Только «Клавушка» и вывозит. Как от великого советского Севера остаётся лишь романтика

Теплоход «Клавдия Еланская» стоял на Темзе в центре Лондона, возил пассажиров на Шпицберген, а теперь доживает на социальном маршруте в Баренцевом море. Это единственный транспорт, доступный для обитателей закрытого города Островной. За свои почти полвека в море «Еланская» превратилась из круизного судна в «паровоз», который тащит все на себе, и стала символом суровых пустеющих берегов. Говорят, если не будет теплохода, не будет и города. «Фонтанка» сходила в рейс с «Клавушкой» и рассказывает её историю и истории людей, с ней связанных.

«Клавдия Еланская» — морской двухпалубный пассажирский теплоход класса «Мария Ермолова», был построен по советскому заказу в Югославии в 1977 году. Назван в честь народной артистки СССР Клавдии Николаевны Еланской. Теплоход сразу получил «мурманскую» прописку и работал на пассажирских маршрутах в Баренцевом и Белом морях, ходил к берегам Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и Арктики, совершал рейсы по Европе.

Сейчас теплоход связывает Мурманск и ЗАТО Островной — город, к которому нет дорог. Грузопассажирских судов ледового класса, подобных «Клавдии Еланской», на севере России нет, и заменить теплоход на маршруте нечем. Количество рейсов власти периодически сокращают, считая теплоход нерентабельным. Средняя загрузка судна, по подсчетам чиновников, составляет 70 человек, при этом на борту больше 200 мест. Островной с населением меньше двух тысяч вряд ли сможет исправить ситуацию. Сейчас теплоход совершает три рейса в месяц.

Владимир устраивается в кресле. Он оглядывает помещение, в котором оказался поздним вечером в незнакомом для него Мурманске. На языке команды и пассажиров оно называется «авиасалон», хотя находится на борту теплохода. Владимир ёрзает, он никак не может смириться с тем, что ему придется здесь ночевать.

Он покупал билет на «Клавдию Еланскую» за месяц до отправления. Тогда оставались места только на четвертой палубе (так на двухпалубном судне обозначаются сидячие места в «авиасалоне») и нигде не было сказано, что они сидячие. А теперь ещё и отправление задерживается на сутки.

«Меня встретили, привезли сюда и сказали: «Вот ваши места». Я думал, сейчас пойдем. А мне говорят: «Мужчина, мы ведь только через сутки отправляемся», — говорит Владимир.

Владимир первый раз в Мурманске и первый раз на «Клавдии Еланской». Он едет работать учителем в город, где никогда раньше не был. Островной находится напротив мыса Святой Нос, где сходятся Баренцево и Белое моря. Места там суровые, дорог нет, вокруг тундра, а теплоход ходит только три раза в месяц. Вернуться на большую землю Владимир сможет после завершения учебного года.

Островной, или Йоканьга, или Гремиха расположен в 360 км от Мурманска и 430 км от Архангельска. Закрытый город состоит из двух микрорайонов, расположенных в 5 км друг от друга и связанных автобусом. В советское время здесь находилась военно-морская база Северного флота. Население города доходило до 20 тысяч человек, в 2022 году здесь проживало 1 600 человек.Попасть в Островной можно только по спецпропуску.

«Я ищу школу мечты», — объясняет он выбор учебного заведения. Требования вполне понятные: соцподдержка, достойная зарплата и небольшое количество учеников в классе. В поисках школы мечты педагог изъездил несколько регионов: работал в ХМАО — зарплаты хорошие, но в классах больше 25 человек. В районах Ленобласти ему понравилось, но по семейным обстоятельствам пришлось вернуться в родной Глазов. Там он не задержался, хоть директор и заявил ему: «Мы — школа вашей мечты». Жилья не дали, зарплата оставляла желать лучшего. Так он узнал о программе «Курс на Север».

«Предлагали Оленегорск, Мончегорск. Но я сказал, что мне нужна малокомплектная школа. «Сколько вам человек надо?» — до сотни. Через 15 минут перезвонили: «Подобрали вам школу — едете в Островной», — рассказывает Владимир.

Малокомплектные школы Владимир любит за небольшое количество тетрадей и возможность почти индивидуальной работы с учеником. Правда, бывают нюансы. Так, в одном из поселков его поселили к местной бабушке. Потом вызывал директор школы с вопросом: «Почему не помогаете хозяйке копать картошку?»

В Островном ему обещали отдельную квартиру, зарплату в 70–80 тысяч плюс подъёмные. А ещё ему обещали, что с ним поедут две молодые учительницы. Первым же вечером Владимир стал подозревать неладное — если учителя из регионов, не знакомые с транспортными особенностями Островного, то они должны были так же, как он, оказаться на корабле. «Мне сказали: «Едете командой»! Где команда?» — спрашивает Владимир.

Но он встретил только двух журналисток. Остальные пассажиры, жители Островного, по сарафанному радио узнали о задержке и на борт не явились. Для них это привычное дело. «Эта яхта ходит как хочет», — говорят они.

Пассажиры начинают появляться за пару часов до отхода. А погрузка стартует ещё раньше. В Островной везут все: начиная от хлеба и заканчивая автомобилями. Пока мы стоим, на трап поднимают холодильник, пару плоских телевизоров, гитару, бесконечное количество пакетов с кормом для собак и кошек, огромную голову медведя.

В авиасалоне появляется женщина с короткими рыжими волосами. Она громко заводит разговор с одной из пассажирок и мы улавливаем слово «педсовет». На что она поворачивается и по-учительски интонирует:

— Булдаков?!

Владимир кивает.

— Ольга Федоровна, завуч.

У неё звонит телефон. Она сразу сообщает коллеге, что нашла мужчину-учителя. «Это ты от зависти звонишь, — парирует она в трубку. — Медведь у меня. Не я завтра в нём буду».

Владимир обреченно замечает, что «медведями» на линейках становятся новенькие или молодые сотрудники. Ольга Федоровна приглашает к себе в каюту. Там мы знакомимся с семейной парой — учительницей математики и её супругом, учителем ОБЖ, военным в отставке.

«Мы все сюда приехали за мужьями», — говорит учительница. Они помнят, как в Островном было три школы и дети учились в две смены. А сейчас школьников осталось меньше сотни. Супруги уже отработали свое, получили сертификат и купили квартиру в Мурманске. С гордостью сообщили, что за два года накопили два миллиона, работая на две ставки и получая пенсию. Вернулись потому, что «с математикой жопа». А еще Ольга Федоровна поставила вопрос ребром: «А кто детей учить будет?» Так они снова оказались на «Клавдии Еланской».

Пару лет назад случился «нежданчик» и теплоход с детьми и учителями задержали к первому сентября. Директора, правда, тогда доставили на линейку вертолетом.

В этот раз должны успеть к 31 августа. В 20:00 из трубы идет черный дым, и мы выдвигаемся.

Бармен с прической и грацией молодого Валерия Леонтьева выкладывает на тарелку три размороженных блина. Обильно покрывает их сметаной, по краям раскладывает овощи. Обязательно подает оба прибора: нож и вилку. Многие обращаются к нему исключительно Олег Яковлевич, а за глаза называют душой теплохода: «Еда простая, но какая подача!»

Олег на вопросы отвечает анекдотами. До нулевых теплоход выполнял круизные рейсы: возил искавших экзотику иностранцев в Арктику, доходил до Шпицбергена. Обошел всю Европу.

Судно югославского производства было современным и комфортабельным. В каждой каюте свой душ и туалет. На борту 100 человек команды, ресторан и два бара. Гостям в костюмах и вечерних платьях подавали игристое. Олег работал директором ресторана.

И сама команда жила тогда на особых условиях. Зарплату выдавали валютой или сертификатами. «У нас были самые модные джинсы и шузы», — говорит Олег. Но его коллеги добавляют, что Олег за границей не цеплялся за модное, в первый же приезд купил жене порошка. Супруга с детьми ждала его в Ленинграде.

В Островном тогда жило 20 тысяч человек и до него ходило несколько судов в день, в том числе и «Еланская». Местные вспоминают, как ездили на ней на рынок за картошкой в Архангельск. Это было удобнее, чем в Мурманск.

Особое положение помогло пережить 90-е. Однажды на Невском проспекте Олега догнала женщина. Она уставилась на его авоську с бананами и спросила: «Где взял?» Олег помнит стоянку на Темзе в центре Лондона, которую оплатили «малиновые пиджаки». Помнит и Татьяну Догилеву, и Панкратова-Чёрного, выступавших на борту для пассажиров.

«Раньше ходили три сестры, теплоходы одной серии: «Еланская», «Тарасова» и «Ермолова». Был ещё «Воровский»— это трофейный немецкий теплоход, фешенебельный, комфортабельный, сейчас в Питере затопленный у причала стоит. Все суда продали за бесценок, — говорит Олег. — А «Еланскую» оставили только потому, что это социально значимая линия. Нельзя без нее. Потому что нет ни дороги, ни аэродрома. Если вертолет еще может людей поменять, то продукты никак не перенесет. А так бы и нас еще продали».

Сейчас ресторан закрыт. Олег вынужден кулинарить в помещении, предназначенном для игристого и закусок. За свои деньги купил электроплитку, готовит то, что можно.

«У меня школа осталась работы с интуристом и я из того, что есть, пытаюсь... есть такое выражение: из говна конфетку сделать. Летом теплоход ходит до Чапомы, люди здесь до пяти дней могут находиться. Жалко их. Я ничего не готовлю, только разогреваю, — рассказывает он. — Тут нет уже заработка. Мы работаем всего шесть дней в месяц, остальное время стоим. Если бы я зависел только от этого, я бы не работал. Заработок не окупал бы мое времяпрепровождение. А так получаю пенсию приличную, морскую, потому что 40 лет в море проходил. Здесь я ради искусства, ради общения».

Володя обратился к Олегу: «Мороженое есть?» — и кивнул в мою сторону, мол, будешь же. Смотрел мне пристально в глаза. «Доверься мне, я доктор», — прочитала надпись на его худи.

Мороженого в меню не оказалось, и мы пошли проветриться. Пока огибали палубу, Володя сообщил, что у него было три жены. На воздухе он пригубил из шкалика, а мне вручил нектаринку. «Меня на «Клавдии» порезали», — начал он свой рассказ и в доказательство оголил живот. Кожу разрезала розовая полоса от пупка, уходившая в пах.

«Ну, стояли у туалета у бара, он полез без очереди».

Володе повезло. Теплоход только вышел из залива, поэтому успел вернуться на жилой берег. К судну пригнали «буханку», Володю увезли в новую операционную в Полярном. У него были повреждены внутренние органы, он потерял много крови, но выжил.

Сейчас ему чуть за 40, живет в Островном. Место работы просил не называть. Говорит, что не было у него выбора не жить в этом городе, родился в семье военных: «Меня с вертолета скинули в этот город».

«Я до сих пор не знаю, зачем я нужен. Это значит — ничего не значит. Мне три года осталось жить, так доктора говорят. Я не знал, что есть такая болезнь, оказывается, активируется в 39–40 лет. У меня очень большая ферментация железа. Какая разница, сколько отмерили, столько и проживу. С этими всеми хренями уже можно было сдохнуть. С гранатой на амбразуру? Да не вопрос, был смысл в идее. А сейчас за кого? Раньше я бы за Сталина».

Монолог прерывается. За спиной Володи поднялась золотая луна. На палубу вышла компания мужчин, один из них достал из чехла фотоаппарат.

— О, кенты вышли, — говорит Володя. — Жопа с ушами, сфотографируй меня!

В начале нулевых по возвращении в Мурманск «Клавдия Еланская» попала в мощный шторм. Высота волны достигала 13 метров. Вода ударила в борт и погнула нос теплохода. Судно до вечера «штормовалось» и не могло развернуться, пока не стих ветер.

«Мы на волну забрались, потом упали, и следующая волна как даст… Пассажиры потом сказали главе ЗАТО: «Скажи своему другу, чтобы не ходил по такому шторму», — говорит капитан «Клавдии Еланской» Николай Рапацевич.

Рапацевич родился в Сибири в семье железнодорожников. Его с детства необъяснимо манило море. В школе рисовал корабли на стенах, бежал к телевизору, когда показывали моряков. Закончил мореходку, исходил на транспортных судах полмира, а в 90-е познакомился с «Клавдией Еланской».

«В начале 2000-х годов я старался ходить по любому шторму. Имидж у меня был такой, что если Рапацевич вышел, значит, и «Клавдия» выйдет. Это судно неограниченного района плавания, в принципе, мы выживем всегда, кроме, конечно, жестоких штормов. Мы стараемся этого не допускать», — говорит он.

Всю свою карьеру Рапацевич наблюдал, как пустеет берег Баренцева моря. Он застал работавшую биостанцию в Дальних Зеленцах и подводный флот в Островном, когда жить там было комфортно и престижно. Теперь Дальние Зеленцы заброшены, а в Островном осталось 1 600 человек. Градообразующим предприятием здесь называют «СевРАО», дочку «Росатома». Оно занимается утилизацией атомных реакторов подводных лодок. Помогают утилизировать в том числе и моряки, которые когда-то ходили на этих судах.

Устарела и «Клавдия Еланская». Она больше не стоит белоснежной красавицей в пассажирском порту Мурманска, а скромно отходит с закрытого причала в промзоне рыбного порта.

«45 лет — критичный возраст. Мы больше не соответствуем международным стандартам, не можем ходить за границу, у нас нет международных документов. У нас нет черного ящика, спринклерной системы — это когда в каждую каюту заведена трубочка под давлением, сработала пожарка — и вода пошла. Это очень дорого — миллионы долларов. Поэтому я говорю, что нужны новые пароходы, — говорит Рапацевич. — Был бы пароход — и Север был бы востребован».

И сейчас есть пассажиры, которые в круговую ездят на «Еланской» без единого схода на берег, называют её ласково «Клавушка». Чаще летом, когда теплоход заходит ещё в Белое море, идёт вдоль деревень Терского берега. С одной стороны, туристов здесь недолюбливают, ведь они в буквальном смысле забирают билеты у местных, с другой — Рапацевич их уважает. Они испытывают лишения, спят на полу в авиасалоне, но они романтики, как и сам капитан. Во многом на этом держится Север.

Мужчину, которого Володя по-дружески назвал «жопой с ушами», зовут Гера. Он работает спасателем, в Островном живет с женой и тремя детьми. С супругой познакомился на «Еланской» в этом самом баре.

«Разговорились, прикольная девчонка. Она работала метеорологом на острове Сосновец. Ну, мы попрощались. А я тогда ветряки ремонтировал, и меня вдруг на этот остров отправили. Так она меня как увидела, бинокль выкинула и убежала. Но я потом её оттуда забрал», — говорит Гера.

Романтическая история Геры распыляет настроение в мужской компании. За столом с нами сидят подводники. Они подзывают молодого и требуют, чтобы и он рассказал про свою любовь.

— Так, мужики, заткните уши. Было так... Мы рассчитали, что получится у нас, как мы поедем на теплоходе. Мы тогда могли взять каюту на семью. У нас был блат, потому что мы много ездили туда-сюда и много зарабатывали. Рейс был 26 марта, а 20 декабря у меня родилась дочь.

Мы выходим из Кольского залива, я начинаю ощущать укачивание волн. На часах за полночь. Олег закрывает бар, спасатели и подводники идут на воздух, а я забираюсь на верхнюю полку в каюте и стараюсь уснуть. С утра, когда открою глаза, увижу перед собой нацарапанное на панели: «Саша плюс Юля равно любовь».

«Я ненавижу Гремиху, ненавижу этот теплоход. Все хорошие места скупают блатные, а нам достается худшее. Мы с собакой едем и просили верхнюю палубу, но нет», — жалуется Светлана. Она работает в Островном в магазине и считает дни до отъезда. Её муж родился в городе, но сертификат на жилье получил только после 50. «Мы все ждали квартиру, если были бы молодыми, то горы бы свернули. А сейчас мне 54, что я уже могу? Вместе с пенсией получаю 40 тысяч и муж столько же. Там все по-разному живут, кто-то как сыр в масле катается, есть квартира, но не уезжают».

Я вспоминаю вечерний разговор с бывшим подводником, мужчина с военной выправкой демобилизовался по возрасту и после 10 месяцев фронта возвращался домой. Я спросила его, что же их так держит на той земле.

«Там сохранился быт советского человека, — размеренно ответил он. — Вот вы говорите о себе — я, мы говорим — мы».

Но потом разговор потек сам собой. И в нем мелькнула фраза: «А кому мы там нужны?» — «Да ладно, разберемся!» — поддержал его молодой.

Когда мы подходим к городу, учитель Владимир всматривается в иллюминатор. Оценить масштабы Островного сложно, многоэтажки стоят далеко. Но даже с воды видно, что окна в них забиты фанерой или отсутствуют вовсе. Пока мы ехали, нам рассказали об учителях, которые доезжали и, посмотрев на эти окна, так и не решались сойти на берег. Обещанная Владимиру команда к концу поездки так и не появилась.

«Я никогда ни о чем не жалею», — говорит Владимир. Он надевает 100-литровый рюкзак и берет спортивную сумку. Это все его вещи, которые он взял с собой в новую жизнь. Он спускается на плавучий причал и заходит в город. А будет ли в этом месте новая жизнь?

Лена Ваганова, «Фонтанка.ру»