«У каждого сперматозоида должна быть фамилия». В России создают «преступную» базу данных ДНК — как туда попасть

Не только «откатывать пальцы», но и брать слюну для геномной регистрации будут у тех, кто ожидает суда и следствия в заключении, а также у арестованных не по уголовным, а по административным делам. Совет Федерации одобрил изменения в Законе об обязательной геномной регистрации — раньше ее проводили только для осужденных, теперь в банк данных будут заносить и геномы арестованных, тех, чья вина еще не доказана.

Кому и зачем это нужно, «Фонтанке» рассказал Владимир Скакун, кандидат биологических наук, врач-биохимик, генетик, судебно-медицинский эксперт высшей категории, генеральный директор Медико-биологического центра.

— Владимир Николаевич, генетическая информация, как медицинская тайна, должна быть личным делом ее носителя. И то, что государство хочет ею обладать, настораживает, особенно учитывая, что персональные данные у нас часто перестают быть тайной, то и дело «утекают» откуда-нибудь в Сеть.

— Тема геномной регистрации и формирования базы данных в первую очередь для правоохранительных органов возникла давно, еще когда Валентина Матвиенко была вице-премьером. В конце 1990-х — начале 2000-х ей пришлось разбираться с запросом Интерпола, и она впервые столкнулась с тем, как работает геномная паспортизация, банк геномных данных или ДНК-профилей. Терминов у нее много, а смысл один: преступника легче находить, когда известен его «номер», занесенный в такую базу.

Каждый человек из 8 миллиардов населения Земли «пронумерован» с рождения, а генетик — технический работник, который может этот цифровой код определять. Этот код уникален — он не повторяется ни у кого на свете. Это-то и важно для закона о геномной регистрации. Наличие (определение) кода означает успешный поиск его обладателя. На Западе это давно работает. Поэтому, кстати, с распространением «геномной цифровизации» нашим разведчикам пришлось либо выезжать из стран, в которых они работали, либо менять легенды: условного Майкла Питта как родственника Брэда Питта очень легко уличить во лжи — теперь не получится приехать в Америку к придуманным родственникам, потому что легко узнать, есть у тебя родня в Америке или нет.

Да, у этой системы есть и оборотная сторона. В США и других странах мира накоплены огромные генетические базы данных. Теперь, если когда-то мужчина сдавал донорскую сперму, чтобы получить немного денег, он рискует встретиться со своими многочисленными детьми. В США широко известны такие скандалы с тех пор, как эти базы научились находить в интернете, несмотря на то что они анонимные. Курьез, проблема, беда? Скорее, издержки хранения персональной информации, ее нужно очень хорошо защищать.

— В проекте закона сказано: несмотря на то что базу собирают на основании биоданных осужденных преступников уже несколько лет, в ней всего 0,6% населения страны. Еще у тех, кто сейчас в тюрьме, не собрали, а хотят увеличить ее наполнение до 3,5%, включив подозреваемых в совершении преступления (тех, чья вина не доказана судом) и арестованных по административным делам. Насколько это правомерно?

— Это абсолютно правомерно, повторю, к этому идет весь мир как к основному способу идентификации личности. И во всем мире это начиналось по инициативе правоохранительных органов, потому что такие базы помогают бороться с преступностью. Что может быть важнее? Другое дело, что включение в них генетической информации 3,5% населения это сверхмало. Это ничто. Нужно стремиться к тому, чтобы личный генетический код могли получить все граждане страны.

— Поскольку к защите персональных данных в стране много вопросов, многие не хотели бы, чтобы их генетический код стал кому-то известен.

— Что такое генетический код? Как правило, сейчас прочитывается 20 генов (локусов), умножаем на 2 (по две хромосомы у человека) и получаем уникальный номер из 40–50 цифр, «расставленных» в уникальном порядке. Они не могут расположиться у двух человек в одинаковой последовательности. Хотим мы того или нет, каждая из миллиардов клеток, из которых мы состоим, имеет один и тот же уникальный номер в ДНК внутри ядра клетки. Прятать его нет никакого смысла, как если бы мы прятали номер паспорта или СНИЛС. Но документы можно подделать, а такой «паспорт» — нет. От уникальности нашего генетического профиля польза огромная. Например, вас не смогут обвинить в совершении какого-то преступления, потому что совпала группа крови. Или ваши препараты не перепутают в больнице, потому что кто-то неправильно подписал пробирку с кровью, предметные стекла с препаратами, когда речь идет об онкологическом заболевании, — эти маленькие стекла подписывать трудно. Не перепутают новорожденных в роддоме. Даже доступ к банковским услугам станет проще, если организовать его через генетическую паспортизацию. А представьте, насколько упростится поиск без вести пропавших. Что касается поиска преступников, то тут все понятно в любой ситуации, когда он оставил свой генетический след. Например, куда проще доказывается изнасилование, когда у каждого сперматозоида есть фамилия.

— А если преступник следа не оставил?

— Никто не говорит, что все без исключений преступления можно раскрывать с помощью генетической информации. Но многие из них раскрывать станет проще.

— Вы много лет занимались расшифровкой ДНК на практике, в том числе для поиска преступников. Значит, имеете представление о том, как построена эта структура, способна ли она совершить рывок для увеличения базы с 0,6% населения до 3,5?

— До сих пор это не получалось, хотя нормативные документы межведомственного сотрудничества в части сбора и использования базы генетической информации и сегодня есть. В законе сказано, что за геномную регистрацию отвечают органы внутренних дел и Следственный комитет. Но у этих ведомств нет объединенной базы данных, а межведомственные нестыковки — сильнее мотивации к сотрудничеству. Кстати, есть еще несколько баз данных — у Минздрава, у ФСБ, у Вооруженных сил, но разноведомственность с перетягиванием одеяла на себя играет не на пользу делу. Самая большая база могла бы быть у ФСИН, но у нее нет ничего и никого, кроме заключенных, у которых забирает слюну палочками один сотрудник медицинской службы тюрьмы. Затем эти палочки со слюной направляют в лабораторию МВД, закладывают в секвенатор и прочитывают ДНК по буквам. Пишут ФИО заключенного и номер — ДНК-профиль.

Работа ФСИН заключается в том, чтобы отобрать буккальные клетки. Работа лабораторий МВД — в том, чтобы протестировать ДНК-профиль и занести его в базу. Задача СК — не только воспользоваться базой МВД, но и заносить в нее данные своих подследственных — у нее есть свои 7 лабораторий, и, судя по принятому документу, именно на них возлагается основной фронт работ. Это значит, что их нужно дооснащать, набирать дополнительно специалистов, потому что с большими объемами исследований в том виде, в котором находятся сейчас, они вряд ли способны справиться.

Свои лаборатории есть у бюро судмедэкспертизы, которые работают в каждом регионе. Но они плохо оснащены — не попали в программу модернизации медицины и остались непереоборудованными — только у трети из них есть возможность определять ДНК-профиль. Для участия в программе геномной регистрации эта служба годится, но с определёнными ограничениями.

Что касается основного исполнителя практической части — лабораторий СК, я знаком с частью из них. Надо, чтобы там работали минимум по 20 секвенаторов ДНК, чего у них сейчас нет, а расходы на закупки будут колоссальными, потому что пока и они сами, и расходники для них импортные; российские только начали появляться. А это зависимость от поставок из-за рубежа — большие деньги. Если все будут, действительно, делать как следует, то работы непочатый край, а специалистов и оборудования для этого недостаточно.

Кроме того, база данных это только номер, в идеале надо хранить и биоматериал — в судмедэкспертизе есть негласное правило: материал, который вы исследовали, должен храниться не 5 лет, как велит ведомственный приказ, а как можно дольше — в сухом виде он не испортится. Потому что сегодня у нас одни возможности, а завтра наука предоставит другие.

Словом, чтобы все это заработало как следует, нужны большие деньги и единая согласованная структура. Точнее, согласие и сотрудничество между ведомствами.

— Деньги есть — 7 миллиардов рублей выделяется на старте. Это много или мало?

— Если тратить их с умом, а не как обычно, когда госорганы закупают услугу или товар по цене, в несколько раз превышающей рыночную, то с таким ежегодным финансированием хватило бы трех лет, чтобы не 3,5%, а половину населения страны занести в базу.

— А какая у исследования рыночная цена?

— Это тот же тест, что делается на установление отцовства. Их выполняют несколько лабораторий в Петербурге, самые известные: Областное (Шкапина, 40) и Городское (Екатерининский,10) бюро судебно-медицинской экспертизы, «Инлаб Генетикс», «Хеликс», «Медикал Геномикс», ООО «Медико-биологический центр». У этих центров есть соответствующие лицензии, средняя стоимость исследования 5 тысяч рублей за исследование одного образца. Но его чаще всего проводят «на троих» — мать, отец, ребенок — получится около 15 тысяч рублей.

Себестоимость его гораздо ниже. Например, наша лаборатория импортозаместилась, и расходы уменьшились до 1000 рублей. Это затраты на собственно исследование, без зарплат сотрудников, расходов на содержание лаборатории. Так что если мы действительно заинтересованы в достижении цели, заявленной новым законом, — уменьшение преступности, то она достижима. При одном важном условии — этого надо очень захотеть.

Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»