Фигурист Пётр Гуменник: Вполне вероятно, что смена спортивного гражданства будет единственным выходом

Петербургский фигурист Пётр Гуменник впервые в своей карьере выиграл этап российского Гран-при и сразу стал богаче на 500 тысяч рублей. В интервью «Фонтанке» 20-летний спортсмен рассказал о том, куда потратит деньги, своем желании делать лекарства и возможной смене спортивного гражданства.

В мужском фигурном катании засверкала новая звездочка. 20-летний петербуржец Пётр Гуменник стал победителем четвертого этапа Гран-при России — соревнования, которое в отсутствие международных стартов стало одним из главных для отечественных фигуристов. Свою карьеру Пётр начинал у Алексея Мишина, но потом ушел к Веронике Дайнеко. С ней и дорос до такого результата. А еще он учится в ИТМО и хочет заниматься биоинформатикой. Что это и зачем нужно? Сейчас он сам расскажет.

— Победа на Гран-при — насколько для вас это значимое достижение?

— Очень значимое. Потому что давно ничего не выигрывал. Можно сказать, целый сезон. Поэтому особенно приятно было занять первое место.

— В мужском катании у вас очень серьезная конкуренция. Нет какого-то одного или двух лидеров. Помогает ли это в отсутствие международных стартов?

— Да, конечно. Несмотря на то, что все соревнования у нас сузились до одной страны, конкуренция всё равно на очень высоком уровне. Все соперники очень сильные, и это отлично. Нет времени расслабиться. Всё равно нужно постоянно прогрессировать.

— Ожидали именно победы?

— Теоретически да.

— В этом сезоне за победы выплачивают рекордные призовые. Уже придумали, на что потратите выигранные 500 тысяч рублей?

— Пока нет. Решил, что пока сохраню их. А может, попробую приумножить, инвестируя во что-то.

— В биткоины?

— Не, во что-то более консервативное.

— Насколько я в курсе, вы учитесь в ИТМО и в свободное от тренировок время увлекаетесь программированием, математикой, а вообще, хотите заняться биоинформатикой. Вот насчет последнего — что это?

— Пока я еще не погрузился в это глубоко, планировал в магистратуре этим заняться. Поэтому мало что могу сказать. Но это связано с генной инженерией. Внутри биоинформатики есть много разных направлений. Например, можно анализировать геном, искать какие-то паттерны, можно придумывать, как делать в геноме замены. Вообще, биоинформатика — это вариативная вещь. Там можно быть просто программистом, который не знает ничего о биологии, или генетиком-врачом, который не знает ничего в программировании. А можно объединить. Так что это довольно интересная и разносторонняя работа.

— Какая прикладная цель у биоинформатики?

— Основная, наверное, — это создание лекарств. В принципе, этим я бы и хотел заняться — создавать лекарства для борьбы с генетическими заболеваниями.

— То есть с профессией уже определились?

— На сто процентов так еще сказать не могу. Думаю, что в процессе обучения мне станет понятнее.

— Чем вас зацепила биоинформатика?

— Я просто еще со школьных времен любил биологию и информатику, а тут их как раз можно совместить. У меня мама — врач-невролог.

— А отец же у вас священник?

— Да.

— Почему тогда пошли не по его стопам?

— Ну не знаю. Наверное, это Господь должен призвать.

— Верите в Бога?

— Конечно.

— Генетика и вера в Бога не взаимно исключают друг друга?

— Не считаю так. Наоборот. Они отлично дополняют друг друга.

— По информатике вы получили 100 баллов и, как я понял, для вас это был челлендж, а не необходимость. Долго готовились?

— Да, всё верно. Готовился четыре месяца.

— Приходилось жертвовать фигурным катанием?

— Нет. Я начал готовиться в марте, когда уже все соревнования закончились. Готовился в свободное время, успевал отдыхать. Даже можно сказать, что не сильно напрягался.

— А вообще вы сдавали ЕГЭ 7 раз. Зачем так много?

— Когда выпускался из школы, сдавал математику, русский, биологию и химию. Потом решил пересдать математику и биологию, потому что в первый раз получилось не слишком удачно, а я хотел ближе к максимуму. В итоге биологию сдал на 98, химию на 97, русский на 98, математику на 78. И вот в этом году сдал информатику на 100 баллов.

— Разве всё это не очень сложно совмещать с фигурным катанием, особенно когда и там и там вы стремитесь к максимально высокому уровню?

— Когда сдавал ЕГЭ, фигурное катание, наоборот, помогало. Время и силы это не отнимало, зато помогало разнообразить досуг, переключить мозги.

— Большинство ваших соперников учатся на тренеров. Вы об этом вообще не думали?

— Задумывался, но решил, что стать тренером не сильно хочется.

— У вас есть фигурное катание и научный интерес. Что из этого станет главным в вашей жизни в ближайшие годы?

— Я прекрасно понимаю, что в какой-то момент придется закончить со спортом. Вечно кататься не получится. Тогда пойду делать лекарства. Тренерская карьера на данный момент меня совсем не привлекает, хотя всё может измениться.

— Вы говорили: «Раньше я думал, что совмещать тренировки и учебу невозможно, но пример Нейтана Чена вдохновляет». Какую в итоге вы придумали для себя схему, чтобы везде успеть?

— Я в какой-то момент для себя определил, что учеба не должна мешать фигурному катанию, что буду кататься, сколько мне надо, не ограничивать тренировки, а в учебе стараться успевать, что успеваю, и делать минимальный объем работы, который принесет максимум результата. Браться в первую очередь за то, что мне нужно в первую очередь.

— Читал про то, как вы высчитываете вероятность успешного совершения того или иного прыжка. Вы это используете потом на практике во время соревнования?

— На самом деле тут ничего сложного. Да, и это использую, куда ж без этого.

— С тренером вы обсуждаете вероятность выполнения прыжков?

— Да. Вот как раз на последних соревнованиях решили, что с лутцем лучше не рисковать: процент удачного выполнения не слишком высокий, что логичнее поменять его на сальхов.

— То есть у вас всегда такой прагматический подход?

— Да.

— Знаю, что в этом вопросе тренер вам в полной мере доверяет, и даже сам говорит, чтобы вы как математик всё посчитали. Как вы это высчитываете?

— Самое релевантное — посчитать успешные выполнения на прокатах или тренировках. А решение менять или не менять принимаем прямо перед самым началом соревнований после последней тренировки.

— В футболе, баскетболе, хоккее есть огромная база продвинутой статистики, где считают даже такие вещи, как сумма вероятностей результативности голевых моментов. В фигурном катании есть что-то такое?

— Сталкивался с таким, но у этого нет единой платформы. В основном такую статистику ведут отдельные энтузиасты. Например, кто на какой уровень выполняет элементы, кто и на какую высоту прыгает, как часто ошибается, но, мне кажется, можно сделать еще лучше. До баскетбола и хоккея фигурное катание в этом плане еще не дотягивает.

— Пригодилось бы?

— Как минимум это было бы интересно. А насколько такая статистика была бы полезной, можно сказать, только начав ее изучать.

— То есть вы никогда не рискуете на льду. У вас всегда холодный расчет?

— В какой-то степени это всё-таки можно назвать риском. Если есть ситуация, в которой я могу на 100 процентов сделать, например, тройной прыжок, а с 80-процентной вероятностью — что четверной, и это мне будет выгоднее, я сделаю четверной.

— На этапах Гран-при России в этом сезоне часто выставляют явно завышенные оценки. Не думаете, что это может расслабить российских фигуристов? Рано или поздно всё равно придется вернуться на международную арену, а там судить будут гораздо строже.

— Лично я к оценкам всегда отношусь только с точки зрения конкретного соревнования. Для меня важно то, какое соотношение в баллах между разными спортсменами. Потому что всегда так было: с одним и тем же прокатом на разных соревнованиях можно набрать разные баллы.

— Отсутствие международных стартов сильно давит?

— Хотелось бы, конечно, выступить где-то еще, кроме России. Уже тянет посоревноваться со всем миром. Но, в принципе, наша федерация хорошо поработала, чтобы мы тут не скучали. Соревнований хватает.

— Тренер Великова недавно в интервью «Фонтанке» говорила, что многие российские фигуристы в ближайшее время или закончат совсем, или будут выступать за другие страны. Вы уже думали о том, что будете делать в сложившихся обстоятельствах?

— Пока надеюсь, что нас всё-таки допустят в ближайшее время. Заканчивать точно не планирую. Менять спортивное гражданство пока не собираюсь, но вполне вероятно, что это будет единственным выходом, если наше отстранение затянется. Все хотят выступить на Олимпиаде. Если это всё продлится еще несколько лет, придется принимать какое-то непростое решение.

— Как дела с четверным акселем?

— Пока оставил его. В течение сезона лучше его не тренировать, потому что это чревато травмами, которые могут помешать хорошо выступать.

— В чем секрет его выполнения с математической точки зрения?

— Повыше прыгнуть, быстрее крутиться. И крутиться от самого начала отрыва ото льда и до самого приземления.

— В научных работах Алексея Мишина много уделено внимания прыжкам, а именно разбору их технической и физической части. Вы что-то подобное могли бы написать в будущем?

— Это всё-таки больше связано с физикой, механикой и кинематикой. С этими предметами у меня всё не настолько хорошо. Так что вряд ли.

— Почему, кстати, перестали сотрудничать с Мишиным?

— До десяти лет я очень быстро прогрессировал. К этому возрасту я выучил все тройные прыжки, каскад три-три. В 11 я начал учить аксель, и тут у меня случились первые проблемы. Шло время. Мне уже было 12, 13, 14, 15 лет, но нормально выучить этот прыжок не получалось. Хотя другие спортсмены моего возраста и даже младше уже прыгали четверные. Я решил, что раз я зашел в тупик, значит надо что-то поменять, что, может, свежий тренерский взгляд мне поможет. И я не ошибся.

— Вы говорили еще, что у Мишина с вами больше работали его помощники. Вас это сильно бесило?

— Да, я действительно чувствовал недостаток внимания. Особенно в последний год, когда со мной даже его помощники почти перестали работать. Потому что Татьяна Николаевна Мишина больше работала с Женей Семененко, а у Алексея Николаевича была Лиза Туктамышева, которой он старался уделять всё свое внимание. А мне хотелось быть основным спортсменом, чтобы тренер был заинтересован в моих успехах так же, как в своих.

— То есть там на вас как бы махнули рукой.

— Не хотелось бы так выражаться…

— Но выглядит это именно так.

— Просто я был не первоочередной целью.

— Некоторые бывшие спортсмены Мишина часто рассказывают про дедовщину у него в группах. Сталкивались с этим?

— Не было такого. Наверное, это было когда-то давно, еще при Ягудине и Плющенко. Когда Плющенко тренировался, я еще с детьми переодевался. Так что не знаю об этом ничего. Но судя по рассказам, сейчас все гораздо цивильнее в этом плане. Старшие фигуристы, наоборот, зачастую помогали разрешить какие-то споры.

— Вы страдали от синдрома Осгуда-Шлаттера, когда у вас сильно болели колени. Полностью вылечились?

— Да, сейчас, слава Богу, колени совершенно не болят. Ничто не напоминает об этом. Но в свое время я сильно с этим мучался. Помог гипс. В какой-то момент боль стала настолько сильной, что решили прибегнуть к таким радикальным мерам. Две недели походил в гипсе, после чего о больных коленях я уже не вспоминал. Видимо, сустав сросся.

— Вы как-то рассказывали, что с восьми лет тренеры стали вам постоянно говорить, что нужно худеть. И мама держала вас на черном хлебе и бульоне. Не слишком ли жестоко?

— Наверное, жестковато, но я всегда умудрялся найти что-то сладкое, закусить булкой и свести всю диету на нет.

— Ругали?

— Бывало.

— Сейчас какая у вас диета?

— Просто стараюсь не есть лишнего, не объедаться и есть здоровую пищу. В принципе, этого хватает.

— Как выглядит ваш обед?

— Если он происходит, то просто беру в университетской столовке первое, второе…

— Макарошки, котлетка…

— Да. Никак особо себя не изнуряю. Даже чего-то запретного нет. Главное, чтобы всё было в меру.

— Тамара Москвина участвует в вашем тренировочном процессе?

— Да, она часто приходит на лёд, или я прихожу к парам на лёд. Она всегда делится советами.

— Этап Гран-при вы выиграли. Следующая цель?

— Чемпионат России. В планах сделать всё, что в моих силах. Думаю, что реально попасть в тройку.

Записал Артём Кузьмин, «Фонтанка.ру»