Два писателя в одной берлоге: смесь юстиции и литературы в каннской «Анатомии падения»

Удостоенный «Золотой пальмовой ветви» 76-го Каннского кинофестиваля психологический триллер «Анатомия падения» сложен из разных жанровых фактур — здесь и детектив, и семейная, и судебная драма. В названии заложен как переносный смысл (моральное падение), так и буквальный — героине предстоит долгое судебное разбирательство по обвинению в убийстве мужа, выпавшего с чердака их заснеженного шале во Французских Альпах.

«Анатомия падения» — четвертый фильм режиссера Жюстин Трие, которая до этого любила называть свои работы женскими именами: «Виктория» (в нашем прокате — «В постели с Викторией») или «Сибил» (в нашем прокате — «Соблазн»), как бы подчеркивая, что ее интересует прежде всего женская психология и судьба. Тема писательства, взаимоотношений жизни и литературы, так или иначе всплывала и в прошлых фильмах Трие, но на этот раз она приняла блестящее режиссерское решение, которое сразу подняло ее на новый уровень: сменить в качестве лирической героини миловидную, но совсем не тонкую актрису Вирджини Эфира («В постели с Викторией») на гораздо более сильную немку Сандру Хюллер.

Актерский класс Хюллер, мастерицы двусмысленных нюансов и безмолвных намеков, чувствуется с самой первой сцены, построенной в форме интервью. Успешная 40-летняя писательница делает вид, что старается ответить на вопросы молоденькой студентки (Камилль Рутерфорд), а на самом деле выдает минимум информации о себе и переводит разговор на хорошенькую интервьюершу. За мимическими уловками, которые камера специально укрупняет, пуская нас тем самым по ложному следу, можно и не обратить внимания, что в прологе как бы невзначай формулируется главный вопрос фильма: насколько необходимо писателю опираться в своей работе на реальность?

После того как 11-летний сын писательницы (Мило Машадо Гранер) обнаруживает во дворе тело отца (с подозрительной гематомой на голове, вероятно появившейся еще до падения с высоты), на вступительных титрах демонстрируются старые фотокарточки из семейного альбома: молодые и симпатичные муж (Сэмюэл Тейс) и жена весело проводят время. Этот видеоряд как бы отсылает к «Сценам из супружеской жизни» Ингмара Бергмана, начинающимся с фотосессии супругов, которым закадровый фотограф дает смешное указание: «Смотрите так, как будто влюблены друг в друга». И вслед за шведским предшественником Жюстин Трие тоже задается вопросом: «Куда потом девается то, что заставляет двоих людей попытаться прожить всю жизнь вместе?»

И все-таки пришедшее в голову многим критикам после каннской премьеры сравнение с желчными «Сценами из супружеской жизни» — пожалуй, слишком сильный комплимент «Анатомии падения», где семейная жизнь показана гораздо более однообразной, хотя и тоже довольно рискованной в психологическом плане. Бергмановский взгляд глубже и многограннее, потому что его фильм отслеживает отношения супружеской пары на протяжении гораздо более длительного времени (хотя фильм Бергмана всего на 10 минут длиннее, чем двухчасовое исследование Трие). «Анатомия…» же фиксирует супружескую жизнь не в развитии, а в статике: этот дисгармоничный брак двоих литераторов — успешного и несостоявшегося — уже застыл в кризисной точке кипения.

Диалоги у Трие бесконечно вертятся в одной и той же заезженной колее, и похожие речевые обороты можно встретить в самых кондовых советских драмах («Я на тебя лучшие годы угробил! — Прекрати ныть и изображать жертву!»). В этом скудноватом словарном запасе заключается отличие героев «Анатомии…» от бергмановских персонажей, которые благодаря оригинальному устройству головы самого Бергмана способны к иронии, не самым банальным формулировкам и не совсем предсказуемым реакциям. Будучи людьми обычных буржуазных профессий, без претензий на творческий поиск, бергмановские супруги гораздо больше похожи на писателей, чем герои «Анатомии…», да и попросту умнее, изобретательнее в анализе своих и чужих душевных движений.

Остается только принять на веру, что на письме персонажи Трие выступают гораздо более ярко, чем в устной речи, в которой максимум остроумия героиня проявляет, цитируя пошлость безымянного автора: «Конечно, деньги не приносят счастья, но плакать лучше в машине, чем в метро». В ответ ее старый друг, красавчик адвокат (Сванн Арло), сидящий рядом за рулем, чуть не помирает со смеху, подтверждая прозрачный намек режиссера, что адвокат просто необъективно относится к своей подзащитной, поскольку всю жизнь в нее влюблен. Возможно, он даже проштудировал роман «Затмение», замысел которого писательница якобы украла у погибшего мужа: «Человек пытается представить, какой была бы его жизнь, если бы его брат не погиб, и однажды он просыпается в двух разных реальностях: в одной трагедия стала центром его жизни, в другой — никакой трагедии не было».

Не факт, что ради такого сюжета стоило перегрызать друг другу глотки, но тем не менее писательское соперничество — главный триггер гибели обреченного брака, в котором мужа разъедает зависть к успеху жены. Но есть в этой дисфункциональной семье и еще один очаг воспаления, не менее (а то и более) опасный. Это несчастный случай с сыном, произошедший семь лет назад по вине мужа, который увлекся своей писаниной и потому забыл забрать из сада ребенка, попавшего под мотоцикл и навсегда повредившего зрительный нерв.

Нетрудно усмотреть символизм в том, что автор фильма делает главным свидетелем вероятного преступления ребенка, который почти ничего не видит, но с самого начала выражает твердое желание понять происходящее. Поглощенные своим соперничеством герои, меряющиеся писательским талантом, даже не замечают, какой удивительный сын у них растет, не похожий ни на кого из своих невыносимых родителей, — по сути никакой не инвалид, а наоборот, маленький Макиавелли, проницательный и рассудительный, потихоньку ведущий свое собственное внутреннее расследование (чего стоит хотя бы изощренный и жестокий следственный эксперимент, который предприимчивый ребенок потихоньку организует на дому с участием верной собаки-поводыря).

Зритель «Анатомии…» находится примерно в том же положении, что и слабовидящий мальчик, — он не может твердо встать на сторону героини или против нее, потому что убедительных фактов у него нет, а есть только ворох субъективных историй, версий и мнений судмедэкспертов, психоаналитиков, не слишком талантливых отрывков из романов героини, зачитанных перед присяжными, а также долгие препирательства прокурора и судьи с адвокатами, не способные склонить чашу весов ни в одну сторону. Главное достоинство «Анатомии падения» в том, что режиссер до самого конца так и не подталкивает тебя ни к какому решению.

Накануне решающего дня процесса добрая женщина, назначенная судом надзирать за маленьким свидетелем, чтобы мама-подсудимая никак на него не давила, дает мальчику совет: «Чтобы не сомневаться, иногда приходится просто решить, на чьей ты стороне». Совет сомнительный, напоминающий самый подлый вопрос, перед которым можно поставить ребенка: «Кого ты больше любишь, папу или маму?» К счастью, зрителю не придется давать свидетельские показания в суде, поэтому он вполне может не выбирать ни папу, ни маму, а остаться на стороне самых приятных персонажей — умненького мальчика и его обаятельной голубоглазой собаки, тоже каннской лауреатки, обладательницы приза Palm Dog в специальной номинации для животных.

Лидия Маслова, специально для «Фонтанки.ру»