Есть ли у Турции выбор на выборах? Отвечает эксперт Павел Шлыков

«Кылычдароглу — прямая противоположность Эрдогану, политику-харизматику» — каков расклад сил накануне второго тура президентских выборов в Турции

28 мая в Турции пройдет второй тур президентских выборов, в ходе которого выяснится, станет ли Эрдоган президентом страны третий раз подряд, со всеми вытекающими из этого вопросами о несменяемости власти.

«Фонтанка» поговорила с тюркологом доцентом Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В.Ломоносова Павлом Шлыковым о том курсе, который выбрал Эрдоган для себя изначально, но сошел с него, о том, почему он вообще имел у избирателей успех, несмотря на то, что у Партии справедливости и развития никогда не было четкой идеологической платформы (что, впрочем, привычно для турецкой политики), и о том, откуда на первых ролях появился его противник, ветеран от оппозиции Кемаль Кылычдароглу, которому некоторые социологи прогнозировали победу еще в первом туре, несмотря на радикальные идеи.

— Как выглядит нынешняя турецкая политическая система?

— В целом, если говорить о развитии политической системы республиканской Турции, целесообразно отсчитывать ее этапы по трем Конституциям: первая — в 1924, вторая — в 1961, третья — в 1982 году, по ней Турция продолжает жить, несмотря на то, что она переписана на две трети, пережила четыре конституционных референдума и в общей сложности изменялась 20 раз.

Формирование существующей сейчас в Турции партийно-политической системы хронологически можно отнести к началу 1980-х, когда после переворота 12 сентября правящий военный режим задал параметры управляемой демократии, в которой не должно было остаться места для радикалов и эскалации политического насилия (что было характерно для 1970-х). В этой логике пересматривались базовые нормы и принципы организации выборного процесса, вводились нормы, серьезно ограничивающие политическую активность гражданского общества и партий, а также очень высокий процентный барьер для прохождения в парламент.

Считалось, что Турции нужны сильные органы власти и ответственные крупные политические партии. Во многом эти установки остаются актуальными и сегодня.

Поскольку мы говорим о Турции сегодняшнего дня, целесообразно обозначить еще две важные вехи. Во-первых, это 2014 год, когда впервые президента в Турции избирал народ — первым всенародно избранным президентом как раз стал Реджеп Тайип Эрдоган. Во-вторых, 2017 год — последняя масштабная конституционная реформа, одобренная на всенародном референдуме, после чего журналисты часто стали называть Турцию суперпрезидентской республикой, поскольку практически все нити управления страной сосредоточились в руках президента, а его полномочия во всех сферах существенно расширились. Сегодня президент — это одновременно глава государства и глава правительства, поскольку пост премьер-министра упразднен, а также лидер крупнейшей политической партии — Партии справедливости и развития, доминирующей в парламенте.

Важно понимать, что сложившаяся на текущий момент в Турции «суперпрезидентская система» работает здесь и сейчас: если сменится президент, учитывая изменившуюся конфигурацию парламента после выборов 14 мая 2023 года, она очевидно не сможет функционировать в прежнем режиме.

— Давайте поговорим о политической карьере Эрдогана: с какими идеями он приходил к власти, кто и почему в итоге в нем разочаровался к сегодняшнему моменту?

— Эрдоган приходил с идеями европеизации — в конце девяностых годов это был луч надежды. В 1995 году был создан Таможенный союз между Турцией и ЕС. На Хельсинкском саммите ЕС 1999 года Турция получила статус страны-кандидата. В то время многим казалось, что для страны открылась реальная перспектива скорого вхождения в Европейский союз.

Обретение заветного статуса страны — кандидата в члены ЕС придало мощный импульс как переговорам Анкары и Брюсселя, так и процессу европеизации Турции. Были запущены реформы, связанные с гармонизацией турецкого законодательства — «пакеты по гармонизации ЕС». Эту эстафету принял Эрдоган — именно с этими лозунгами и идеями он и выиграл свои первые парламентские выборы.

Первая половина 2000-х годов прошла под знаком масштабных административно-правовых реформ, решение о проведении которых молниеносно принимались парламентом, где доминировала Партия справедливости и развития. До середины 2000-х годов процесс европеизации Турции продолжался.

Поскольку Эрдоган приходил к власти во главе молодой, едва созданной в 2001 партии ПСР, не запятнавшей себя коррупционными скандалами и связями с порочным кругом финансово-экономического кризиса, всё это вызывало серьезное воодушевление среди простых граждан и политических аналитиков.

Либерально настроенные эксперты и журналисты восприняли неожиданную победу молодой партии как начало новой эпохи, главной чертой которой должны стать социально-политические реформы по образцу христианских демократов в Германии и завершение затянувшегося конфликта между исламистами и сторонниками секуляризма. Другие всерьез надеялись, что ПСР под руководством энергичных политиков Реджепа Эрдогана и Абдуллаха Гюля, порвавших со старыми исламистскими партиями Неджметтина Эрбакана, поведет страну по пути дальнейшей модернизации с неминуемым крушением «закулисного государства» военной элиты.

Последующие годы правления ПСР отчетливо показали, насколько на самом деле противоречива и неоднозначна политическая стратегия и практика партии Реджепа Эрдогана. С одной стороны, откровенное стремление подтянуть Турцию до европейского уровня через экономические и административно-политические реформы в соответствии с «Копенгагенскими критериями» (формулируемых для стран — кандидатов в ЕС). С другой — сочетание относительного успеха экономических реформ и экономического роста с развертыванием репрессий против политических оппонентов и рост числа «узников совести» и «государственных преступников», демонстративные отступления от принципов либеральной демократии, рельефно проявившиеся в 2010-е и вызывавшие растущее беспокойство и у внешних наблюдателей, и части турецкого общества. Турецкое общество фактически разделилось (пропорция, конечно, от выборов к выборам менялась): половина поддерживает такой курс — им нравится харизматичный лидер, который готов переписывать и самостоятельно устанавливать правила, а другая, не менее значительная часть общества, в 2010-е годы стала ощущать глубокий кризис, не видя перспектив, а ощущая, что та траектория, которая внушала надежды и с которой связывали будущее, рушится на глазах.

Я прекрасно помню лозунги надежды 2000-х годов Tur-Key — Турция как ключ к Европе. А потом часть электората разочаровалась в Партии справедливости и развития, в Эрдогане. Ярким символом чего стали общенациональные протесты защитников парка «Гези» летом 2013 года, в которых, как показывали опросы, участвовали и те, кто на выборах 2011 года голосовал за ПСР.

С социологической точки зрения это объяснимо. Ведь ПСР — партия, которая не имела четкой идеологической платформы. Вообще, с идеологической идентичностью у турецких партий всегда было сложно: турецкие партии, как правило, строятся вокруг лидера, поэтому с его уходом партия нередко прекращала свое существование. В случае с ПСР это осложнялось тем, что она создавалась как «всеохватная партия», то есть партия, которая должна нравиться всем и ориентирована на максимальное расширенное электората.

— Какие отношения у Эрдогана с оппозицией?

— Находясь во главе доминантной партии, которая на каждых выборах показывала рост электоральной поддержки как в относительных, так и абсолютных значениях, Эрдоган по большей части не видел необходимости выстраивать конструктивные отношения с оппозицией.

Отношения между партиями выстраиваются тогда, когда им не хватает каких-то ресурсов для того, чтобы самостоятельно реализовать те программные цели и установки, задачи которых наносные. ПСР, победив на своих первых выборах в 2002 году, хоть и набрала всего 34,6%, но этого оказалось достаточно, чтобы по турецкому законодательству, по формуле Д’Ондта, которая квотирует мандаты между партиями, преодолевшими 10% барьер, получить 262 мандата. На тот момент это означало возможность сформировать однопартийное правительство и принимать любые законы. Поэтому вступать с другими политическими организациями в отношения и диалог для ПСР не было большой необходимости. В парламент прошло еще две партии — Народно-республиканская партия (НРП) и Партия националистического действия, у которых еще не было отношений с ПСР.

Почему так получилось: ПСР была свободна от тяжелого наследия 1990-х годов — экономический кризис, коррупционные скандалы. НРП, поскольку возродилась в 1992 году, тоже отчасти была освобождена от негативного шлейфа. Поэтому они и прошли в парламент. А все политические структуры, которые несли ответственность за 1990-е годы (Демократическая левая партия, Партия Отечества, Партия верного пути), остались за бортом политической жизни, избиратель за них не проголосовал, и они не преодолели 10%-й барьер прохождения в парламент.

Турки хотели новые лица — тех политиков, которые себя не дискредитировали. Партия Эрдогана оказалась в нужное время в нужном месте: молодые политики, способные говорить правильные вещи понятные словами, выступающие с программой реформ и вступления в ЕС. Поэтому они победили — привлекли внимание тех, кто хотел голосовать против «старой политики». Так сформировалась группа сторонников — электоральная база ПСР. Она отчасти расширилась: людям импонировали прежде всего экономические успехи 2000-х годов. Поэтому каждый новый электоральный цикл показывал рост популярности и в процентах, и абсолютные в цифрах голосов. В 2002 году ПСР поддержали 10 миллионов, в 2007 году — 16 миллионов, а в 2011 году — уже 21 миллион, когда ПСР получила рекордные 49,8%. Вся электоральная карта была выкрашена в фирменный цвет логотипа ПСР — оранжево-желтый.

Потом начались не самые позитивные моменты. Это оттолкнуло часть электората: и бизнесменов, и интеллигенцию, и молодежь. Создать собирательный портрет тех, кто был за, а стал против, едва ли возможно, опять же в силу концепции и стратегии ПСР как «всеохватной партии».

А с оппозицией Эрдоган пытался налаживать прагматичный диалог в контексте конституционной реформы, это был длительный процесс — большую часть 2000-х годов шли дискуссии, собирались конституционные комиссии в рамках парламента, партии выдвигали свои предложения и проекты Конституции, но привести их к общему знаменателю было практически невозможно. До 2017 договориться о новой Конституции так и не удалось.

В смысле отношений с оппозицией показателен 2015 год, когда с разрывом в пять месяцев в Турции прошли два цикла выборов — в июне и ноябре. Июньские выборы показали, что просела поддержка ПСР и в абсолютных, и в относительных цифрах: партия набрала менее 41% — потеряла несколько миллионов голосов. ПСР не хватало мандатов для формирования однопартийного правительства. И поскольку кабинет не был сформирован в течение 45 дней, в соответствии с Конституцией были объявлены досрочные парламентские выборы.

К ноябрьским выборам ПСР тщательнее подготовилась, и по их итогам получила 49,5% и дополнительные 4,5 миллиона, то есть практически повторив рекорд 2011 года, собрав почти 24 миллиона голосов. ПСР сформировала однопартийное правительство и задумалась о тактическом союзе с националистами — Партией националистического движения (ПНД). Это важно, потому что из оппозиционной ПНД стала провластной партией. В 2018 году, когда было принято новое законодательство и появилась возможность создавать предвыборные альянсы, был сформирован альянс между ПСР и ПНД. Вот яркий пример возможности договариваться с оппозицией. ПНД была оппозиционной партией на протяжении почти 15 лет для ПСР — и в итоге стала ее партнером по парламенту и предвыборным кампаниям.

А с другими оппозиционными партиями диалог налаживался в рамках существующих парламентских и конституционных процедур.

— Давайте поговорим о противнике Эрдогана — лидере оппозиции Кемале Кылычдароглу. Как он появился на турецком политическом поле?

— Кемаль Кылычдароглу стал лидером Народно-республиканской партии в мае 2010 года. Это была не естественная внутрипартийная передача власти, а в результате внутрипартийного кризиса, вернее, громкого секс-скандала. Против тогдашнего лидера НРП Дениза Байкала опубликовали компромат о его неуставных отношениях с женщиной-депутатом от НРП. После этого имя Кемаля Кылычдароглу стало широко известно. Он прошел длительный путь в партии — став лидером в 2010, он вышел на авансцену турецкой политики. Экономист по образованию, очень спокойный. Его эмоциональной-психологический портрет — прямая противоположность Эрдогану, политику-харизматику. Кемаль Кылычдароглу гораздо более склонен к компромиссу, чем к открытой конфронтации: сложно его представить человеком, который бросает системе вызов, что характерно для Эрдогана, который не идет по течению, а подстраивает систему под себя. Кемаль Кылычдароглу немного старше Эрдогана — на 5 лет. В ситуации, когда на политическом олимпе политики преклонного возраста, это немаловажно: одному «почти семьдесят», а второму «хорошо за семьдесят».

Кемаль Кылычдароглу активно критикует власть, как он сам выражается, «режим Эрдогана». Критикует за коррупцию, говоря, что ПСР сформировала клиентельную сеть, которая опутала всю Турцию. Бизнесмены, близкие Эрдогану, выигрывают огромные тендеры и получают крупные подряды, по мнению Кылычдароглу, грабят турецкий народ. Кылычдароглу обещает, что когда он придет к власти, то обязательно призовет к ответу этих бизнесменов и заставит вернуть все украденное у турецкого народа. С точки зрения Кылычдароглу, речь о сотнях миллиардов долларов.

— Как повлияла на электоральный вес Эрдогана цепь трагедий с февральскими землетрясениями?

— — Однозначно, что в позитивном ключе ситуация не повлияла. Но негативный тренд и негативный эффект властям, на мой взгляд, удалось в значительной степени купировать, хотя и не исключить полностью, — достаточно посмотреть на карту результатов выборов по областям — илам. Если мы посмотрим результаты первого тура президентских выборов, то увидим, что часть пострадавших от землетрясений голосовала за Эрдогана. Это, кстати говоря, стало причиной общественной поляризации: сторонники Кылычдароглу в социальных сетях клеймят жителей пострадавших районов, которые поддержали Эрдогана. Говоря, что порочная практика 2000-х и 2010-х годов привела к тому, что в сейсмоопасных районах строилось жилье и административные учреждения, которые не отвечают условиям, и ответственность за это лежит как на местных властях, так и на центральной власти — правительстве Эрдогана. То, что правительство, с точки зрения оппозиции, не самым эффективным образом, особенно на начальном этапе, выстроило работу по разбору завалов, по размещению людей, по оказанию помощи, продемонстрировало его низкую эффективность, а не наоборот. Поэтому плохо сделали те жители этих районов, кто проголосовал за Эрдогана. Такой нарратив — причем достаточно напористо — разгоняют сторонники оппозиции в социальных медиа, делая кампанию второго тура президентских выборов гораздо более электризующей и поляризующей общество.

Логику проголосовавших можно отчасти смоделировать так: это достаточно консервативная часть населения — люди, которые увидели, что правительство активно ведет работу над ошибками и готово слова и обещания быстро конвертировать в конкретные дела. В программе Эрдогана и ПСР (а это почти 500 страниц) очень много внимания уделено этой проблеме: только в Стамбуле будет обновлено 1,5 миллиона единиц жилья, по стране — миллионы зданий, которые будут обновлены в рамках пятилетней программы, — всё это правительство постаралось запустить, не откладывая.

Эрдоган накануне выборов старался демонстрировать эффективность и оперативность. В 1999 году положение о досрочном выходе на пенсию было приостановлено — Эрдоган вернул его, повысил зарплату государственным служащим — «тем, кто самоотверженно работает в интересах граждан». Налоговые льготы, отмена штрафов для социально уязвимых отраслей — всё это уже сделано. Прямая поддержка малообеспеченных групп тоже начала реализовываться.

Помимо антикоррупционной повестки и прямых инвектив, Кылычдароглу тоже обещает щедро тратить деньги на народные нужды: стипендии, льготы, налоговые послабления. В этом отношении у предвыборных программ и обещаний двух кандидатов есть немало сходства.

— Зачем было сделано и что вообще значит недавнее заявление Кылычдароглу о том, что он алевит? Как это бьется с исламистскими идеями Эрдогана — вспомним ситуацию с разжиганием религиозной розни из-за прочитанного стихотворения еще в должности мэра?

— Что касается алевитов — это уникальное религиозное течение. Одни исследователи считают это формой шиитского ислама, другие утверждают, что это самостоятельная религия. Я больше склонен к тем, кто говорит о самостоятельности. Свой ритуал: не мечети, а молельные дома — и это серьезным образом отличается от привычного набора ритуальных практик, характерных для ислама — как шиитского, так и суннитского. Что касается отношений к алевитам: власти всегда настороженно относились к алевитам, они не вписывались в полной мере в облик суннитской традиционной Турции в целом и той суннитской традиционной Турции, которую выстраивал Эрдоган, находясь у власти. С другой стороны, на уровне общественного сознания алевиты ассоциируются с курдским меньшинством и, соответственно, очень острым курдским вопросом.

Почему вообще эта тема возникает в ходе предвыборной кампании? Алевитская тематика, если мы посмотрим на 2010-е годы, становится всё более актуальной. В условиях необходимости поиска нового электората (ресурсов для этого уже не так много) внимание обратили на алевитов, поэтому алевитская тематика вошла в риторику партий, которые начали соревноваться в привлечении на свою сторону голосов алевитов, стали проводить встречи с лидерами общин. Вполне ожидаемо, что в 2023 году алевитская тема также стала частью предвыборной кампании.

Мне кажется, что Кылычдароглу в некотором смысле переиграл своих политических оппонентов, потому что в какой-то момент обозначил свою принадлежность максимально рельефно и повернул ее, как тогда казалось, в свою пользу, признав, что он алевит — часть этой общины и готов нести за это политическую ответственность. Маркируя свою религиозную идентичность, он говорил, что не сторонник поляризации турецкого общества, а наоборот, поборник консолидации всех турок.

Удивительным образом после первого тура президентских выборов Кылычдароглу стал выступать в противоположном амплуа. Теперь он старается поляризовать турецкое общество, разделив его на своих и чужих. И теперь презентует достаточно категоричную программу: и в курдском вопросе, и в вопросе беженцев-мигрантов, которых он обещал «выслать всех — и точка». Конечно, это импонирует части националистического электората, но одновременно отталкивает других, тем самым поляризуя общество.

— Разве ассоциативность с курдским вопросом и принадлежность гипотетического президента к религиозному меньшинству не отвернет от него избирателей?

— Заявление, что он алевит, на мой взгляд, наоборот, выглядело как некое перемирие, призыв смотреть на турецкое общество как на общество, где сосуществуют те, кто придерживается консервативных взглядов, кто придерживается более кемалистских — националистических взглядов: большинство — сунниты, есть алевиты, между ними не должно быть антагонизма. Вот он сам пример: не скрывает, что алевит, но претендует на то, чтобы быть лидером Турции. Плюрализм мнений и религиозной идентичности абсолютно нормален. Но заявления Кылычдароглу в рамках предвыборной кампании второго тура выглядят иначе: резче и более категорично. Мне кажется, это немного противоречит той примирительной риторике, которую он демонстрировал до этого.

— Какие прогнозы вы можете дать на второй тур президентских выборов? Политолог Голосов писал, что не Турция выбирает президента, а Эрдоган выбирает, как сыграть второй тур и опустить ли страну из электоральной автократии в полную.

— Мне кажется, здесь есть доля непонимания того, как организован политический процесс в Турции. Да, оппозиционная коалиция шести партий, выставившая единым кандидатом на президентские выборы Кемаля Кылычдароглу, давно говорила о том, что, придя к власти, будет менять Конституцию и возвращать Турцию на рельсы парламентской республики. Но для изменения Конституции нужно наличие достаточного количества мандатов у тех, кто хочет осуществить реформу. По итогам парламентских выборов в 2023 году у оппозиционного альянса во главе с НРП этого ресурса нет, даже если они вступят в гипотетическую коалицию с другими партиями, прошедшими в парламент.

— Все-таки есть ли у кого-то из этих двух кандидатов общегражданская поддержка?

— Будет зависеть от того, насколько эффективно команда Кылычдароглу и команда Эрдогана проведут предвыборные кампании. Эрдоган одержал моральную победу над своим оппонентом, ведь по результатам большинства социологических опросов, которые регулярно проводили накануне выборов, у Кылычдароглу было преимущество, некоторые даже предрекали ему победу в первом туре.

Удастся ли Эрдогану конвертировать успех первого тура в политическую победу во время второго тура, зависит от команды и выбранной стратегии. Эрдоган, кстати говоря, в отличие от Кылычдароглу не стал менять команду и менять предвыборный штаб: он намерен не расслабляться и работать на дальнейший успех — перетягивать на свою сторону голоса неопределившихся и тех, кто голосовал за набравшего более 5% в первом туре Синана Огана. И эта работа идет: мы вскоре увидим, кому удастся лучше провести кампанию, сработает ли новая стратегия Кылычдароглу с чрезвычайно напористой риторикой и радикальными обещаниями, насколько в эти новые лозунги поверит электорат.