Полет над гнездом. Как фильм ученицы Сокурова Малики Мусаевой поднимает проблему женщин Кавказа

На экраны вышел дебютный фильм ученицы Сокурова Малики Мусаевой «Клетка ищет птицу» — о судьбе чеченской девушки в маленьком селе. Обозреватель «Фонтанки» посмотрел кино и рассказывает, почему эта кинопоэма станет одним из самых важных российских фильмов года.

Мир 17-летней рыжеволосой Яхи, живущей в маленьком чеченском селе, составлен из окрестных полей и холмов; ограничен, с одной стороны, смертью, пределом, кладбищем — там могила отца, убитого двадцать лет назад на второй чеченской. Могилу теперь даже трудно найти среди сотен других таких же. А с другой стороны — неясная линия горизонта, за которой какая-то другая жизнь. Яха изначально как будто плоть от плоти этого ландшафта, порхающая по нему, как птица, даже растущая из него, как плеть вьюнка, среди которого она любит лежать.

Но детство кончается на глазах, и две вещи становятся очевидны: желание уехать — и невозможность вырваться. Перед глазами примеры подруги, Мадины, которая, когда время приходит, готова выйти замуж, как решат родители. А ещё старшей сестры. Та плачет: муж бьет, хочу развестись. «Терпи ради ребенка, — увещевает безнадежно мать. — Я так же терпела»... Яха видит все это и мечтает улететь…

Дебютный фильм Малики Мусаевой — еще одна производная той кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова, которая в последние годы, пожалуй, искупила само понятие «российский кинематограф» — почти единолично. Самым прославленным выходцем оттуда стал Кантемир Балагов, на чью «Тесноту», кстати, лента Мусаевой очень похожа: так же там девушка в тесных рамках кавказского мусульманского общества бьется, пытаясь найти выход иной, кроме брака по принуждению.

Но похожа «Клетка» на «Тесноту» не как подражание, а как отчетливая и несомненная работа той же традиции. Та же проблематика, пылающую актуальность которой невозможно отрицать, и похожая тональность еще не означают тех же средств. Балагов при всей своей чуткости и нежности — все же мужчина. И его взгляд, хоть и поэтический, — куда более документальный, старающийся зафиксировать происходящее со стороны.

Малика Мусаева, чеченская женщина, конечно, не может не понимать происходящее лучше, точнее. Больнее, наверное, — потому что тянущая сердце меланхоличная красота пейзажей, погруженных в серую дымку, написана ей с огромной любовью и одновременно с неизбежностью оказывается той самой клеткой, охватывающей героиню. Это даже не прямое насилие или угрозы: парадоксальным образом здесь, в патриархальном обществе, почти нет мужчин. (Очень может быть, что это такая же достоверная черта, подхваченная Мусаевой из жизни.) Одни подростки, сами ещё неплотно укоренённые в этих традициях, впитывающие их. «Телом» клетки становятся сами женщины: увещевающая мать, послушная Мадина, понимающая сестра. Здесь все родные, хотят друг другу лишь лучшего, и это делает ситуацию по-настоящему безнадежной.

Поразительно, как это смогли сделать непрофессиональные актрисы, которых задействовала Мусаева. Здесь нет переигрывания, слишком обнаженных драм, никакой истерики — только усыпляющая, безнадежная грусть. Камера опять плывёт за Яхой, глядит из-за её спины на закатные бурые холмы.

В 2017 году «Теснота» заслужила награды жюри и похвалы критиков в Канне. Судьба «Клетки» в 2022-м — более сложна и, пожалуй, похожа на судьбу самой героини. Если премьера на Берлинском фестивале была встречена с восторгом, то на Каннский фестиваль картину брать отказались. Это не удивляет, но заставляет пожалеть: возможно, именно такой фильм мог бы стать зачином далекой будущей беседы, высказыванием именно тех жителей России, чей голос никогда не слышен.

В одном интервью режиссер сказала, что, если б не Сокуров со своей мастерской, судьба героини могла бы ждать и её... Но ограничиться злободневным высказыванием было бы слишком в лоб. Клетка, птица — и так очевидные метафоры, а вот их отношения неожиданны и непредставимы извне. Мусаева снимает как бы камерой изнутри собственной души. И вся эта осенняя пустота чеченских холмов, по которым бродит Яха, вдруг становится многозначней: это пустота самой действительности, посреди которой любые человеческие существа обречены на свою сизифову рутину. Такой полусонный элизиум, грань между жизнью и небытием. Пограничье, как назвал литовец Томас Венцлова свой опыт существования на другой окраине империи.

Жизнь в Чечне, по Мусаевой, — тоже существование на грани. Это и в речи — весь фильм на чеченском, но в него вплетены русские слова «ушли», «загораю», «вообще»; отзвук политических смешений. И в самом раскладе жизни. Иное будущее можно помыслить, увидеть за горизонтом — прутья клетки достаточно редкие. Но это не значит, что они проницаемы.

В глазах Яхи — все равно непонимание и желание пробудиться. И она даже делает этот рывок, скидывает покров привычной среды, пробует какой-то безумный, авантюрный план — тут фильм минут на двадцать встраивается в иной, колотящийся ритм триллера. Но приходит ровно туда же, откуда начала. Все будет так — исхода нет. На клетку с птицей накинуто покрывало, и она засыпает.

Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»