Ангел воет: «Ё-моё!» В Академии художеств взбунтовалась шпана

В самом мощном доме на Неве развесили то, после чего сегодня выставлять модное искусство даже неловко. И мне приятно найти там несовпадения. Потому как по замашкам автор вроде очкарик, а в холстах — очень нужный Петербургу хулиган.

Что-то как всегда человеческое, тонкое, но энергичное вечером 9 декабря говорил в своем храме на Университетской набережной ректор Академии художеств Семен Михайловский. Большинство обступивших его в зале — милая молодежь, умницы. Трудно было не заметить и соорудившего из Манежа, пожалуй, лучшее пространство в России Павла Пригара, пару преподавателей, искусствоведа Васильева. Именинник выглядел, увы, типично — интеллигентный назовет его модным молодым человеком, раздраженный — хипстером, а уличный паренек — прикольным очкариком, к кому так и тянет докопаться в подворотне. Да уж. Но его вид был остро противоестественен тому, что давило на меня со стен.

Стал снимать. Хаотично, рвано. Не в качестве фоток дело.

Из угла на всех кричал несчастный, будто вылепленный в довоенной Германии. Таких там потом перебили — как дегенератов.

Остальные черно-белые конвоем окружали зрителя. Это нельзя вешать дома. Такое выгонит сначала мебель, а потом и тебя — вон из квартиры. Если ты не насмотренный, то первое впечатление — это про страдания от власти. Что за намеки?

Если начитанный, то начнешь ловить плечи мощнейших мастеров реализма — Дейнеки, Григорьева, от которых не смог освободиться автор.

Но это быстро проходит. Хочется толковать, понимая, что вряд ли мастер так же думал. В этом и есть вся прелесть.

Вот лицо. Красный моряк.

В нашем сознании, взятом из кинофильмов, это совсем не наше лицо. Чуть ли не немецкое. Потому как хронику войны не смотрим — только там такие природные, засыпанные тяжким трудом лица солдат.

Пространство разбито на вышки: герои, рабочие. Они не одни и те же, а поменять местами можешь.

Выставку нарекли «Котлованом». Будто влобовую подтянув к Андрею Платонову. Не. Это про другой. Котел, откуда мы все вышли, а не из шинели, как принято учить в старших классах. Нас, и даже юных-юных сегодняшних, воспитали и воспитывают советские люди, а не недобитые террором дореволюционные разночинцы. Послушайте, от того имперского духа петербургского гранита остались лишь фрески.

На Петербург принято смотреть в упор, как на туристическую открытку. Говорим — петербуржец, подразумеваем: наши близкие тут живут чуть ли не с Петра. С наскока — его картины о шахтерах и великое преодоление войны. А это о нас, появившихся от деревенских дедов. Это они тащили тачку сначала с энтузиазмом, потом за хлебушек, затем в лагере, а в конце концов — из рва.

Это не какое-то прочтение парня, недавно окончившего академию. Это бунт против модного и сиюкупленного с биркой «искусство». Вот посреди зала стоит покрашенный мотор.

Может, кто скажет, что это сердце той пламенной эпохи. Слишком доходчиво. По мне так кусок дешевого концептуального жанра. Типа, ходи, думай с интеллектуальным видом, а в любом шиномонтаже такое сварганят запросто. Ты попробуй замахнись на монументальное, могучее, да еще и исполни.

Почему у нас Кресты — это два креста? Почему построили новые Кресты в два креста? Да, одного креста России мало. Вот и ангел наконец вскрылся — не сияет, глядя в Бога, а сжал виски тисками рук. Воет по нам: «Е-моё...»

Войдя в соседний зал, зажмурился. После тяжелейшей героики мне ткнули анекдотом на сетевом сленге.

По замашкам вроде напоминает чудесную нэпманскую «Любовь шпаны» Лебедева, но не шпана — это точно. Не опасно же. Эти тебе не заржут в парке: «Дядя, купи кирпич».

90-е не оставили после себя документов эпохи, раскрашенных кистями. Люди с образованным вкусом отвернулись от той рыгающей каши-малы. А сегодня выпускник академии взял и козырно присел на эту тему. Смешно подглядел. Не мемы.

Обалдеть! Он, так пронзительно и глубоко чувствуя время 30-х, 40-х, 50-х, где он никогда не бывал, совершенно не попадает в 90-е, которые он застал. Это как прадеда чуять, а отца не видеть.

Тут и неформалы в ирокезах, и избитые задрипанные спортивные костюмы гопников, и весь остальной бульон. Букв «Шпана» только нет. Братвы только нет. Сплошное осмеянное Купчино. Братва — это не про «слышь», шпана — не про сидеть на кортах. У братвы росли рога на затылке, у шпаны из глаз торчали бритвы.

Но напротив его ироничности, кругом обвитой тремя полосками «Адидас», воткнут Господин Крестьянин.

Все верно: Петербург — не Россия. Ни фига.

Так приятно видеть юношу, способного поднять чугунный смысл. Да еще и вкалывающего. Это же не вдохновение. У него много-много работ.

После академии меня затянули на другую выставку. Зашел, а вокруг ясная прелесть: красивые девушки, но не светские девицы, модельеры-дизайнеры, все улыбаются. Чуть ли не столпотворение с бокалами. На стенах — яркости, не пойми что, но блестит (место не укажу — нет задачи обидеть).

Внести сюда хоть одну работу с представления в академии, так она просто грохнет все тут развешенное. И развешенное заплачет. И мы увидим «голого короля».

Когда в академии дали слово тому художнику, он банально сказал спасибо, а потом как отрезал: «На вопросы отвечать не буду».

Мне известно, что он из Кишинева, живет не с мамой-папой, а в съемной коммуналке при соседе-уголовнике. Может, это возвращение Балабанова, может, по-другому заработает.

Но, наконец-то, его зовут Филипп Орлов.

Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»