«За 10 копеек совершить серьезный прорыв в науке нельзя». Александр Фертман — о том, почему надо менять подход к финансированию исследований

В новых условиях знания, навыки и разработки российских ученых и инженеров могут стать более востребованы бизнесом, но пока больше нужны готовые решения, которые либо находят в дружественных странах, либо «восстанавливают», используя методики «обратного инжиниринга».

К чему привел «социальный» подход в финансировании науки за последние десятилетия, как университеты коммерциализируют разработки и компетенции, а бизнес находит партнеров для формирования технологических заделов, а также о том, почему наука не может быть «местечковой», рассказал «Фонтанке» директор департамента по науке и образованию Фонда «Сколково» Александр Фертман.

— Насколько университеты и исследовательские центры сегодня оказались из-за санкций оторваны от взаимодействия с зарубежными коллегами? Не приведет ли это к отставанию или дублированию каких-то исследований?

— Наука интернациональна, поэтому любые разрывы в кооперации, как и в бизнесе, приводят к увеличению издержек. К сожалению, многие наши традиционные партнеры по политическим соображениям не могут вести с нами совместную активную исследовательскую деятельность. Насколько я знаю от старших коллег, таких ограничений не было даже в период холодной войны. Но на персональном уровне взаимодействие сохраняется, а по каким-то направлениям даже политизированные чиновники понимают, что разрыв отношений невозможен или крайне рискован. Например, в мегапроектах, таких, как ITER или развитие и эксперименты на Большом адронном коллайдере, есть некоторые ограничения, но совместные исследования и разработки продолжаются — разум возобладал. Конечно, при сокращении возможностей совместных работ с сильными школами Европы, США придется вкладывать больше средств в исследования и разработки, расширять сотрудничество с учеными и инженерами из государств-партнеров. В первую очередь, это страны БРИКС+ — не только Китай и Индия, но и Бразилия, и ЮАР заинтересованы в исследовательской кооперации.

Проблема в том, что наука долгие годы финансировалась в логике социального проекта. Сначала на грани выживания, потом с посылом от власти «уже начните что-то делать», ну и в последние годы — «посоревнуйтесь в высшей лиге» (но в смысле традиционных научных результатов, выраженных в публикациях). А вот этап перехода от результатов исследований к технологиям и их использованию на предприятиях для усиления бизнеса существенно недофинансирован. Если мы хотим двигаться в сторону технологического развития, то долгосрочные инвестиции в исследования и разработки должны расти не только со стороны государства, но и со стороны бизнеса. Я не верю в чудеса, за 10 копеек совершить серьезный прорыв в науке нельзя. Не приходится рассчитывать и на то, что нас будут финансировать зарубежные партнеры, как это было в 90-е. Скорее, наоборот: многие из тех, кто хочет с нами сотрудничать, рассчитывают на нашу поддержку.

Спрос «на науку», к сожалению, пока не сильно растет — растет бюрократический спрос с науки и спрос на продукты и услуги, которые могли бы быть созданы на базе результатов исследований и разработок (в отдельных случаях — созданы), если бы в науку, в широком смысле, вкладывали серьезные средства последние 15 лет так же, как это делали наши немецкие, американские, китайские коллеги. Мы же, покупая зарубежные высокотехнологичные товары, фактически инвестировали в зарубежную науку. Надеюсь, сейчас компании задумаются и сформируют долгосрочные технологические стратегии и планы сотрудничества для их реализации с исследовательскими командами, а кому-то поможет государство.

— А как же импортозамещение, о котором все говорят?

— Это вопрос очень быстрой замены одного готового продукта другим, там речь о научных исследованиях чаще всего не идет. Иногда задачу можно решить за счет высококачественного инжиниринга. Но не стоит лукавить, профессионалы развивают данное направление как бизнес, а не как элемент, сопутствующий образовательной деятельности. Некоторые университеты создали такие центры, которые решают сложнейшие задачи компаний реального сектора, они финансируются государством через «Агентство по технологическому развитию» или бизнесом. Например, инжиниринговые центры УРФУ, ТПУ, СамГМУ успешно выполняют такие заказы компаний и корпораций. А Центр инжиниринга в СПбПУ Петра Великого под руководством Алексея Ивановича Боровкова, используя огромный опыт в цифровом проектировании и моделировании, разрабатывает совместно с лидерами рынка лучшие (best-in-class) наукоемкие высокотехнологичные продукты.

Так что это два разных процесса — инжиниринг (включая обратный) и исследования для формирования заделов. Они взаимосвязаны, но требуют различных подходов и инструментов. Если мы будем использовать только обратный инжиниринг, то в какой-то момент выяснится, что технологии в мире убежали очень далеко, и мы даже не понимаем, на каких разработках они базируются. Поэтому мы должны создавать собственные цепочки технологических разработок и сами выступать архитекторами комплексных решений, вовлекая при необходимости в решение задач зарубежных партнеров и их компетенции.

— Традиционно много говорят о бездне между наукой и бизнесом и образованием и бизнесом — на самом ли деле она так глубока?

— Я бы сказал, что это отчасти выдуманная история. Есть ряд компаний и корпораций, системно работающих с образовательными и научными центрами. У них есть стратегии технологического развития, и гигантской пропасти между наукой и бизнесом у них нет. Например, деятельность «Росатома» поддерживается постоянными научными разработками как внутри компании, так и в Курчатовском институте, и в целом «клубе» университетов-партнеров, в котором лидирует НИЯУ МИФИ. Но если компания много лет не инвестировала в исследования, то просто прийти в какой-то университет и сказать «ну-ка, быстренько разработайте мне что-нибудь» не получится, люди занимались тем, что было востребовано, и накапливали компетенции в тех направлениях, где инвестиции в НИОКР были. Говорить о том, что везде бездна, нельзя, но для получения экономических эффектов от исследовательской деятельности нужна продолжительная совместная работа ученых, предпринимателей, крупного бизнеса и государства. Сейчас всю вину за то, что нет быстрого трансфера знаний в промышленность, пытаются возложить на университеты. Но некоторые из них уже много лет успешно работают над созданием технологий и конкретных решений для компаний, готовых их применять. У ряда университетов и институтов заказчиками были иностранные игроки — немецкие, китайские, и для них вполне подходило то, что делают наши ученые и инженеры, потому что их бизнес-процессы позволяют брать разработку на ранней стадии и доводить ее до продукта.

— Как университеты могут коммерциализировать результаты своих исследований? Насколько успешно они это делают?

— Мне кажется, что многие ошибочно ждут от университетов рыночных «конечных» продуктов, а это не совсем их дело, это задача бизнеса, иногда такие бизнесы рождаются в университетах. У вузов свои задачи — они готовят квалифицированные кадры, проводят исследования и разработки, результаты которых могут быть доведены до технологий при соответствующих усилиях. Некоторые корпорации (такие, как «Росатом» или «Газпром нефть») озабочены этим и шаг за шагом создают систему «научных» поставщиков и налаживают взаимодействие между университетами и архитекторами технологической повестки внутри компаний. Некоторые ждут, что это сделает государство, но всё-таки без технологических лидеров бизнеса шаг к продукту, сервису, бизнесу сложно сделать, так как требуются не только деньги, но и время, усилия, специалисты, не только научного или инженерного, но и предпринимательского профиля.

— Почему возникает дефицит кадров?

— Приоритеты в подготовке формирует государство. Но, казалось бы, есть акцент на микроэлектронику, и выпускников этой специальности не так мало, — а вот людей, идущих работать в эту сферу, уже гораздо меньше. В чем причина? Дело в том, что большинство ребят неплохо программируют, а зарплаты начинающего программиста и начинающего специалиста в области микроэлектроники различаются примерно в 2 раза. Так что если мы хотим, чтобы люди шли не только «в цифру», нужно создать условия труда, конкурентоспособные с другими участниками рынка, у компаний в материалоемких отраслях должна быть возможность (и цель) конкурировать за лучшие кадры. На мой взгляд, для ключевых инженерных направлений необходима программа развития, аналогичная федеральному проекту «Цифровая экономика».

Ну и, конечно, не все университеты одинаковы: есть петербургский Политех, есть НИЯУ МИФИ, МФТИ, ИТМО, есть «Бауманка», МИСиС, томский Политех, выпускники которых востребованы, как и значимая часть разработок, которые выполняют эти университеты. Они зарабатывают существенные средства на контрактах НИОКР. А есть и такие вузы, где и сложности с набором, и с индустриальными партнерами, и с квалификацией сотрудников, способных решать технологические задачи.

— Так кто все-таки должен идти с инициативой: вузы или бизнес?

— Конечно, университеты активно занимаются привлечением индустриальных партнеров, если им есть что предложить. Помогают в этом наработанные связи: например, если выпускники пошли работать в компанию, и через них приходят новые контракты. Также существуют специальные подразделения в университетах — так называемые центры трансфера технологий, хотя лучше бы их назвать центрами коммерциализации. Но «продавать» стоит не только результаты исследований, а свои компетенции.

Два года назад Министерство науки и высшего образования запустило программу поддержки трансфера технологий, сначала было отобрано 18, потом — еще 20 центров. За полтора годы работы первых восемнадцати они сильно продвинулись вперед: «проникают» в компании, обсуждают планы развития и текущие «боли», предлагают услуги специалистов и конкретные решения, реализуют проекты.

— Какие инструменты развития и программы поддержки от государства и бизнеса сейчас необходимы для развития инновационных разработок? Прямое финансирование, гранты, субсидирование кредитов — что эффективнее?

— Первый, самый распространенный путь перехода разработчиков в экономическую логику — это контракты на НИОКР. Очень хорошо, если условия программ прозрачны, стабильны и нацелены на снижение порога входа для исследовательских групп. Например, «Газпром нефть» для 13 университетов, которые обладают необходимыми им компетенциями, упростила процесс закупки: есть сумма на год, которую можно заработать по мере решения задач компании. Кто-то осваивает этот механизм медленно, ищет свое место, а кто-то уже зарабатывает сотни миллионов рублей в год.

Нужно отметить, что некоторые компании, обладающие запасом капитала, даже отказываются от господдержки, понимая, что бюрократия, связанная с грантами и субсидиями, так велика, что может «скушать» все выгоды от полученного финансирования. Например, есть инструмент, который позволяет зачитывать затраты на НИОКР с коэффициентом 1,5, снижая налоговую нагрузку, но большинство компаний не рискует им пользоваться, потому что внимание налоговой к таким тратам резко возрастает. В позапрошлом году на уровне вице-премьеров правительства обсуждалось повышение коэффициента до 3, но если мы не разберемся с правоприменением, то толку будет мало. Надо, чтобы компании не боялись тратить деньги по этой статье.

Государство много лет оказывает поддержку, финансируя исследования по заказу промышленности. Это удобный инструмент для университетов, но опять же — требования, которые Минобрнауки выдвигает к выручке на основе полученных разработок, довольно жесткие, и средним компаниям привлекать такие средства непросто. Есть иллюзия, что если вы перешли к прикладным разработкам, то это уже гарантия бизнес-успеха, но технологические риски и на этой стадии еще велики, и надо предусматривать возможность неудач. Поэтому разработчикам и их партнерам не должны грозить возврат денег или уголовные дела, если они тратили средства на проведение исследований, которые дали отрицательный результат, — тогда меры поддержки позволят разрабатывать больше действительно новых технологий.

Ну и нельзя забывать о том, что университеты подчиняются федеральному центру, поэтому долгое время не очень внимательно относились к потребностям регионов. А сейчас роль регионов, в том числе и в научно-техническом секторе, должна расти. На мой взгляд, было бы полезно поддержать на государственном уровне «тройственные союзы» региональных властей с университетами и компаниями реального сектора в интересах технологического развития республик, краев и областей — для создания новых высокотехнологичных рабочих мест, увеличения налоговых поступлений и привлечения квалифицированных кадров.

— Одно из направлений усилий исследователей, о котором много говорится сегодня, — аддитивные технологии и 3Д-печать. Существуют ли российские разработки, насколько сейчас они востребованы и в каких секторах?

— Российские разработки существуют и даже активно используются в реальном секторе. Большинство компаний — разработчиков элементов аддитивного производства являются резидентами «Сколково», Фонд активно развивает данное направление. У аддитивных технологий много возможностей для эффективного применения, и Россия 15–20 лет назад в качестве приоритетной отрасли «для старта» выбрала авиацию, где огромное количество ограничений, а сам рынок российских производителей до последнего времени был небольшим, и такой выбор притормозил системное развитие.

В мире же, кроме авиации, были выбраны и другие крупные рынки, где спрос есть на тысячи установок, — это автомобилестроение и медицина, но развивались и интересные применения на нишевых рынках, например средств индивидуальной мобильности или литьевых форм. Драйвером развития аддитивного производства в мире были частные компании. Предприниматели «чувствовали» интерес со стороны крупных игроков и сами его «подогревали». Россия сейчас ускоренно проходит этот путь, и в части печати полимерами уже есть компании, готовые конкурировать на мировых рынках, такие, как «Ф2 Инновации» и «Импринта», интересные наработки и у «Стереотеха». Есть несколько компаний, которые производят материалы в том числе для стереолитографии, FDM-печати и даже качественные металлические порошки — запросы на последние приходят из Индии, Китая, Израиля.

Чем шире будет рынок, чем больше примеров экономически осмысленного применения будет появляться, тем активнее будут расти компании, производящие аддитивные установки, новые материалы, а их продукция будет дешеветь. Конечно, институты и университеты очень глубоко вовлечены в развитие АТ: ВИАМ реализует свой огромный опыт для применения аддитивных технологий в двигателестроении, Санкт-Петербургский государственный морской технический университет применяет их в судостроении, СПбПУ и МИСиС — в атомной отрасли. Центры аддитивных технологий созданы при крупнейших компаниях. Лидером среди корпораций сегодня является «Росатом», у него заключено соглашение с правительством о развитии направления «Технологии новых материалов и веществ». Коллеги в широкой кооперации (в том числе и с ОДК и Роскосмосом) развивают не только принтеры и ПО к ним, но и технологии печати. И, конечно, очень важно готовить кадры для этого направления, в том числе и потому, что проектирование с учетом возможностей 3Д-печати требует «изменения сознания», особенно если вы всю жизнь проектировали под токарный и фрезерный станок.

— Существует ли сегодня университетское предпринимательство? Кто заинтересован в создании таких компаний?

— Если говорить о малых компаниях как одном из вариантов коммерциализации компетенций или разработок, то есть о создании бизнеса сотрудниками, студентами университетов (в партнерстве с предпринимателями), то пока он не слишком популярен, но ситуация меняется к лучшему. Сейчас есть набор инструментов, предлагаемых Министерством науки и высшего образования в рамках Федерального проекта «Платформа университетского технологического предпринимательства». Ключевым является инструмент стартап-студий, в которых студентам помогают попробовать себя в создании нового бизнеса, проверяя бизнес-гипотезы опытных предпринимателей. Есть программа, которая финансируется Фондом содействия инновациям «Студенческий стартап». Но важно, чтобы эти деньги выдавались в инвестиционной логике, а не просто в виде грантов, чтобы не плодились «грантоеды», которых выросло немало в последние годы. Чтобы была ответственность компаний за развитие бизнеса, а не только технологий. В рамках платформы есть интересный инструмент для инвесторов, его оператором является Фонд «Сколково». Мы компенсируем инвестиции бизнес-ангелов в студенческие стартапы — раньше мы это делали только для сколковских стартапов, но сейчас статус резидента не обязателен. Если бизнес-ангел вложил средства в развитие новой технологической компании, созданной сотрудниками или студентами университета, Фонд может компенсировать до 50 % инвестиций, конечно, если он честно платил налоги, т. к. этот инструмент — своеобразная налоговая льгота. Интерес студентов и молодых сотрудников университетов к созданию технологических компаний достаточно велик, а соучредителями некоторых стартап-студий стали крупные компании, заинтересованные в развитии системы поставщиков, подготовке предпринимательски-ориентированных кадров и быстрой проверке технологических решений «в рынке».

— Образование — наука — бизнес — насколько эта цепочка взаимодействия сейчас налажена? На каких этапах возникают сбои?

— Крупным корпорациям, несмотря на позитивные примеры, довольно сложно работать с университетами, потому что функция взаимодействия возложена на менеджеров, КПЭ которых чаще всего не связан с долгосрочной конкурентоспособностью компаний. Поэтому они ищут решения сиюминутных задач, а не думают о разработках, которые потребуются через 5–7 лет. На горизонт от 5 лет могут посмотреть очень немногие управленцы и, конечно, владельцы компаний, но если говорить о крупном бизнесе, то они обычно оторваны от оперативной работы. Поэтому более эффективно взаимодействовать со средним бизнесом или «крупным» малым, где владельцы не отошли от управления, видят развитие не только на коротком, но и на среднем, и дальнем горизонте. Но как раз у них нет средств на значимый задельный НИОКР, и грантовая поддержка исследовательских проектов таких компаний с университетами и институтами РАН может дать существенный вклад в технологическое развитие страны. Я уже говорил, что если партнерство системное, начиная с общего целеполагания, сбоев немного, а если речь о том, чтобы прийти в университет, как в магазин, и выбрать подходящие кадры или технологии — то шансов на успех немного. Компаниям не стоит забывать про необходимость исследований для будущего технологического развития. Для решения «переходных» инженерных задач апробируются разные организационные схемы: группы в университетах, департаменты в корпорациях, создание новых технологических компаний, важно, чтобы бизнес видел эффекты от вложений в науку, и тогда потихонечку будет возвращаться доверие.

— Какова сегодня роль «Сколково» в цепочке от разработчиков к бизнесу?

— До 2019 года мы фокусировались на том, чтобы помогать университетам «выбирать» перспективные с коммерческой точки зрения разработки, и на их основе создавать малые компании, развивать высокотехнологичный бизнес, учиться общаться с потенциальными клиентами и привлекать инвестиции. И это было достаточно продуктивно. Но в какой-то момент стало понятно, что университеты гораздо больше заинтересованы в привлечении НИОКР-контрактов, чем в создании стартапов. А у тех ученых и инженеров, кто занимается исследовательской деятельностью «на высшем уровне», не остается времени на развитие бизнеса. Все-таки наука и технологии требуют вовлеченности 24/7. Поэтому важно налаживать партнерства, в которых команда университета (или НИИ) будет отвечать за технологическую составляющую проекта, а предприниматель — за развитие бизнеса, что тоже требует усилий 24/7. И несколько лет назад мы запустили не инкубатор даже, а инициатор технологических бизнесов, где мы формируем команды из разработчиков и предпринимателей, развиваем их, выполняем функцию модераторов, организуем коммуникацию с лидерами компаний реального сектора, подсказываем, где и как привлечь ресурсы. Это очень трудоемкая ручная работа. В ноябре 2023 года будет третий запуск инициатора IGTech, куда мы приглашаем лучших исследователей, нацеленных на покорение рынков, и предпринимателей, заинтересованных в партнерстве с высококвалифицированными специалистами для создания общего конкурентоспособного бизнеса.

Сейчас мы пошли дальше, погрузились глубоко в тему коммерциализации результатов исследований и разработок в университетах, и поняли, что людей, которые имеют опыт взаимодействия и с бизнесом, и с научной средой очень мало. Лидеров центров коммерциализации или трансфера технологий можно найти, а сотрудников на ежедневную рутинную работу взять негде, их надо выращивать. Поэтому мы сделали программу подготовки кадров для таких центров. В прошлом году ее прошли с нами 5 университетов из разных регионов, от Иркутска до Ростова. Сейчас мы работаем уже со вторым потоком, в нем принимают участие 7 университетов, представляющие Хабаровск, Красноярск, Тюмень, Челябинск, Москву, Тамбов и Великий Новгород. Мы помогаем коллегам строить продуктивное взаимодействие между разработчиками и индустриальными партнерами, разбираемся, какую новую ценность должен нести сотрудник центра коммерциализации, чтобы быть полезным обеим сторонам и увеличивать доходы университета от НИОКР, создания новых бизнесов и управления портфелем интеллектуальной собственности. Надеюсь, что с нашей помощью команд, способных переводить наработки и компетенции исследователей в экономический оборот, станет больше.