«Все, кто знают Гаврилу Лубнина как музыканта, сходятся в том, что это был гений»

Смерть Гавриила Лубнина в минувшие выходные стала шоком в среде неофициального, андеграундного искусства. Его рисунки, разошедшиеся по интернету, стали популярны, на первый взгляд, примитивные, почти детские, с ироничными подписями-шутками, преднамеренными орфографическими ошибками, — они находили отклик у самой широкой публики. Кто-то знал его картины.

Тоньше и лиричнее Гавриил Лубнин был как музыкант, композитор. Однако его песни знали не все, потому что тот сам себя позиционировал в первую очередь именно как художник. О песнях Лубнина, об отношении к ним его друзей и профессиональных артистов и о неизданных сочинениях «Фонтанке» рассказали те, кто с ним работал.

На самом деле, я его знал даже до работы. Потому что на момент, когда я еще учился в театральном институте (в 1990-е годы), Гаврила близко дружил со множеством актеров, часто ходил в гости к ребятам с курса Петрова, Молочевской. И уже в то время был душой компании, пел свои песни — его многие ребята знали в основном как музыканта, автора-исполнителя (дурацкое выражение, но так и есть — это человек, который сочиняет песни и сам их поет под гитару). И те, кто знали Гаврилу хорошо, одновременно узнали и его прекрасные рисунки, и то, что он делает в музыке.

Оттого, что картинки стали «вирусными» (они были простыми, понятными, их проще было передавать друг другу), известность о его художественной стороне очень быстро распространилась, а его музыкальная сторона была долгое время историей «для своих» и не стала такой известной. Хотя он пел, можно сказать, с самого начала, и его лирически-ироничный взгляд на людей, на вещи, на мир проявлялся в его музыке, песнях точно так же, как в маленьких картинках.

В конце 90-х ему помогли записать первый альбом — профессионально, на хорошей студии, с большим оркестром, чуть ли не в Праге. Назывался он «Вода», всей этой историей занимался ныне уже покойный режиссер, миллионер, меценат Андрей Моисеенков, его знали под кличкой Аптека. Это человек, который очень много сделал для андеграунда в Петербурге, и они очень дружили с Гаврилой, он очень любил его песни, снял три клипа, помог записать альбом. Альбом получился такой достаточно помпезный, но очень красивый. И те, кто знал Гаврилу, с большим удовольствием его слушали.

В то же время музыканты, которые с ним дружили, также играли его песни, например, группы «Н.О.М.», «Чирвонцы»... Да вообще много людей просто на кухне с удовольствием распевало его песни! И Гаврила продолжал сочинять, песен у него было достаточно много. Следующий альбом у него назывался «Пьянство бритва», его помогали издавать и Олег Гаркуша, и Сергей Васильев — директор «АукцЫона». На альбоме есть совместная песня с Гаркушей, снят клип на нее — «Старый следопыт».

Но при этом сам Гаврила больше себя считал художником. Может, поэтому его живопись и эти картинки знают лучше. Потом вышел третий альбом, наверное, самый сильный, который назывался «Бадяга Spongilla». Им тоже занимался Сергей Васильев и те люди, которых связывают с «АукцЫоном».

Какой-то еще записанный материал есть у Олега Баранова из Tequillajazzz, но Лубнин был не очень доволен качеством звука. Материал так и остался в виде черновиков.

В общем, все, кто знают Гаврилу именно как музыканта и композитора, сходятся в том, что это был гений, к сожалению, уже «был».

Его песни, когда начинаешь их слушать, напоминают чем-то Розенбаума — похожий тембр голоса, мелодика. Но как только вслушиваешься, понимаешь, что там совершенно другой подход, другая степень иронии. Это песни с гораздо большим количеством «планов». Я ничего хочу плохого сказать про Александра Розенбаума, это другая музыка, но то, что делал Гаврила, и что многие по инерции обозначали как КСП (Клуб самодеятельной песни. — Прим. ред.), — гораздо более многослойно. Именно поэтому круг любителей его музыки шире, чем круг любителей бардовской песни.

Эта ирония очень хорошо видна в его картинках, она же присутствовала в его песнях, и он умудрялся соединять очень серьезные, глубокие и лирические тексты и мелодии с обязательной иронией. Вот это его мастерство неожиданных рифм, очень точных, сразу срабатывало в 100% его песен.

Всего у него около сотни песен, может, чуть меньше. Три альбома было сделано, и эти песни остались в записях. И еще, я думаю, несколько десятков песен просто сохранилось на кассетах или у кого-то в памяти, и, к сожалению, большую часть из них уже не получится восстановить.

Гаврилу неоднократно пытались «раскрутить», сделать из него звезду, все пытались ему помочь, вложиться какими-то ресурсами, средствами, рекламой. Но ему самому это было особенно не нужно. И в какой-то момент, наверное, в начале нулевых, он объявил, что не хочет заниматься музыкой, не хочет петь, и что он художник и будет заниматься живописью. Его много-много людей уговаривало снова запеть, что-то записать, но в основном он отказывался. Были редкие случаи, когда он где-то в «Борее» вдруг спонтанно выступал, — это были исключения из правил.

Любовь публики и артистов к его музыке лично для меня очень показательно проявилась, когда мы делали в 2017 году трибьют Гавриле. Мы в «Эрарте» (Денис Рубин был арт-директором «Эрарта-сцены». — Прим. ред.) придумали такую историю: раз Гаврила отказывается петь, а его песни любит большое количество музыкантов, давайте тогда музыканты будут петь песни Гаврилы, и мы хотя бы так продолжим жизнь этих песен. Плюс была тайная надежда, что когда он увидит, что огромное количество артистов любит его песни и поет их, это заставит его вернуться в музыку. Идея была давно, придумывали мы ее в году 2012–2013-м — просто несколько лет не решались к Гавриле подойти с этим предложением, чтобы получить разрешение. В итоге решились, в 2017-м году получили разрешение и сделали концерт.

Гаврила не пришел — сказал, ему неинтересно. Он сначала подумал, что это будет местечковое собрание на несколько человек, а потом с удивлением узнал, что концерт перерос в двухдневный фестиваль, на котором выступило около 40 коллективов (на сцене за эти два вечера побывало человек 150), два дня был полный зал по 400 человек. Мы собрали сколько-то денег, всё заработанное передали Гавриле. И хотя он давал разрешение без энтузиазма («Хотите — делайте»), актриса Катя Йонас, которая с ним дружила с детства (они учились в одной школе) и договаривалась об этом концерте, потом рассказывала, что Гаврила, узнав, какой был замечательный концерт, вдруг неожиданно подарил ей букет цветов. Она сказала, что, «зная Гаврилу, этот поступок значит в тысячу раз больше любых слов благодарности». Грубо говоря, ему это «зашло», но, к сожалению, петь и сочинять Гаврилу это не заставило.

Интересно, что когда звали артистов, очень многие быстро согласились. А были еще удивительные истории, когда, например, я звонил Петру Наличу и говорил, что «есть такой артист Гавриил Лубнин». А он говорил: «Ой, а я знаю его картинки, а то, что он делает музыку, вообще не знаю». И я прислал ему пару песен, просто навскидку, прошло 10 минут, и он мне написал: «Всё, я еду».

Такая же история была с Желанной: Инна не знала, что Гаврила поет, мы прислали ей песни, и она сказала: «Да-да, я очень хочу». То есть тонкие, классные артисты даже не знали о том, что он делал, а послушав буквально чуть-чуть, говорили: «Да, мы едем». Дмитрий Ашман —экс-басист группы «Браво» — просто за свой счет на машине приехал для того, чтобы сыграть на басу в одной песне — такая была степень подключения к тому, что делал Гаврила, и такое желание у людей было к этому быть причастными.

Он прямо очень заметное явление. Я всегда говорил, что знаком с тремя живыми гениями — Леней Федоровым, Лешей Айги и Гаврилой Лубниным. Вот теперь одним меньше, к сожалению.

Мы в издательстве «Красный матрос» издавали несколько пластинок — песенных антологий. Одна из них была посвящена так называемой «окопной лирике» и феномену песен-переделок. Есть такой жанр, когда люди берут популярные песни, которые у всех на слуху, и пишут свои тексты или вносят какие-то другие смыслы сообразно тому, что вокруг них происходит. На войне (Великой Отечественной. — Прим. ред.) это было особенно распространено, потому что петь хотели о том, что видят, о своих близких, своих друзьях.

И мы сделали подборку военных песен-переделок, которые хотелось бы сыграть-спеть. Народ долго раскачивался, мы предлагали участвовать всем своим знакомым — как профессиональным музыкантам, так и художникам, актерам и просто творческим людям, друзьям друзей. Люди очень долго раскачивались, но в какой-то момент Гаврик, который взял сразу три песни, их чуть ли не за одну сессию взял и записал, и после этого альбом «покатился». Причем он абсолютно точно всё это «решил».

Следующий альбом делали уже посвященный песням начала прошлого века. Он назывался «На заре кровавой битвы», это был своего рода хит-парад песен накануне Первой мировой войны. У Гаврика были, особенно в последнее время, проблемы со здоровьем, и в том числе с алкоголем, и мы очень долго не решались ему подсунуть песню на стихи ажно еще Державина «Братья, рюмки наливайте». Это такая застольная песня, известная еще с XIX века. Даже с женой его, Наташей, советовались. Но когда это сделали, он с удовольствием сыграл и спел. Получилось очень задорно.

Мы не были друзьями, но приятельствовали. Познакомились благодаря Мише Сапего, общались исключительно по деловым вопросам, связанным с музыкой, конечно, пересекались на каких-то выставках и в «Борее», где он регулярно появлялся, периодически проводились его выставки и где он презентовал свои книжки (в том числе издаваемые «Красным матросом»). Он был такой немножко мрачно-угрюмый, но при этом улыбка у него была хорошая, располагающая, и он был очень добрым человеком, как мне показалось.

У него удивительная, ни на что не похожая, манера игры на гитаре. Он самоучка, насколько я знаю, но при всей кажущейся простоте повторить его риффы довольно сложно даже профессионалам — такая у него интересная манера. И по совокупности — и звук гитары, и тембр голоса — у него отлично сочетались. У меня есть все его альбомы, и они замечательные.

Он всегда был многогранным, многостаночником в хорошем смысле слова. И всё у него было органично — и живопись, и графика, и появления в кинематографе.

Мы в течение нескольких лет до знакомства с ним часто встречались в одном кафе, но, не будучи представленными друг другу (просто повода не было предметного), просто сидели буквально в метре друг от друга. Однажды у него упала зажигалка, я ему ее подал, и мы разговорились. Он знал, что я издаю книги, я его пригласил сразу в несколько проектов, которые он с блеском реализовал.

Первая книжка называлась «Восемь горемычных песен» — это народный фольклор начала ХХ века. Потом он проиллюстрировал книжку — также мою, в «Красном матросе», про Льва Толстого. Оригинальный текст путевого обходчика, который был в гостях у Льва Толстого. Потом он участвовал в нескольких коллективных проектах, один из которых назывался «Не вполне достоверный портрет молодого Пушкина» — такой постмодернистский, веселый проект. Кроме того, я издал его персональный сборник стихов, с его же иллюстрациями, который назывался «Глаз да глаз».

А самый первый проект был — еще когда я был участником группы «Митьки», — «Этикетки», и он вместе со своей женой Наташей участвовал в этом проекте. То есть мы с момента случайного знакомства благодаря этой зажигалке сразу подружились и с 2008 года лет 6–7 каждый год что-то делали, порой даже не по одному разу.

Плюс он участвовал в работе над двумя авторскими пластинками. Одна называлась «За страну советскую» — это народный фольклор Великой Отечественной войны. Вторая — «На заре кровавой битвы» — это пластинка, посвященная Первой мировой войне, тоже народные песни.

Он был достаточно закрытым человеком при всей его несомненной душевности, что-то его угнетало. И однажды началась более острая фаза этих депрессий. Я приходил на его выставки, они открывались, но там его не было. Лезть с расспросами к жене или знакомым как-то не хотелось. А потом случайно, года полтора назад, мы столкнулись лбами на повороте станции Удельная, где блошиный рынок. Мы обнялись, о чем-то недолго поговорили. А последнее время в основном эсэмэсками перекидывались. Я сейчас в отъезде, и собирался, когда вернусь, вернуть ему картины…

Это, конечно, ужасно, я опустошен. Таких, как Гаврик, уже не будет, конечно.

Чем мне нравилось его творчество? Наверное, чем и всем. Его оригинальной манерой, его легкостью, естественностью и самобытностью одновременно. При этом я всегда подходил и подхожу к художникам с издательской меркой, и в этой связи очень важны были работоспособность и обязательность. Он был очень надежным человеком, ни разу не подвел, а это очень важно, когда какая-то книга готовится, большая или малая, или коллективные проекты, в которых он участвовал по линии «Красного матроса».

Всё проходило через его внутреннее душевное начало, он был очень теплым человеком, на самом деле. Какие-то подарки делал, рисунки дарил. На выставке я случайно обронил, что мне понравилась одна картинка небольшая, он тут же мне ее подарил, и для меня это стало своеобразной реликвией.

А так у меня сохранились его графические работы — те, что он делал к книжным проектам. И даже до сих пор есть что-то, что не видело свет, еще не издано.

Например, у меня есть документальный проект, который длится лет 15 уже — просто в силу разных обстоятельств он не был издан. За Петергофом находится Сергиевский парк, и там есть знаменитая каменная голова. И в свое время я вывозил на пленэр туда множество художников, десятки человек участвовали, и Гаврила тоже. Но так как еще не все работы присланы, они пока не увидели свет. Но, надеюсь, когда альбом выйдет, ее можно будет посмотреть.

Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»