«Стоя в этой яме, как посреди могилы, я почувствовал, о чем хочу снять фильм». Константин Селин — о своей ленте «Живой»

С 16 февраля Фонд Александра Сокурова выпускает в прокат картину Константина Селина «Живой», уже получившую множество наград. Снятый в Петербурге неигровой фильм про поисковика, воссоздающего облик солдат, погибших на Невском пятачке, задумывался еще несколько лет назад. Еще в процессе создания картины режиссер рассказал о ней «Фонтанке» — и не случайно: Константин как оператор и режиссер снял множество видеосюжетов о городских событиях для нашего издания.

— Как появилась идея этой картины?

— Во-первых, надо отдать должное «Фонтанке», потому что с Димой Поштаренко я познакомился благодаря редзаданию: я бы сам, может быть, в военный музей никогда и не поехал. Мы познакомились в музее «Прорыв блокады Ленинграда». И когда я зашел туда, первое, что поразило, — это скульптуры: они меня немножко отпугнули тогда. Я подумал: ну, опять, наверное, пафос... Но потом я познакомился с Димой, я поразился, что такой молодой человек так глубоко погружен в эту тему и с настолько чуткой интонацией подходит к своим героям. С тех пор мы начали общаться, периодически встречались. Я узнал, что он создает крупную панораму, которая потом была представлена в «Севкабель Порту». Но я был занят другим фильмом — «Верните мои руки» — и у меня не было физически времени. Но самое главное — не было ответа на вопрос «Зачем мне это снимать?» Спустя некоторое время Дима позвал меня на раскопки, где на моих глазах нашли останки около 14 человек!

— Это за сколько времени?

— Вот мы приехали, экскаватор уже разрыл яму, Дима спустился в нее, а поисковики, которые уже работали на этом месте с утра, стали находить одного человека за другим.

— Но 14 — это не за один день?

— Это всё один день. Они начали собирать один скелет, второй, третий: разворачивают белое полотно, на него выкладывают кости, челюсти... Такое чувство было, что это как будто не со мной происходит. Какое ощущение у меня было? Ощущение, что будто это чья-то могила.

— Так это она и есть, по сути.

— Но ощущение это удваивается, удесятеряется от мысли, что могила — это вся Земля, получается. Потому что мы же не раскопали могилу на кладбище, а раскопали землю на Невском пятачке. Хотя понятно, что история этого места — известна.

— То есть копали на Невском пятачке?

— Где-то там, я точно не помню. Меня поразила мысль про могилу, потому что, действительно, мы ходим по земле, а чуть глубже в ней кто-то тихо что-то шепчет. И вот разрыли такое место, а тут столько людей, оказывается, столько судеб! Причем эти люди — без вести пропавшие, то есть их личности не установлены. У некоторых ведь нет родственников, и их имена не были документально зафиксированы, то есть их как будто вообще «не существовало». Представь, что они выкопали 14 человек, которых «не существует»? А оказывается, они были, под этой землей, и если бы не эти ребята, то никто бы никогда про них не узнал.

И только в этот момент, стоя в этой яме, как посреди могилы, я почувствовал, о чем хочу снять фильм. Еще до этих раскопок я обратил внимание на то, что Дима берет иногда личные истории, из чьей-то биографии например, или на раскопках находят медальоны, по медальону можно установить личность — это очень редко, очень сложно, но тем не менее бывает. И по медальону воссоздают человека, Дима находит еще иногда фотографию и восстанавливает реальный образ этого без вести пропавшего. И вот как с глиной эти кости были перемешаны, так у меня внутри были перемешаны ощущения по поводу того, что я вижу и чувствую. Что это за религия вообще, где мы?

— Религия?

— Во Вьетнаме, например, есть традиция, следуя которой, люди выкапывают своих предков, омывают их кости. У нас вот поисковики — они выкапывают погибших людей. Для чего? Для того, чтобы перезахоронить. Чтобы почтить их память. Благородная цель, смешанная с искренним энтузиазмом и верой: то, что ты делаешь, — правильно. А вот что за религия — для меня это вопрос. Вот человека подняли, без вести пропавшего, идентифицировали, воссоздали, и еще и он «встречается» с родственниками. Как будто бы это воскрешение.

— Как развивается сюжет фильма?

— От момента поднятия из земли человека из прошлого в наш современный мир до разрушения этого мира. Сможет ли человек спастись?

— Макеты у тебя в кадре совершенно как живые!

— Но тем не менее они неживые. Дима создал — в Петербурге, в Москве, в Хабаровске, по всей стране — просто огромное количество «новорожденных». И я думал: он же отдает очень много сил, энергии на это — работает прямо на износ. И воссоздавая их, сам-то он — живой или неживой остается? Вокруг него эти манекены стоят, у них выражены эмоции, но они неживые — Дима только старается наделить их жизнью. Но возможно ли это? Он к ним относится очень бережно, как к детям своим. Поправляет им ремень, грим, добивается совершенной реалистичности — как лежат волосы, куда направлен взгляд. Я видел, как они переделывали некоторые скульптуры. То есть это уникальное отношение молодого человека к теме, которая, казалось бы, далеко уже от нас, и она его действительно волнует. И еще я заметил, что когда мы разговаривали на тему войны (мы все понимаем, что такое «ура-патриотизм»), что у него вообще пацифистские в этом плане посылы. Он хочет, чтобы через художественные истории, которые он создает, люди не повторяли того, что произошло. Чтобы люди помнили — это заезженные фразы, и он, действительно, говорит про это романтизированно, но этот посыл идет от сердца.

— Как ты думаешь, почему в Фонде Сокурова выбрали твой проект? На конкурс представлялось 270 заявок.

— Как происходит кинопроизводство в той области, в которой я работаю: я написал сценарий в рамках SiberiaDOC в 2020 году — это такая сценарная мастерская, куда тебя привозят и две недели ты оторван от мира, только пишешь сценарий и думаешь только над идеей фильма. Я написал сценарий, начал направлять его на питчинги, отправил на зарубежный питчинг, участвовал в Висбадене, где с фильмом «Верните мои руки» мне удалось получить поддержку — главный приз на разработку проекта. Питчинги — это процесс работы над фильмом. То есть ты заявляешь профессиональной индустрии, что ты есть, у тебя есть такой проект, и он постоянно изменяется. И вот я начал работать, у меня появился продюсер — Семен Лебин, он тоже из Петербурга. Коронавирус помешал нашей плотной работе, но в итоге получилось так: мы представляли проект в Перми на «Флаэртиане», и потом появились первые предложения — два из Германии, одно из Польши. Это были устные договоренности. И параллельно я подал заявку на участие в конкурсе Фонда «Пример интонации».

У нас в России в принципе не так много мест, где ты можешь попросить поддержку при производстве фильма: либо это Министерство культуры, либо спонсорские частные инициативы, где продюсер на каких-то условиях пытается найти денег. В моем случае продюсерские функции взяла команда Фонда, а Александр Николаевич стал художественным руководителем фильма. И это большая удача в моей жизни, ведь тема Великой Отечественной войны, кажется, уже со всех сторон рассмотренная — во многих достойных произведениях во всех жанрах. И я очень далеко от этого времени, и чувствовал, что мало во мне понимания и ощущения, которые могли обогатить мой замысел. И создание фильма под присмотром Александра Николаевича было для меня большой поддержкой, подарком судьбы.

— У документального кино гораздо меньше шансов куда-то пробиться, чем у игрового. Его покажут на фестивалях, на YouTube — и всё...

— Есть кино. И второй вопрос уже — как его подать, в каком виде. Люди в большинстве своем мыслят стереотипами, что игровое кино интересное, а документальное — нет. Я убедился в обратном на примере показов фильма «Верните мои руки». Это кино очень простое, это история про простого врача и про простого человека, маленького человека, и про то, как они встречаются в этом мире, пытаются помочь друг другу и потом расстаются навсегда — каждый остается в своей жизни. На закрытом показе в Красноярске был герой фильма и люди, которые потом делились со мной своими впечатлениями, многие вещи на уровне ощущений были точно считаны зрительским залом. Им было, как мне кажется, интересно и важно наблюдать за, казалось бы, обычной жизнью, но в которой каждый находил для себя что-то необычное. Поэтому документальное кино может идти наравне с игровым, просто ему тоже нужна соизмеримая поддержка, пресса, отзывы. Главное — не бояться рисковать.

— Ситуация стала меняться?

— Она стала меняться. Вопрос — как усилить это изменение в случае авторского кино, которое ничем не уступает «зрительскому». И вообще, зрительское следует за авторским. За последние 10–15 лет накопилось достаточное количество неигровых работ, ничем не уступающих игровым, а в некоторых случаях даже убегающих далеко вперед по смелости и воплощению тем, волнующих авторов.

— Когда я читала, откуда у тебя пошло увлечение кино, меня зацепило, что это произошло еще в средней школе, когда ты посмотрел Тарковского. Что «Андрей Рублев» впечатлил школьника — удивительно: мне кажется 99 процентов мальчишек сказали бы, что это что-то скучное...

— Если разложить мою жизнь, у меня в принципе всё — благодаря людям. Ключевым людям. Вот, например Сергей Степанович, учитель музыки, сделал предмет МХК. Он очень образованный, глубокий человек был и загорался идеями. Вот он поставил целью на МХК показывать нам «Андрея Рублева». Фильм идет значительно дольше выделенных уроков, но он разбил его по частям, и мы смотрели по 30 минут и затем обсуждали. И подача была правильной — он не рассказывал нам надменно о чем-то, чего мы не знаем, а преподносил с интересом в первую очередь со своей стороны. Это было начало 2000-х, я подросток, по телевизору идет какая-то чушь, к Интернету нет стабильного подключения, только в библиотеке можно найти что-то интересное. И вот я вижу начало фильма Андрея Тарковского, как монах летит на воздушном шаре, падает, дальше идет Андрей Рублев, все эти разговоры, то, что между строк, — это всё в меня попало. И я после этого просмотра вышел другим человеком.

— За счет чего это тебя зацепило?

— Я увидел мир с другой стороны, увидел жизнь с другой стороны, во мне появились какие-то новые клетки восприятия.

— Как ты думаешь, после просмотра фильма «Живой» у зрителя тоже появится что-то новое, новые клетки восприятия?

— Надеюсь, после просмотра фильм оставит в душе светлый след, светлый образ той настоящей памяти, который нам важно бережно сохранить в постоянно разрушающемся мире.

Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»