«Тут чего-то безнравственного нет». Священник на электросамокате — о выборе средства передвижения и крестном ходе

В день крестного хода на Невском проспекте звездой стал священник, который спешил к началу шествия на кикшеринговом электросамокате. Снимок с батюшкой, сделанный фотокором «Фонтанки», разлетелся в соцсетях.

Читатели «Фонтанки» подсказали, что в кадр попал священник Владислав Малышев. Его знают не только как клирика, но и как руководителя организации «Молодежка на Науке», которая стала чем-то средним между подростковым клубом и православной общиной. В июле Малышев получил молодежную премию Смольного — за «гражданско-патриотическое воспитание».

«Фонтанка» расспросила батюшку об электросамокатах, роли священника во время военных действий и проповеди патриарха об антизападном Петербурге.

— Ваш самокат — это был хайп или что-то другое?

— Я вообще не думаю, что это хайп. Это просто самокат. В этом году всё перекрыли, и я действительно не успевал. Тут какой-то одиозности или желания похайповать нет, хотя у меня в принципе самокат-то есть, я иногда им пользуюсь. Я могу ездить на велосипеде, но, правда, не в облачении. По гражданке. Ну а как? Тут вариант либо опоздать и подставить тех, кто меня там ждет, либо приехать [так].

— Но такой современный священник, наверное, вызывает симпатию со стороны молодежи?

— Учитывая, что я занимаюсь с молодежью уже 18 лет, у меня есть молодежная организация, подростковый клуб и в принципе я заместитель председателя отдела по делам молодежи Санкт-Петербургской епархии... С молодежью общался, общаюсь и для меня это привычно. А вообще, пока я ехал, многие улыбались, радовались. Полиция в оцеплении стоит, улыбается. Помашешь — они тоже машут, улыбаются. Кому-то стало лучше, люди порадовались.

Тут чего-то безнравственного нет. Просто современный человек почему-то мыслит, что священники это какие-то карикатуры из XIX века. По-разному бывает, но я считаю, что священник это живой человек, настоящий. И елейный голос из-за трубы, пузо — это, мне кажется, карикатура для людей, которые совершенно не знакомы с живыми людьми и живой церковью. Не снимать же мне рясу, чтобы кого-то там не смутить? Вообще, бывает идешь по городу в рясе, а на тебя смотрят с удивлением. И я всегда сам удивляюсь: на человека с фиолетовыми волосами, татуировками на лице, с тоннелями в ушах внимания никто не обращает. А идешь [в рясе] в России, у которой, извините, многовековая история, связанная с христианством, с православием, на тебя смотрят удивленно. Кстати, даже в Москве так не смотрят. В Москве всё привычно, а в Петербурге смотрят, переговариваются.

— Часто вообще на самокате ездите?

— Чаще всего я езжу на машине либо на велосипеде. Совсем недавно, в день окончания Второй мировой войны, третьего сентября мы ездили на велосипедах с молодежью по памятным местам Санкт-Петербурга, связанным с войной. Естественно, я ехал просто в удобной спортивной одежде. Не ради хайпа, такое внимание совершенно не нужно, это лишнее. А здесь так сложилась ситуация: не рассчитал, видимо, со временем. Плюс патриарх служил, там больше оцепления, больше охраны. Я долго прорывался и просто уже понял, что другого варианта нет. Честно говоря, у меня даже нет этого приложения для самокатов. Просто со мной молодежь, которая шла, мне сказала: «Батюшка, у нас есть приложение, вы так успеете, а мы вас потом догоним».

— Давайте честно: на пешеходах спешиваетесь?

— Чаще всего да. В данной ситуации, где улицы были заблокированы для машин, там я просто проезжал. А так, когда мы ездим, да [спешиваюсь]. Со мной же подростки, молодежь, надо, чтобы они видели. Еще я же водитель, и мне не очень приятно, когда едешь, и откуда-то из-за поворота вылетает на велосипеде человек. Для священника какого-то сбить — совсем плохо. Это не только условный либо реальный срок, но и сана лишить могут, потому что нанес вред другому человеку физически. Поэтому я стараюсь показывать, что это надо делать.

— Что думаете про новые правила для самокатчиков и про дискуссию об их запрете?

— Честно говоря, я не имею какого-то мнения. Особо с ними не сталкиваюсь: по центру практически никогда не езжу. Знаю, что в Париже отменили их. Честно говоря, я мимо этого прошел по жизни, особо не обращаю внимания. Живу на окраине города, у нас с этим проблем нет. Рядом парк, там велодорожки. Хочешь покататься — иди кататься.

— Ладно, давайте про крестный ход. Как вам проповедь патриарха Кирилла?

— Учитывая, что мы шли в самом конце, пришли к ее концу. Там уже отслужили молебен. Поэтому сложно мне оценить, что было сказано. Прочитать я еще не успел: сел на машину и уехал в Печоры. Вместе с ребятами, с молодежью приехали в монастырь на полях потрудиться немножко. Знаете, как раньше были трудовые лагеря? [Решили] Помочь немножко. Собрать картошку, еще что-то.

— Речь, так скажем, удивила немножко. Патриарх говорил о том, что Петербург всегда был оплотом защиты от Запада, а Петр боролся с западным влиянием.

— На самом деле оценивать патриарха я не имею права. Здесь включаются политические моменты, я их обойду стороной. Тем более, то, что я говорю, как будет услышано, неизвестно. И я думаю, что комментировать в данном случае первое лицо будет просто некорректно.

— В «Молодежке на Науки», которой вы руководите, много лет существовал театр. Можете рассказать, с чем связано его закрытие?

— Во-первых, изначально мы ездили по детским домам, а потом началась пандемия. И [это были] два года, когда ты никуда не можешь попасть абсолютно. Второй момент: это достаточно энергозатратно. Большая затрата времени и огромная затрата средств. Сейчас всех этих средств, материальных и нематериальных, просто нет. Поэтому данный проект решили поставить на паузу либо закрыть. Время покажет.

— Я посмотрела группу «Молодежки» и обратила внимание, что вы, в частности, занимаетесь помощью военным. Как вы лично видите роль священника во время боевых действий?

— Где, здесь?

— Да, на своем месте, сейчас.

—Я думаю, роль священника всегда одна — стараться людей приводить к Богу, к нравственной жизни. Неважно, война это или не война. К сожалению, разные жизненные обстоятельства приводят людей к озлоблению. Не только сейчас, это было и в пандемию. Было разделение: одни за прививки, другие против, одни за это, другие за то. Роль священника — как сделать так, чтобы внешние обстоятельства не раскалывали людей на какие-то враждующие партии и организации.

— У вас после 24 февраля не было какого-то внутреннего спора?

— Сложно сказать. Я воспринимаю всё, что в жизни происходит, так: надо просто жить в этих условиях. Были одни условиях, стали другие. Почему так получается, я не знаю. Была Великая Отечественная война, были гонения на церковь, закрывались храмы и так далее. Это те условия, в которых просто надо жить.

— Должен ли священник благословлять оружие?

— Опять же, это такой политический вопрос, на который я воздержусь отвечать. Это может быть по-разному понято. Думаю, лучше обратиться в сектор коммуникации петербургской епархии и они могут озвучить какую-то позицию. Мы помогаем ребятам гуманитарно, едой и так далее. Не только воинам, но и людям, которые оказались там или которые приехали сюда от войны и так далее. Наша задача [в том числе] где-то поддержать морально.

Когда был теракт в кафе и когда был убит военкор Владлен Татарский, я приезжал в больницу. Ребята попросили причаститься, исповедоваться. Те, которые выжили, но пострадали. Потом было описано, в том числе на «Фонтанке», и грязи вылилось огромное количество в комментариях, хотя ты вроде от души это делаешь. Поэтому, наверное, есть ситуации, есть темы и есть время, когда лучше особо ничего не говорить.

У меня много знакомых и друзей в разных городах, и в том числе в близлежащих к нам странах. Обычно советую сейчас на эти темы не общаться, потому что в острой фазе вы переругаетесь в хлам. Сейчас время, когда лучше помолчать и пережить, а уже потом, когда стихнут эмоции и всё-всё-всё это стихнет, можно будет уже на какие-то вопросы отвечать.

Беседовала Алина Ампелонская, «Фонтанка.ру»