Кто жил у Невы 1000 лет назад и чего мы еще не знаем о Ленобласти? Отвечает археолог

Откуда в нашем регионе древние европейские мечи? Какие самые красивые находки обнаруживали на Северо-Западе России? Как узнать, где копать? И почему на раскопки нельзя отправляться самостоятельно?

Недавно «Фонтанка» предложила читателям задать свои вопросы археологу. И вы прислали нам много сообщений: интересовались самыми необычными находками в Ленобласти, прошлым Петербурга, спрашивали, где и как найти исторический артефакт. Как и обещали, мы задали самые интересные вопросы исследователю Адриану Селину — декану Санкт-Петербургской школы гуманитарных наук и искусств при НИУ ВШЭ, профессору Департамента истории этой же школы, доктору исторических наук, погруженному в современную археологическую проблематику. Ответы ищите в этом материале.

А еще из этой статьи вы узнаете, есть ли у нас свое Междуречье, где на карте Ленобласти — находки позднего римского периода и почему так важно, чтобы одну-единственную бусинку нашел специалист.

Ученые разделяют существовавшие на территории Петербурга поселения на две группы: сельского и городского типа.

И центр, и окраины города за несколько столетий до основания Петербурга были плотно заселены. Здесь находилось множество маленьких деревень на два-три двора, наподобие позднейших хуторов.

«Их население занималось сельским хозяйством и рыболовством. Вполне вероятно, что часть из них говорила на языке, который мы сегодня называем ижорским — это один из финно-угорских языков. Но узнать наверняка, какие конкретные названия носили племена и на каком языке говорили их представители, мы не можем. При этом мы совершенно точно знаем, что по состоянию на 1500 год (время первой сохранившейся переписи) население этих земель было крещено и исповедовало православие», — говорит Адриан Селин.

Первую попытку основать на берегах Невы городское поселение предприняли шведы. В 1300 году они построили на Охтинском мысе крепость Ландскрона, но закрепиться там им не дали новгородцы. Ландскрона пала 18 мая 1301 года и была разрушена, хотя позже археолог Петр Сорокин сумел выявить следы укреплений рубежа XIII–XIV веков.

В XV–XVI веках продолжалось сельскохозяйственное освоение этой территории. Город вновь образуется в этих краях после 1611 года при шведах — они основали на мысе новую крепость Ниеншанц и город Ниен на другом берегу Охты. «Ниен — это был сравнительно небольшой город на периферии Шведского королевства. Его можно сравнить, например, с современными городами Северной Финляндии», — поясняет Адриан Селин.

Фортификационные сооружения были разрушены армией Петра I. Но следы города и крепости сохранились: фундаменты зданий XVII века и следы Ниеншанца находили при ремонте трамвайных путей в Красногвардейском районе Петербурга и на самом Охтинском мысе. Сейчас у гостиницы «Охтинская» продолжаются раскопки.

По мнению Адриана Селина, наибольшим богатством и разнообразием отличаются предметы быта викингов конца IX — начала XI веков и ранних древнерусских людей. Археологи находят их в курганах в составе древнерусских кладбищ Ленинградской области.

Среди находок, относящихся к культуре викингов, наиболее интересные — образцы скандинавского стиля Борре. Они украшены изображениями голов животных, мелкими и объемными орнаментами в виде геометрических узоров. Не менее красивы и предметы в стиле Еллинг — с украшениями в виде голов зверей в профиль и их лентовидных, переплетающихся туловищ.

«Все эти изделия — например, пряжки, — очень витиеватые и красивые. Судя по всему, они действительно производили сильное впечатление на средневековых людей. И, вероятно, это заставляло мужчин того времени предпринимать усилия по изготовлению таких вещей или их добыче», — описывает историк.

Сопоставимая по богатству вещей эпоха — древнерусская культура Северо-Запада XII века. «На это время приходится расцвет древнерусской культуры. Все девушки ходят в богатых ювелирных украшениях. Причем мода в деревнях на территории будущей Ленинградской области и в самом Новгороде в это время примерно одинаковая: например, женщины носят подвески одной и той же формы», — объясняет Адриан Селин.

Еще одна интересная находка, характерная для нашего региона, — мечи европейского или древнерусского происхождения. Они встречаются гораздо реже — как правило, на востоке Ленобласти, — и также относятся к периоду до XIII века. С 1200-х годов жизнь в этих землях становится беднее, и вещей поздних эпох археологи находят куда меньше.

Да, существуют. Все исторические периоды отличаются друг от друга степенью сохранности памятников. В случае с Ленинградской областью самая «темная» эпоха — железный век в промежутке между 1 и 600 годами нашей эры.

Про другие эпохи мы тоже до сих пор знаем далеко не все. «Нельзя сказать, что у нас, как в балтийских странах, выявлено и поставлено на учет 95–99 процентов всех памятников*. Этот показатель ниже, особенно в сельской местности. Речь, скорее, идет о 70–80 процентах», — отмечает Адриан Селин.

*Археологический памятник — объект материальной культуры (городище, поселение, курган, могильник, пещера, стоянка, храм и так далее), который несет в себе определенный объем информации о прошлом.

Поэтому археологи регулярно совершают прорывные открытия в Ленобласти. К примеру, до недавнего времени считалось, что древности эпохи викингов распространены только в юго-западном Приладожье — на территории современных Тихвинского, Волховского, Лодейнопольского, Бокситогорского районов Ленинградской области. «Мы думали, что скандинавская культура имела серьезное влияние на людей, живших в X–XIII веках именно в этих местах, вдоль больших рек, — рассказывает Адриан Селин. — Но в 2004–2006 годах выяснилось, что зона мощного культурного импульса конца эпохи викингов гораздо шире. Эти древности есть еще и на Неве, и в междуречье Невы и Мги. То есть, в этих районах вскрылись целые пласты более древней истории».

А в западной части Ленобласти — Волосовском, Ломоносовском и Гатчинском районах — в течение последних 20 лет впервые начали выявлять позднеримские древности. «Раньше мы думали, что эта культура была только на территории балтийских стран. В современной юго-восточной Эстонии, Литве находили клады и монеты римского времени. Но к настоящему моменту мы нашли на территории Ленобласти уже 10–15 точек, связанных с римским периодом истории», — отмечает эксперт.

Археология — это действительно историческая дисциплина, которая изучает человеческое прошлое. Но задачи и возможности ученых весьма ограничены.

«Эта наука отвечает на конкретные вопросы. Какие на данной территории раньше были дома? Какой здесь был погребальный обряд? Какая была повседневная жизнь? Археология не отвечает на вопрос, почему использовалась та или иная вещь. Но изучает, как эта вещь перемещалась в пространстве. Например, где была распространена определенная традиция изготовления керамических изделий, попросту — древних горшков», — поясняет Адриан Селин.

На раскопках археологи ищут вещественные источники, записывают условия и обстоятельства находок и дают им первичную интерпретацию. То есть, обнаружив «в поле» условное изделие из металла, ученый должен зафиксировать этот факт и предположить, являлось ли оно когда-то частью пряжки, ключа или чего-то другого.

Но описание особенностей и изучение конкретного найденного на раскопках предмета — не главная задача. «Наши знания возникают из комплекса находок. Сами они играют вспомогательную роль — благодаря им мы понимаем контекст. А уже с помощью контекста мы узнаем, как было раньше, — говорит археолог. — Если говорить проще, на раскопе мы не ищем печать, упавшую когда-то между половыми досками дома. Наоборот: мы ищем жилище в той местности, где могла упасть эта печать».

Возможности ученых напрямую зависят от степени сохранности следов прошлого. Больше всего шансов получить точные сведения — на территориях, где когда-то были города, особенно с каменными домами. Меньше — в бывших поселениях с деревянными жилищами: этот материал часто перегнивает и смешивается с землей. Но даже в таком случае можно почерпнуть сведения из расположения ям и других следов земляных работ. А если их нет — из оставшихся в почве железок и стекляшек.

Иногда археологам помогают другие специалисты. Например, биологи. Изучив кости животных, найденных на раскопках, они могут узнать, как древние жители территории относились к скоту и домашним питомцам, для чего их использовали и как кормили.

На некоторые исторические вопросы в принципе невозможно дать ответ. «Иногда нас спрашивают: где впервые начал княжить Рюрик — в Ладоге или в Новгороде? Или: где Рюрик похоронен? Но археологическая деятельность — это не поиск уникальных остатков прошлого, не занятие чудаков, которым просто интересно добывать красивые следы древности, — объясняет Адриан Селин. — Это обязательная работа по сохранению информации о прошлом, предписанная федеральным законом. Археологическая деятельность, как и геологическая, должна предшествовать строительным работам на территории или любому другому преобразованию ландшафта. А поиск места, «куда пришел Рюрик» или кто-то другой — занятие бессмысленное. Говоря проще, можно найти Рюрика, но вот узнать его невозможно».

Археологическая разведка — отдельное направление в интересующей нас области. Когда эта наука только формировалась как отдельная дисциплина, ученые действительно занимались прицельным исследовательским поиском: определяли, где можно найти артефакты из прошлого.

Перед современными археологами такая задача не стоит. В городах почти вся разведка ведется во время изысканий, которые нужно обязательно проводить перед любыми земляными работами в охранных зонах памятников истории и культуры — это предписывает федеральный закон.

Аналогичные изыскания археологи проводят в сельской местности. К примеру, специалисты внимательно исследовали территорию, по которой власти собираются проложить высокоскоростную магистраль между Москвой и Петербургом. «Предполагается, что при строительстве дороги трасса пройдет определенным образом. Эксперты шли по этой территории и смотрели, где земли ранее культурно не освоенные, а где требуются археологические исследования», — поясняет Адриан Селин.

Вероятность, что памятник пропустят, есть. Но все зависит от степени квалификации специалиста, говорит историк. Ученые умеют приблизительно реконструировать местоположение деревень и локальных сельских центров XVI-XVIII веков. А у более древних погребальных памятников есть четкие визуальные признаки: насыпи, каменно-земляные конструкции.

Поучаствовать в настоящих раскопках может любой человек, интересующийся древностями. Институт археологии РАН регулярно набирает работников и волонтеров в экспедиции, желающих отправиться на раскопки ищут Институт истории материальной культуры РАН и Лаборатория археологии, исторической социологии и культурного наследия СПбГУ. Таким образом волонтеры могут поучаствовать в раскопках в составе экспедиций, которые проводят настоящие научные организации, послушать лекции по археологии, научиться грамотно работать в поле.

Главное — не искать древности самостоятельно. «Археологически захороненный предмет несет не только эстетическую нагрузку, но и контекстуальную. Если вырвать его из контекста, он многократно потеряет в своем смысле, — говорит Адриан Селин. — Вот вы принесете домой условно красивую бусину. Но кто знает — может, послезавтра она у вас упадет с книжной полки, куда-то закатится, и больше ее не будет. А нам эта бусина важна не потому, что мы хотим выставить ее в музее, а потому что в контексте она характеризует угол дома, в котором когда-то упала».

От профессионализма археологов, интенсивности обмена знаниями и от соблюдения законодательства по охране памятников зависит возможность прорывных открытий в будущем.

Беседы с другими экспертами читайте в проекте «Фонтанки» «Почемучка для взрослых: наивные вопросы о будущем — нашим ученым». Вместе с метеорологами, геологами, океанологами, астрономами мы отвечаем на вопросы наших читателей — и разбираемся в природе сложных явлений. А еще говорим об их изучении и последних научных открытиях.