«Я жму на красную кнопку»: как сошлись физика и лирика в фильме Нолана «Оппенгеймер»

Кристофер Нолан 21 июля выпустил долгожданного «Оппенгеймера». Из каких элементарных частиц состоит фильм и происходит ли в нем нужная реакция, рассказывает обозреватель «Фонтанки».

В начале тридцатых молодой физик Джулиус Роберт Оппенгеймер (Киллиан Мёрфи) возвращается домой, прямо как Ленский, из Геттингенского университета, где «подтягивал математику». Оппенгеймер, Оппи, как его зовут американцы, — тоже своего рода романтик и поэт, но от науки. В Америке он хочет продвигать квантовую физику, с которой тут не очень. Пока он завязывает интрижки, читает Маркса и Бхагават-Гиту, но уже вскоре всё поменяет война. Американское правительство в лице усатого служаки Лесли Гровса (Мэтт Деймон) предлагает Джулиусу Роберту возглавить секретнейший Манхэттенский проект — создать всем бомбам бомбу. Однако близость к таким силам — это не только возможность осуществить все мечты, но и огромный риск. На Оппенгеймера точит зуб чиновник из комиссии по атомной энергии Льюис Штраус (Роберт Дауни-младший), который подозревает его в коммунистических симпатиях…

Про свежевзорвавшийся «Оппенгеймер» Кристофера Нолана говорят лишь в превосходной степени — самый длинный (три часа ровно), самый сложный, самый масштабный (по словам самого Нолана), с самым звездным актерским составом и с почти взаправдашним ядерным взрывом, разговоры про который были, конечно, главным манком для зрителей.

Но это — на сладкое; пока Нолан в своей манере смешивает времена, ситуации и жанры. Те мы наблюдаем еще юного Оппенгеймера в Гарварде и Кембридже — вспышками мелькают формулы и летающие частицы, рука быстро чертит мелом на доске, рассуждает про черные дыры, кругом ходят профессора в твидовых пиджаках и бабочках — всё примерно как «Игры разума». То он уже, возмужавший, — глава команды по созданию бомбы; это, пожалуй, производственная драма, только в центре внимания — оружие массового уничтожения. То постаревший седой Оппенгеймер — и это канва всего сюжета — вынужден объясняться на слушаниях перед комиссией, которую зловредный Штраус все-таки натравил на ученого. Это больше напоминает «Спокойной ночи и удачи», тоже из маккартистских времен, и тоже с Дауни-младшим. Всё это не так нарочно запутано, как в «Дюнкерке», но тоже перескакивает от одного сюжета к другому с легкостью электронов в атомном облаке. Где-то вдалеке, как бог, маячит Эйнштейн, к которому уставший Оппенгеймер заскакивает время от времени за советом.

Наверное, Оппенгеймер, которого называли «американским Прометеем» (это прозвище звучит в фильме) — идеальный герой для Нолана, который всегда интересовался искривлением времени-пространства, физическими парадоксами и подобными вещами. А тут еще и титанического размаха фигура, и с атомной бомбой, и с президентом, и с генералами, и с женщинами на короткой ноге; слегка одержимый, одинаково вовлеченный и в игру природных стихий, и в схватку политических сил. Словно Бэтмен — только вполне реальный человек. Тут, как и в реальности, у Оппенгеймера и впрямь слегка супергеройский вид — ученый питал слабость к романтическим широкополым шляпам. Киллиан Мёрфи с его аскетическим лицом слегка безумного пророка и холодными голубыми глазами, всё время такой таинственный и надменный, конечно, очевидный выбор. Еще со времен «Пекла» Дэнни Бойла, где молодой Мёрфи натурально касался поверхности Солнца. В нашем эпике 1976 года «Выбор цели», кстати, Оппенгеймера сыграл Сергей Юрский — это интересно подсвечивает внешность обоих актеров, когда начинаешь их сравнивать.

Вокруг тоже какой-то звездопад, в смысле кастинга: судите сами, кроме Мёрфи, Деймона и Дауни-младшего, тут Эмили Блант, Флоренс Пью, Рами Малек, Джош Хартнетт, Кейси Аффлек… Появляется время от времени Кеннет Брана и изображает Нильса Бора с легким акцентом. В одной из ключевых сцен Оппенгеймер напрашивается на прием к президенту, чтобы поделиться страхами об опасности ядерного оружия — это чистейший бенефис на пять минут Гэри Олдмена, который сыграл Гарри Трумана, причем сделал из него самодовольного, грубого, невежественного политикана, с огромным глобусом в кабинете, что твой «Великий диктатор». Впрочем, судя по воспоминаниям, разговор ученого и политика и правда был краткий, но нервный.

А вот мэттдеймоновский генерал Гровс — не такой держиморда, каким себя выставляет, и за этой сложностью наблюдать интересно. Дауни-младший — уже не похож на Тони Старка, и не только потому, что постарел: его Штраус — мстительный, нарциссичный, но совсем не одномерный злодей; приятно видеть, как к актеру возвращается некомиксная трехмерность.

И главный герой, конечно, наравне с Оппенгеймером — первый в истории ядерный взрыв в Лос-Аламосе. В том же «Выборе цели» хитрые на выдумку советские кинематографисты имитировали взрыв при помощи одеколона, налитого в анилиновую краску; Нолан же решил действительно рвануть некоторое (большое) количество взрывчатки на уменьшенном макете; режиссер очень умело нагоняет перед этим саспенс битых минут пятнадцать и еще пять — с упоением показывает клубы огня. Выглядит это в действительности не так впечатляюще, как обещалось: и хорошо, что от изображения Хиросимы и Нагасаки удержались. Антивоенное всё ж кино!

Вообще, чувствуется, что Нолан прежде всего хочет поразить воображение размахом; это вступает в определенное противоречие с его же претензией на авторство сложных, глубоких, интеллектуальных фильмов: как если бы цирковое представление пытались совместить с лекцией по квантовой механике. Ты физик, ты определяешь правила — говорит в какой-то момент Оппи подруга. Но кажется, что это прежде всего Нолан, написавший сценарий, сообщает сам себе. И вроде все возможности повелевать зрителем есть: визуал прекрасен, актеры бесподобны, изумительная музыка Людвига Йоранссона нагоняет сильные эмоции. Но… всего здесь слишком много, и всё это безнадежно мелко порублено, как будто фильм — трейлер к самому себе. Трех главных линий хватило бы на три разных картины. Все артисты, не исключая и Киллиана Мёрфи, появляются так кратко, что не успевают развернуться. А после кульминации со взрывом фильм словно теряет потенцию — кажется, что Нолану и самому хочется отвернуться к стене и заснуть.

Обычно у него получается определять правила и ворочать мирозданием — но иногда масса многозначительности и «фана», сжатая в одном фильме, становится критической и взрывается, разнося конструкцию картины. Как в этот раз.

Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»