Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
FONTANKA
Погода

Сейчас0°C

Сейчас в Санкт-Петербурге
Погода

небольшая облачность, без осадков

ощущается как -4

3 м/c,

южн.

740мм 83%
Подробнее
5 Пробки
USD 100,68
EUR 106,08
Спорт интервью Он побеждал при СССР в «Спартаке», а потом снимался у Алексея Германа. Баскетболисту Михаилу Силантьеву исполнилось 70

Он побеждал при СССР в «Спартаке», а потом снимался у Алексея Германа. Баскетболисту Михаилу Силантьеву исполнилось 70

16 043

Михаил Силантьев, чемпион СССР 1975 года в составе легендарного баскетбольного «Спартака» под руководством Владимира Кондрашина, отметил 12 ноября 70-летний юбилей. В интервью отделу спорта «Фонтанки» спортсмен рассказал о ярких моментах своей карьеры и о том, как его занесло в кино.

Михаил Силантьев — гигант ростом 2 метра 15 сантиметров. В составе великого ленинградского «Спартака» 1970-х он выиграл чемпионат СССР 1975 года, а также дважды становился обладателем Кубка обладателей кубков. Уже после окончания спортивной карьеры неожиданно стал востребованным актером. Снимался у Алексея Германа и Элема Климова. Об этом и о многом другом он рассказал в интервью «Фонтанке».

— Созваниваетесь с теми, кто остался, вспоминаете былые победы?

— Сколько там наших (имеется в виду из «Спартака» Кондрашина 70-х годов) осталось? Трое: Кузнецов Серёга, Сашка Большаков. Ну вот у меня аритмия, Сашка там пока… Ну у каждого своя судьба, трудности. Потому что как всё прервалось — всё, уже другая жизнь пошла: то спортивный кусок, потом после спорта кусок, а теперь сейчас такой пенсионный, или как сказать… стариковский. Болячки всякие.

— А вообще как часто мяч в руки берёте?

— Сейчас уже, наверное, больше года даже не хожу к ребятишкам. Я как-то в Сухум ездил, меня просил Багапш (бывший президент Абхазии. — Прим. ред.), царство небесное, консультантом у них поработать. Он говорит: «Будешь тренером у нас». А я говорю: «Да я не тренер же, я игрок». — «Ну давай хоть консультантом или инструктором. Подскажи ребятишкам, чтобы они немножко играть научились». Потому что они там вроде в баскетбол играют, но это не баскетбол, конечно. Там всё это отсутствует: подготовка, тренировка, техника, тактика, стратегия. Ну и вот я там занимался, ходил, пока не разболелся. С пандемией как раз слабость очень сильная началась.

— Болели?

— Да, вроде болел, но была прививка, и я почти не понял, что это ковид. А вообще просто ослаб. Когда играл, весил 133 кг, а сейчас 100, наверное. 30 килограмм мышц просто ушли. Теперь как кисель. Жена говорит: «Ну а что ты хочешь?» Я говорю: ну да, понимаю, что 70 лет, но там в Абхазии старики говорят: «Пацан ещё». Там ребята в 84 года сидят, по чаче, по рюмочке. Я говорю: «Ну по вашим меркам, да, пацан».

— А вообще чем-то занимаетесь сейчас?

— Ой, делал всё: и плавал, и ходил там вдоль моря каждое лето. Я же 20 лет уже туда езжу, в Абхазию. Ну было, было что-то похожее, отжаться от пола мог, приседания. А сейчас всё, и от пола не отжаться. Жена говорит: «Радуйся, что живой. Вот уже почти все умерли с твоей команды». Так что такое дело... всё относительно.

— Полтавченко вам много помогал, да? Он баскетбол очень любит.

— Очень. Он сам баскетболист, любит баскетбол. Да, по-моему, и сейчас ещё ходит тренируется. Вот он будет на дне рождения. Как-то играли с ним, я его нечаянно задел и говорю: «Ой, извините». И он говорит: «Да ладно, Миш, я знаю, ты же у нас добрый». Просто нечаянно задел, было такое. А так, Беглов тоже помогает. Был вот на открытии ЦОПа. Ну и я там встал с краешка, и вдруг Александр Дмитриевич подходит и говорит: «Мишаня, привет, как дела?» А я думал, что он не знает меня. Ну и там ля-ля, ля-ля... «какие проблемы?», и я там поскулил.

— Помог?

— Да. Он там мне к пенсии добавку сделал и дал поручение главе Фрунзенского района, чтобы мне премию дали. Я потом к ним приходил, они мне подарок там дали и так встретили хорошо. А я уже думал, что всё, никто не помнит и не знает.

— Приятно?

— Да. Очень приятно, потому что бывает, так сидишь и думаешь: «А было это или нет? Вроде как и в сборной играл, и в Америку ездил... А может, мне приснилось?» Потом посмотришь на фотографии: да не, было что-то. Хотя в Сухуме часто узнают. У меня, кстати, оттуда проблемы со спиной. Мы как-то там с Сашкой Беловым приседали со штангой. Хотели до 140 дойти. Ну мы пришли в 11 часов, Саня говорит: «А давай не с 70, а с 90 сразу».

— Ничего себе.

— А я взял, и всё. Что-то там выскочило куда-то, как стрельнуло, как будто молния. Или нерв какой-то, или куда что-то сместилось. А это 1976 год. Скоро Олимпиада в Монреале. Кондрашин меня так тащил на нее…

— Из-за этой травмы пропустили?

— Да, я не поехал.

— Эх, обидно как.

— А они там заняли третье место. И вот фраза одного московского журналиста, которую я запомнил, в «Советском спорте»: «Твёрдо убеждён, что команда проиграла по вине тренеров». И через два месяца Кондрашина сняли.

— Несправедливо, согласен.

— Так нельзя резко. А что такого-то? Что, нельзя второе и третье занять после чемпионства? Попробуй продержись на вершине. Тут кто-то удивлялся, что я из «Спартака» ушел, а там просто все сыпаться началось. Сашка Белов умер, Кондрашина сняли. Все стали разбегаться, все стало сдуваться, как воздушный шарик. Ну и я потом тоже. Уже неохота, 30 с чем-то лет, 31 или 32 мне было. Да и тяжеловато уже, спина там, нога там... Ну вот пригласили в Ригу.

— Спина после штанги долго потом болела?

— Спина? Да так и болело, и сейчас до сих пор тут какие-то шишки. Да у «больших» у всех почти спина.

— Колени тоже, да?

— Ну да. Сейчас не хрустит, так как нагрузок нет, но тоже там… Да, чуть-чуть. Ну если инвалидность дали по суставам, аритмия. Хондроз не хондроз, ну научные слова эти не знаю. Суставы, короче.

— Вы же потом в Германию ездили играть?

— Да, в Германии пять лет, в Венгрии пять… Еще два года в Риге. В Риге говорят: оставайся, дадим квартиру, деньги, всё. Я говорю: да не, уже всё, неохота в баскетбол.

— Устали?

— Нет, просто понимал, что дальше-то ничего не светит. Я же не олимпийский чемпион. Вот именно этот «кусочек» у меня выскочил, который надо было схватить. В 1976-м вот не поехал из-за травмы, а дальше там уже молодежь подросла, уже трудно было с ними конкурировать.

— Незаменимых не было, да?

— Нет, всё время менялся состав. Таких отбирали, ой-ой-ой. Быстро время бежит.

— В Германии и Венгрии проще было?

— Не то слово. Там же таких больших не было, а я — 2,15. После нагрузок Кондрашина это был почти как отдых. Я уже там ни на штангу не ходил и кроссы такие не бегал. Там можно было так шагать. Пивка выпивал… разрешали. Перед игрой сидят пиво пьют, и я говорю: «Вы чё?» У нас же строго было. У нас, если Петрович увидит, точно получишь. Ни курить, ни пить нельзя было.

— Кто-то попадался?

— Как-то в Америке, 1976 год, из-за дня рождения у Сашки и у меня. У Сашки 9-го. И вот мы в один день втихаря… Арзамасков, Белов, Миша Коркия и я. Там ведь играли через день. И вот мы в день между матчами взяли там винца, выпили по два стакана, слабенькое такое, красненькое. Вот и всё, вот так и отметили.

— Это было турне?

— Ага, ежегодное турне по Америке со студенческими командами, 15 игр. Выиграли 9:6. Ну у нас сборная, ну тоже молодые все были. Cамыми старыми у нас были Белов и Жармухамедов, или Едешко ещё.. А так молодёжь. И они разрешили своим студенческим командам брать по два-три профессионала, ну так, чтобы в помощь, чтобы уравновесить. Вот, рубились, прилично народу собиралось. А я случайно там почти оказался. Так вроде и Ткаченко был, Жигилий и я, 32-й. Ну и меня там попробовали в Нью-Йорке на «Медисон Сквер Гарден». Я тогда один остался «большой». Жармухамедов заболел, а Ткаченко там то ли съел что-то, то ли еще что, и вот меня поставили. И я там случайно забил в конце, и выиграли. А я же ещё молодой, так сказать, жиденький. Ну фол из двух один если попал, то это хорошо. Наверное, первые три матча я на скамейке провел. А тут выпускают. Все орут, всё звенит, стучат в эти барабаны, непривычно. «Силантьев, давай!» Я говорю: «Блин, я? Точно меня?» Ну я вышел в конце там за три минуты, что-то туда побежал, сюда побежал. И тут какой-то негр подбежал, уперся в меня, я его накрыл, мячик мне в руки упал, и я Серёге Белову отдал, побежали. Ну все бегут, и я бегу. Дальше, как в тумане. Серёга бьет — мимо. А я как бежал, мячик вот сюда мне падает, и я взял и выбрасываю — добил, и мы выиграли. «Ааа!!!» — Миша Коркия меня схватил. И после этого я так до конца в старте и выходил.

— Классная история. Как Кондрашин вас вообще заметил?

— Заметили в Красноярске, когда стали чемпионами Красноярского края. Первым был Хухров Борис Михайлович. Он вообще гандболист. Увидел и говорит: «Мальчик, сколько тебе лет?» Говорю: «15». Он: «Что?» Я говорю: «15, вот будет в ноябре 16». — «Ой! Так это что ж, как это?» А я выше всех, пацанята рядом такие ходят ниже меня. Я уже в 15 с половиной лет был, наверное, 2,10. Ну выделялся. «Как 15? Да не может быть! Давай, в общем, приходи в КИЦМ (институт цветных металлов)». И вот он меня туда устроил. А я до этого на кирпичном заводе с зеками работал слесарем. «Сколько получаешь?» Я говорю с гордостью: «96 рублей». Ну пацан был. А он говорит: «Вот давай в баскетбол, будет зарплата у тебя 120 рублей». Я и не представлял, что такое возможно. «Что делать?» — «Да вот лыжи надо прикручивать, пенку в бассейне после хлорки раз в неделю, когда воду спускают, собирать». И говорит: «Я ещё талоны дам». Ну и баскетбол.

Я, значит, взял этот мячик и бу-бу-бу. Он посмотрел на это, понял, что хотя бы пластика есть, и говорит: «Всё, годится, будет нормально, давай. Каждый день приходи, давай тренируйся». Мы среди институтов первое место заняли, первенство города выиграли, потом уже чемпионами Красноярского края стали. Такую ленту дали «чемпион». И значит, на зону Сибири и Дальнего Востока поехали. Тоже, наверное, выиграли, потому что уже гонцы поехали, с Питера один приехал и говорит: «Поехали к нам». Я говорю: «А лес там у вас есть?» Он говорит: «А чё, зачем тебе?» — «Ну за грибами ходить». — «Да найдём мы тебе лес, ты чё». Вот такое вот. Потом что-то ещё тоже спросил, и они говорят: «Парень, ты про что вообще? В баскетбол поедешь, будешь играть». А мать говорила «нет».

— Против была?

— Нет, она говорит: «Какой мячик? Вот отец у тебя паял, это всегда кусок хлеба, ведро запаять, чайник. А баскетбол — это что такое?» Кого слушать… Ну хорошо потом второй приехал с Питера, Кондрашин, видно, послал: «Там парень 2,15 сидит, вот такая рама. Правда, сырой еще, поздний». А Жармухамедов тоже поздний. Мы вот с ним поздно, где-то в 17 или 18, начали. «Нет, давай его сюда».

И вот они меня забрали: «Одевайся, поехали. Вот билеты на самолет». Сюда привез, а в сборной как раз Владимир Андреев из ЦСКА сломал колено. В батарею врезался, Миша Коркия его что-то косанул. Всё, в сборной вообще ни одного центрового нет. Ну и вот мне дали дневник: «Записывай, вот круг пробежал сколько, штангу сколько поднял. Все результаты пиши в дневник, всё подробно, каждую тренировку, время, сколько пробежал, 100 метров, 400 метров». И вот вписали меня в олимпийский резерв, там зарплату дали, какую-то ставку, что олимпийский.

Почти в каждой команде было по два молодых в команде, чтобы они до следующей Олимпиады росли. А тут вообще нет центрового. И вот меня Кондрашин: «Вставай, вставай на тренировку в шесть утра». И вот он говорит, каждый день по две тренировки, на сборах — по три раза в день. Так и пошло. И где-то уже через два года вызвали меня в сборную.

— Кондрашин сильно на вас повлиял?

— Я думаю, что я у другого тренера вообще вряд ли заиграл бы. Кондрашин всегда четко видел, для чего ты ему нужен. У меня изначально немножко техники было маловато, хотя потом я технику нахватал и передачки мог, и всё. У нас считалось, что Сабонис самый такой техничный, а я так более-менее тоже. Однажды за дубль, не помню, с ЦСКА или со «Строителем», я за тайм забил 28 очков. Кондрашин сразу подошел и сказал: «Давай-ка Миша, сейчас майку эту снимай дублёрскую, бери у этого, Кривощекова, и за мастеров, может, выйдешь». И меня в конце там на две минуты выпускают, и я еще там успеваю за две минуты то ли четыре, то ли пять очков забить. Он говорит: «Всё в порядке».

— Как быстро.

— Да. За два года, считай, дорос. А там уже вторые два года: «Давай быстрее, надо к Олимпиаде — ни одного центрового. Надо Силантьева». И меня там: «Вот тебе все бонусы. Добавки хочешь? На добавки». Кондрашин понимает, чего не хватает: ноги слабые, бросочек еще такой неустоявшийся. Надо вот так, отсюда бросить. Предлагал даже из-под «юбки». Но я сразу сказал, что сейчас уже так не бросают.

— Ну понятно. Вы всегда отличались таким большим ростом?

— Когда половое созревание началось, лет с 12, и попёрло.

— Прям сильно, да?

— Да, за год до 197 дошел, потом было 2,12 или 2,15 уже.

— Родители, наверное, в шоке были?

— Да. Хотя у меня дед здоровый был, а мать-то небольшая и отец небольшой. И три сестры нормальные, всё. Но у меня просто опухоль гипофиза. Это в первое обследование сказали, лет в 14, когда впервые пошел в военкомат. И вот пришёл, проверили, да, и сразу нашли. Сказали, что в армию не подхожу. Я прям там в слёзы: «Как это так не подхожу?» Потом облучили и всё, и остановился рост.

— Сколько сеансов?

— Несколько было, не помню точно. Даже здесь у висков волосы повыпадали, была лысина вот здесь. Но зато все прошло. И там было такое, что сделали, я встал и пошёл... «Куда пошёл? Лежать! 15 минут лежать!» А я ничего не чувствую. «Голова кружится?» — «Нет». — «Болит?» — «Нет». — «Ну и иди». И вот так вот. Повезло, наверное. И потом, сколько я играл, вообще ничего не болело. Как конь был. Ни сердце, ничего.

— И сейчас нормально?

— Сейчас вот недавно ходил, говорили, что щитовидка там, гипофиз. Еще удивились: «Как это так, вы не обследовались у эндокринолога с такой штукой!» Там один говорит: «Давай вскроем и посмотрим, что там».

— Ничего себе.

— А второй говорит: «Миша, не буди лихо, пока оно тихо. Тебя это колышет?» Я говорю: «Нет». — «Ну и всё, иди», и я, тьфу-тьфу-тьфу… А ещё один напугал, не помню, в Красноярске или в Свердловске… Я в Свердловске ещё был месяц на стажировке на «Уралмаше» и там познакомился и с Дворным, и с Ерёминым. И вот там мне один доктор сказал: «Такие долго не живут». А у меня еще брат старший в 21 год от порока сердца умер, и я такой думаю: ну всё, в 40–50 лет кирдык баян. А тут ещё Шура умирает (Александр Белов. — Прим. ред.) — мы в шоке все. Ему же 26 лет было… До сих пор снится, что как будто он обманул, подстроил все. У нас же фотография была из Америки: я стою, Шура и Арзамасков. И вот их уже нет рядом… Но лучше об этом не думать. Ну это так, это тут, в мозгах все равно сидит. Жена говорит: «Моли бога и радуйся».

— Арзамасков же тоже плохо закончил — выпал из окна при загадочных обстоятельствах.

— Да, вроде… Наверное, у него всё-таки там что-то было, потому что… вроде в карты катал, трали-вали. Как-то незадолго до этого я его встретил, и он рассказывал, что у него машину сожгли — «жигуль» новый. Он говорит: выхожу с ресторана — горит. Подбежал, а там ещё деньги были, валюта, и хотели багажник открыть, потом вспомнил, что у него там еще две канистры бензина. С бензином тогда было плохо, а у него две канистры. Говорит: «Сейчас рванёт». Только отошли — как дало! Почти в щепки… да, говорят, выпрыгнул с окна, но квартира вся в крови была. И что, перед тем, как выпрыгнуть, об стены что ли бился? Что-то там не то. Так что всё это брехня.

С Дворным общались, да?

— С Дворным мы общались, и здесь немножко после Олимпиады он у меня жил на Лесном. Он тоже там шкодил…

— Он мне рассказывал, что его из-за пары джинсов посадили, которые он из Америки привез.

— Да. Они махерили джинсы, и там часы были… Ну это такая, чёрная полоса, это у всех бывает. Так это раньше называлось спекуляция, а сейчас — бизнес. Вот туда эти ложки, матрёшки, икра, фотоаппараты. Деньги же не давали. Суточные — 2,5 доллара, а это тьфу, даже не покушаешь на них.

— Вы что-то возили?

— Всегда, каждую поездку. Кондрашин ругался, но говорил: «Только помногу не борзейте. Возьми две баночки и один фотоаппарат, три-пять матрёшек, чтобы не криминал. Мы же ещё поедем, Кубок кубков туда-сюда же». Кубок же всё время, целый год ездишь. Лучше, говорит, съездишь шесть, чем один раз, и если попадешься, тебя дисквалифицируют и вообще.

Обратно везли парики, колготки, джинсы, ковры, дублёнки. То есть мы приезжали, продавали и сразу шли закупаться. Такой бизнес. За поездку можно было «жигуля» привезти. А как же! Приедешь из-за границы, и что, никому ни подарков, ничего, ни жрачки, ни рубашку, ни трусы, ни майку, ничего не привезёшь? И как ты это купишь на 2,5 доллара в день? А приезжали на три дня: день приезда, день игры, день отъезда. То есть 7,5 долларов, а рубашка или джинсы — 10 долларов. В общем, так вынуждены были. И потом так-то в принципе и не зазорно. А что такого?

— Ну вот Дворный так и погорел, всю жизнь себе, считай, испортил.

— А я же тогда с Ванькой был, и еще Сашка Белов. Вот мы втроем и попались. У Белова там пластинки какие-то Deep Purple, ну любил он пластинки. У Силантьева, значит, часы, магнитофон, сапоги-чулки. Нашли и все расписали: вот этому столько, этому столько. Ё-маё, всё, тюрьма. Сашку сразу отмазали. Мне условно дали год и 800 рублей высчитали с зарплаты.

— А Дворный уехал.

— Да. Не помню, на год или на два.

— Ну да. Кондрашин устроил вам тогда?

— Нет, он за нас… Он так сильно-то и не ругался, но за нас бился. И Сашку отмазывал, и меня там: «Ну что ж, я ж тебе говорил». Ваньку Дворного он вообще боготворил: он хотел его в «Спартак» сразу взять из «Уралмаша». Нравился он ему, ну что Ванька такой был, как сказать... ну такой молодец, сибиряк, конь такой. Помню, Кондрашин говорил: «Ванька — это мужик».

— Как в кино вас затянуло-то?

— В кино случайно. Давно ещё в «Юбилейном» была игра, приезжал помощник режиссёра Элема Германовича Климова, снимали «Агонию». Ну и подошел ко мне после игры. В «Агонии» там такая сценка: Распутин идёт на кладбище, кого-то там хоронили, и мы должны были там быть как нищие или как юродивые. Мы стоим и просим царицу: «Возьми меня!» или «Помоги!», что-то такое. Ну такая сцена. И он говорит: «Давай». Я говорю: «Да я не знаю».

Нарядили в какие-то лохмотья. И вот после этого моя фотография появилась в картотеке «Ленфильма». Ну рожа моя им чем-то подошла, и начали приглашать там в «Действуй, Маня!», потом «Трудно быть Богом», но это позже уже, а до этого эпизодики в «Хрусталёв, машину!». Платить начинали, по-моему, с пяти рублей. Ну дают и ладно, давайте пять рублей. За три дня там 15 рублей — тоже хорошо. Потом вот пошло уже, когда у Германа — 50 баксов. Потом в одном «Мифы моего детства» — 200! Я думаю: ни фига себе!

— Ого.

— В день! Потом познакомился с Витькой Бычковым, ну Кузьмич который. Говорю ему: «Вить, вот приглашают в Москву». Он говорит: «Ты чё? Какие 50 баксов? Говори, например, тысячу!» Я говорю: «Как? Я же не актёр». — «Ну и что, они тебе сами закосят».

Ну я приехал туда… Какой же фильм… «Маяк», там какого-то нищего я играл опять. Ну я и говорю: «500». Тысячу совсем стыдно было просить. И мне говорят: «Хорошо». Сказали только, что по документам будут писать 700, а я на руки буду получать 500. И я такой посчитал, сколько получу за 20 съемочных дней: «Ё-маё, это вообще сказка. Так разве бывает?»

Но самая хохма была в иностранном фильме. Значит, режиссёр — финка, продюсер — испанец. В общем, там все нерусские были. А играла главная актриса Ирина Бьорк — такая хорошая девка. Она же еще снималась с этим... красавчиком, «От заката до рассвета» который… Клуни!

— О, ничего себе.

— И там такая ерунда получилась. Вызывают и говорят: «Поедешь в Мурманск на три дня, там надо будет водителем главного актера немного поработать». Я подумал, говорю: «Хорошо, поеду». А они и говорят: «За 350 баксов поедешь?» А мне же Витька Бычков сказал, что заряжать надо, и я говорю: «500». Она сразу: «No! No!» Говорит: «Мы не можем, у нас расписано, на Мурманск у нас вот столько денег. На водителя у нас всего 350 евро в день». Я говорю переводчице: «Повтори, что она сказала». — «350 евро в день, всего три-четыре дня». Я говорю: «Быстрее скажи, что я согласен». Я не понял, я думал, что 350 всего.

— Много дублей приходилось делать?

— Да почти всегда с одного дубля. Я там, например, стихи читал, и говорят: «Ну читай, как ты бы читал». Я говорю: «А я вообще не знаю стихи. У меня тройка была по литературе». И вот что-нибудь… в «Русских страшилках» я там стихи читал. Или там Герман вообще говорит: «Так, вообще ничего не говори, подойди к камере, плюнь». Я такой — тьфу! Правда, в кадр не попало. И скажи: «Ёп твою мать!» Я говорю: «Дак а чё, почему вот так?»

Ну он вообще... не поймёшь, что он снимал. Я ничего не понимал. Мне говорили: иди туда, там встань, иди там курицу лови, посади её в сачок. Я не вдавался в подробности. Там что-то мышка побежала, тараканы там изо рта что-то… А дождь, куры разбегаются, грязюка, вот так в грязи, ноги мокрые.

Чё он снимал? Чёрно-белое же, никто в мире так не снимает. Потом кино посмотрел и думаю: так про что кино? Стругацкие. Ну так что с меня взять, я всего лишь баскетболист. Один раз проходил пробы на роль бандита. Просили на пробе говорить одну и ту же фразу со злобой, с иронией там. Говорят: «Обозлись, скажи: АРР АРР». Решили, что я не подхожу. Говорят: глаза слишком добрые. Всё, не взяли.

— Много по пробам ходили?

— Вот у Мамина пробовался на «Рыбалку» или «Охоту». Не прошёл. Там что-то он сказал… Не помню. Говорит: не, немножко не то. Ну он тоже видит по-своему. Правда, примитив такой. Мне кажется, Герман в этом плане покруче. Был еще случай во время съемок с ним. Я заболел, у меня аритмия началась, и он говорит: «Так, Силантьев». А Герман ко мне хорошо относился. Он как Кондрашин, только башка такая у него… Это не чудик, это как сказать, это…

— Ну гений.

— Да, я так и говорил — гений. При том, что Кондрашин тоже гений, только в баскетболе. Он ведь толком и не учился. И Герман так же. И вот ему сказали, что я заболел. «Заболел? Завтра всё равно приходишь, переодеваешься и сидишь в «Ленфильме» в садике там. Читай, сиди целый день, и тебе будет идти зарплата». Я говорю: «Как?» — «Ну вот так, тебе же на лекарство надо».

— Последняя роль какая была у вас?

— Последняя… Я что-то не помню. Наверное, последнее... где-то у меня было записано, больше десяти фильмов… Последнее… Может, «Мифы моего детства»? Там я киномеханика какого-то играл. Ну там роль без слов, эпизоды. Что-нибудь там скажешь, пару фраз, или там постоишь… Ярмольник — он целый день там что-то дрался, а я стоял. Я промелькнул там на две секунды.

— Еще знаю, что работали охранником. Еще какие профессии пришлось освоить?

— Последний раз, по-моему, в агентство недвижимости пригласили. Друг пригласил, говорит: «Мишань, я тебе доверяю. Ты вроде как директор, только там никуда почти не лезь. Агенты работают, а ты сидишь и смотришь, чтобы они не воровали, посматривай, в общем». Зарплата небольшая, но мне хватало. Вот я там два года просидел. Ой блин, как там всё растаскивали, ужас. Всю информацию воруют, втихаря сделки проводят. Я говорю: «Вы чё, оборзели?» Но все бесполезно. Жена тоже рассказывала: в столовой повариха курицу разделает и всё равно бёдрышко украдёт. И тут так же. Хоть комнату, но разменяют втихаря, на двоих распилят там и получат 10%. Ну Россия-матушка...

— Сейчас как живете?

— Ну сейчас вот я говорю: слава тебе, господи, Полтавченко помогал, Валера Диев помогает до сих пор. Я же там под какую-то категорию не подходил из-за того, что без олимпийской медали. У нас, говорит, олимпийцы ходят и плачут, а тут ты пришел — пенсию ему дай... иди отсюда. А я не заслуженный мастер спорта, а международник. Вот Валера тогда помог — премию дали. Еще квартиру сдаю, в итоге более или менее нормально получается.

— На жизнь хватает?

— Да. Ну было так немножко туговато, а когда вот добавку к пенсии сделали… Да какую добавку — почти больше, чем пенсия. В общем, я не скулю.

— Счастливы, как у вас жизнь сложилась?

— Да хорошо, а чё? В Красноярске, когда еще на заводе работал, видел, как бьют одного мужика — десятку украл. Итить твою мать, там был ужас. Бьют и бьют. Я говорю: «Ребята, хватит, смысл-то?» Вот так сравняли всё сапогами и кулаками и об кровать. Говорят: «Не, сейчас покурим и ещё будем бить». Блин, волосы дыбом. А там ведь эеки одни были. У меня там школьного друга расстреляли. Был показательный суд.

— За что?

— Убийства, грабежи. Меня не брали воровать, слишком приметный. А так там ужас, что творилось. Район, где я жил-то, назывался «медвежий угол», и там половина или больше — ссыльные. Так что не знаю, куда бы меня занесло, останься я там.

— Баскетбол спас.

— Да, можно так сказать. Главная удача, что к Кондрашину попал. Он меня всему учил, не только баскетболу, как жить по-человечески, как ходить правильно: «Ты чё вот так идёшь? Ну-ка ноги поставь нормально. Не стаптывай эти, иди прямо, распрями. Грудь вперёд. Ты спортсмен или кто?» Вот такие вещи...

Записал Артем Кузьмин, «Фонтанка.ру»

ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
29
Присоединиться
Самые яркие фото и видео дня — в наших группах в социальных сетях