О соцопросах и «культурном коде» народа

Страстно наши сислибы не любят соцопросы (да и не «системные» тоже). Разве опросы о чем-нибудь говорят в такой стране? — раз за разом вопрошают они. Если в их устах отсутствует обвинение в прямых подлогах, то отстаивается тезис о том, что «ответчиками» становятся только лоялисты, а остальные уклоняются от участия. По умолчанию подразумевается, что «уклонисты» — это некий теневой свободолюбивый народ. Всё же, кто ставит это под сомнение и говорит о каком-то массовом «культурном коде» российского населения, который вполне себе легитимирует власть, ее стремления и действия, либо купленные негодяи, либо полные идиоты.

Что ж, обратимся к статье нового директора «Левада-Центра»* (центр занесен в реестр иноагентов Минюста РФ) Дениса Волкова, в которой он отвечает критикам соцопросов. Статья называется «Возможны ли опросы в сегодняшней России?» Конечно, можно сказать, что в ней — точка зрения заинтересованной стороны, но все-таки выслушаем и ее.

Во-первых, об отказах участвовать (на научном сленге — уровне достижимости). В 2022 году этот уровень при поквартирных (не телефонных!) опросах составил 27% (следовательно, от участия отказались 73%). Сравнение с предшествующими годами свидетельствует, что достижимость ниже, чем в 2021 году (31%), но, что самое главное — выше чем в 2020 (25%) и 2019 году (20%). На последний обратил бы особое внимание, поскольку ссылка на ковид применительно к нему не работает. Заметим, что 2022-й не дал никакого всплеска отказников, который мог бы быть косвенным показателем роста нелояльности по отношению к действиям властей в принципиально новой ситуации.

Во-вторых, об отказниках уже в ходе интервью. Нередко пишут, что люди отказываются отвечать, как только вопросы начинают касаться Украины. Такое явление наблюдается, но оно не получило широкого распространения (от 2 до 7%).

Далее возьму на себя неблагодарную роль защитника соцопросов. Существуют нейтральные вопросы, при ответах на которые вряд ли кто будет испытывать давление внутреннего цензора, ведущее к искажению ответов. В марте 2022-го «Левада-Центр»* задавал, в частности, следующий вопрос: «Что бы вы могли сказать о своем настроении в последние дни?». О прекрасном настроении заявили 11%, нормальном, ровном настроении — 58%; об испытываемом раздражении и напряжении — 25%, о страхе и тоске — 7%. Почти такие же результаты были получены и в апреле того же года. Последняя категория увеличилась незначительно — на 2 процентных пункта. Нетрудно предположить, что часть ее и составила эмиграцию первой волны (домобилизационную).

О влиянии пропаганды. Нередко в ней видят чуть ли не единственную причину народной лояльности. Тут бы я прибег к такому сравнению. Есть химическая реакция, и есть ее катализатор. Пропаганду можно отождествить с последним. Однако, если бы не было самой реакции, то он был бы бесполезен. Вот что писал по этому поводу научный руководитель все того же центра Лев Гудков: «Пропаганда не создает новых представлений, она лишь активирует (и заново интерпретирует применительно к контексту текущих событий) слои давно сложившихся стереотипов и спящих предрассудков…».

Теперь перейдем к самому острому вопросу — о поддержке действий российских вооруженных сил на Украине. Может быть, всё изменилось после объявленной частичной мобилизации? Не похоже. Скажем, в июле 2022 года наблюдался такой расклад: 48% — определенно да, 28% — скорее да, 10% — скорее нет, 8% — определенно нет. При этом 7% затруднялись ответить. А вот последние данные за январь 2023 года: 45%, 30%, 10%, 9% и 6% соответственно. Об этом же пишет и Волков, утверждая, что в конце прошлого года настроения во многом вернулись к домобилизационным показателям.

Вот тут предвижу возражение: разве будут честно отвечать не поддерживающие эти действия? Однако обратим внимание, что опросники предлагают вариант «ухода в тень» — мол, дурак дураком, затрудняюсь ответить. Можно, как говорится, «шлангом прикинуться» (прибегнуть к тактике незабываемого солдата Швейка). Тем не менее количество затрудняющихся не превышает обычный уровень. Всплеска, который можно было бы интерпретировать как большую фигу в кармане, не наблюдается. Вот если бы это количество вдруг выросло процентов хотя бы до 25, то тогда другой вопрос.

На днях подоспели результаты опроса об отношении к людям, уезжающим жить за границу (все того же «Левада-Центра»). Положительно, с пониманием к ним относятся 14%; нейтрально, безразлично — 60% и отрицательно, с осуждением — 25% (небольшой остаток приходится на затрудняющихся ответить). И совсем другая картина вырисовывается, когда вопрос ставится так: «Как вы относитесь к россиянам, которые уехали за границу, опасаясь частичной мобилизации?». И тогда получаем: 10, 36 и 51% соответственно. Скажете, тоже бояться выбрать хотя бы второй вариант (с безразличием)? Не думаю! А как вам рост осуждающих в два раза?

К вопросу о культурном коде. Российский народ при всех его неудовлетворенностях бытовыми вопросами всегда считал себя светочем мира и знаменосцем высших ценностей, будь то III Рим или III Интернационал. И всегда полагал легитимным экспорт собственных институтов (социальных порядков) во вне, особенно в те сопредельные страны, которые определял как близкие (не говоря уже о так называемых братских). И чем хуже он жил во внутренней жизни, тем больше он стремился компенсировать это внешним величием. Как сформулировал эту дилемму сотрудник «Левада-Центра» Алексей Левинсон: «Невеликость жизни должна быть компенсирована величием державы». На фокус-группах положительное отношение к Сталину связывают с тем, что он «превратил Советский Союз в мировую супердержаву». От себя добавлю, что отнюдь не по количеству унитазов на душу населения.

«Россия — великая держава. Россия должна быть великой державой — и это самое главное, что нужно России… Поэтому то, что называется сейчас «спецоперацией», имеет поддержку в обществе. Мы как держава боремся с нашим, так сказать, всемирным и историческим противником в лице Запада». Это вывод по итогам опросов прошедшего года все того же центра-иноагента (из интервью Левинсона журналу Forbes oт 24.02.2023).

Это интервью знаменательно еще одним утверждением. «На основании наших исследований я могу уверенно утверждать, что режим гораздо более устойчивый, чем это кажется людям, которые берут на себя функцию охранителей этой устойчивости». На протяжении довольно длительного времени наиболее уважаемым институтом является президент, потом армия, на третьем месте — ФСБ. Это тоже к вопросу о «культурном коде».

Позволю предположить, что «охранители» попадают под поток антикремлевской информации в интернете и появляется страх. А у страха, как известно, глаза велики. В этой связи они ищут крамолу в детских рисунках и преследуют за всем известные словосочетания (внешне даже самые нейтральные и формально к никакой армии не относящиеся). Следовало бы немного успокоиться: глубинный народ их может и не очень любит, но ценит. Отдельные акты нелояльности его не изменят (да он о них по большей части не слышит и, главное, слышать не хочет).

Интересно, что нечто похожее имеет место и в оппозиционной среде. Работает так называемый эффект камеры: общаясь только друг с другом и зависая в одной и той же информационной среде, оппозиционеры попадают в мир иллюзий, где в перспективе маячит та самая «Прекрасная Россия будущего». Дайте, мол, им останкинскую иглу на два часа в день и они расколдуют народ. Однако они забывают, что в те самые «проклятые 90-е» не голосовал народ ни за СПС, ни за «Яблоко», тогда как по телевизору часами говорил Киселев (другой).

Наивные либералы видят в утверждениях о «культурном коде» чуть ли не расизм. В соответствии с их верой в теорию модернизации все народы так или иначе выстроятся в один ряд конституционных демократий. Однако ныне это даже применительно к «старому» Западу не работает, который как раз свой «культурный код» и утрачивает, погружаясь в бездну «новой этики» (экологический экстремизм, критическая расовая теория, гендерные безумства, практическая дискриминация и преследование тех, кто эту этику публично отвергает). Россия (как бы к этому не относится с моральной точки зрения) покончила в 2022 году с фукуямовским «концом истории» и выросшей из него концепцией транзитивности (сколько мусолили ее во всех академических кругах вплоть до начала второго десятилетия XXI века!), наглядно показав, что «мир, дружба, жвачка» 1990-х был неким кратким переходом к новому витку противостояния цивилизаций (столкновению культурных кодов). Что и показывают соцопросы при вдумчивом их толковании.

*«Левада-Центр» внесен Минюстом России в список иноагентов.