачивает, и в которых — нет, то «Сердце пармы» относится скорее к первым. Впрочем, иногда в мешанине обвешанных разнообразной пушниной фигур с мечами и луками можно разглядеть отдельные детали, например воткнувшуюся кому-то в глаз стрелу. Из других щекочущих нервы образов можно упомянуть только что вырванное у противника сердце, которое приносят в жертву «Золотой Бабе», золотому языческому идолу, наделенному у Иванова магической силой, способной производить тектонические геополитические сдвиги. Сердце показано очень целомудренно, мельком, и это максимум жестокости, который могут позволить себе продюсеры фильма, чтобы сохранить рейтинг 16+. Ему, конечно, не соответствует безжалостный натурализм литературного первоисточника, где можно встретить такие сцены: «…охотник‑пермяк, придавив коленями чьи‑то елозящие ноги, вспарывает обнаженный живот, достает руками черную, дымящуюся печень и впивается в нее зубами. Вот посадский мужик на ходу смахивает мечом с плеч голову вогула и, пока безглавое тело еще бежит, за волосы кидает ее мертвецу в спину, сшибая с ног».

Персонажи Иванова действуют в соответствии с жестоким законом: чтобы сделать какую-то землю своей, недостаточно жить на ней и даже окрестить ее, разрушив ее старых идолов и построив на ней свои храмы, — необходимо напоить ее своей кровью «на три сажени вглубь». Авторы экранизации, чья целевая аудитория выросла на сериалах вроде «Игры престолов» или «Ведьмака», от кровавости отказываться, разумеется, и не думали, поскольку именно она обеспечивает изрядную долю притягательности зрелища, но в финале все-таки нашли способ окончательно пригасить брутальность, довольно неожиданно для читателей романа вырулив к благостному миролюбивому месседжу о том, что и пермяки, и русские, и татары одинаково любят своих детишек.

Лидия Маслова, специально для «Фонтанки.ру»