«Главная причина того, что экономика в России не упала, — сам бизнес» — экономист Георгий Остапкович

Вместе с Георгием Остапковичем, директором центра конъюнктурных исследований ИСИЭЗ НИУ ВШЭ, «Фонтанка» подводит итоги года в сфере экономики. С Остапковичем мы не просто обсудили победы и поражения отечественной экономики в 2023 году, но и сравнили, как Россия переживала свои кризисы — пришедшие извне или рукотворные. Выяснила, можно ли было по бюджету, заложенному на 2022 год, предсказать новый курс политики. А также обсудила, что не в ВВП счастье измеряется.

— Давайте начнем наш разговор с общего вопроса: с чем мы входим в 2024 год — какие проблемы экономики удалось решить, а что мы тащим дальше?

— После известных событий, которые были в 2022 году, все зарубежные информационные службы, да и наши внутренние регуляторы, предрекали падение экономики. В 2022 г. предсказывали падение ВВП России от 5 до 15% — и затем говорили, что 2023 год тоже будет неудачным для нашей экономики. Так вот экономика в позапрошлом году показала отрицательный результат всего 2,1% по ВВП, а в 2023 году мы выйдем на рост по сравнению с 2022 годом примерно на 3,2–3,5%. То есть экономика сработала достаточно благоприятно и благополучно по сравнению с теми прогнозами, где говорилось о ее крушении, причем предрекали чуть ли не экономический коллапс — в первую очередь с точки зрения технологического развития. Потому что беспрецедентные санкции, которые были введены на российскую экономику, в первую очередь били по технологиям — нас практически вывели с поставок технологических товаров из западных стран (а доля импорта оборудования из западных стран, в основном из Европейского Союза, составляла почти 50% во всем российском импорте). Конечно, это достаточно серьёзный удар, но бизнесу за счёт смены логистики поставок и включения механизма импортозамещения удалось относительно минимизировать данные проблемы.

— Благодаря кому?

— Главным двигателем того, что экономика России не упала, я считаю сам бизнес, предприятия и руководителей предприятий, которые перестроились в условиях этих беспрецедентных санкций: перестроили экономическую модель бизнеса, перестроили логистику с западных стран на восточное направление, сами применили новые управленческие, инвестиционные и инновационные схемы.

— То есть Россия преодолела экономический кризис только благодаря «низам»?

— Нет. Правительство РФ, Центральный банк РФ и другие экономические регуляторы оказали огромную помощь бизнесу: были субсидированы предприятия, особенно отраслеобразующие стратегические предприятия, которые формируют основную структуру ВВП. Также Центральный банк и Министерство финансов не допустили хаоса финансовой и банковской системы. Это, пожалуй, ключевое. Ведь когда страдает экономика? Когда начинается разрушение финансовой и банковской системы. Так вот, Правительству РФ, Центральному банку и Минфину за счёт различных регуляторных маневров удалось купировать основные проблемы — и в итоге мы вышли на показатель (– 2,1%) в прошлом году и войдем в район 3,5% роста в этом году. Если брать балансовый результат темпов роста ВВП за два последних года, он примерно составит +1,4%, что означает среднегодовой темп 0,7%. Это, конечно, невысокий темп роста, но главное, что не произошёл развал экономики, не случилось серьезных проблем — экономика работает и будет в ближайшее время развиваться. По прогнозам Центрального банка, мы пойдём где-то в 2024 году темпами 1,5%.

— Если мы сравним способы реагирования бизнеса и правительства на кризисные ситуации в 2014 и в 2022 году — это была одна механика преодоления сложной ситуации?

— Регуляторы на проблемы этих годов реагировали совершенно по-разному. Каких-то сложных преобразований в 2014 году я не вижу. Причём 2014 год был еще достаточно позитивным для российской экономики — мы вышли в плюс по ВВП и по промышленности. А основное автономное падение началось в конце 2014 года — и в 2015 году оно у нас перешло в неглубокую рецессию (я бы не назвал это кризисом, потому что кризис — это разрушение большинства базовых отраслей, банковской системы, критическое падение потребления, в том числе реальных располагаемых доходов, рост уровня бедности). Спад по ВВП в 2015-м был (– 2%). А 2016 год уже показал рост.

Поэтому я бы не сравнивал 2014 и 2022 годы, потому что в 2014–2015-м были свои проблемы: резкое ухудшение ценовой динамики по нефти, рост курса доллара. А те санкции, которые были введены в 2014 году со стороны Запада, были вегетарианскими: они введены на персоналии, на продукцию двойного назначения, то есть гражданско-военную продукцию. Конечно, эти санкции нельзя сравнить с теми технологическими санкциями, которые были введены в 2022 году. Поэтому это вообще два разных события.

Но если брать по минусу ВВП: и в 2015-м, и в 2022-м у нас было падение ВВП главным образом из-за санкционного давления и перестройки экономики под минимизацию потерь от этого санкционного давления.

— Как можно было бы подготовить экономику России к последствиям событий 2022 года, которые, очевидно, можно было предположить?

— Вы задаете политический вопрос — мне бы не хотелось на него отвечать, потому что я не политик, а все-таки экономист. Как подготовить экономику? Экономика у нас рыночная, причем не только сама Россия позиционирует себя страной с рыночной экономикой, но и мировое экономическое сообщество в 2002 году признало это. Хотя мы и ругаем 1990-е годы, но именно те рыночные экономические преобразования, которые были проведены тогда, работают и сегодня.

Так, в 2022 году наши предприниматели фактически перестроили и логистику, и управленческие схемы под ту ситуацию, которая возникла с поставками, с оборудованием, с логистикой и, собственно говоря, минимизировали проблемы. А как подготовить экономику?.. Экономику нельзя подготовить в принципе, рынок — это рынок. Если бы у нас была плановая экономика — был Госплан, Госснаб, Госкомцен, как в Советском Союзе, тогда можно было бы в административном порядке перестроить какие-то характеристики и создать централизованную мобилизационную экономику. Но у нас все-таки не Советский Союз — доля военной экономики в Советском Союзе доходила до 60%, а то из 70% в объеме ВВП. Сейчас, конечно, это значительно меньше. И огромная часть бюджета идет на социальное вспомоществование.

При этом для крупных структур и стратегических предприятий правительство нашло выход из сложной ситуации — им давали субсидированный кредит, бюджетное государственное финансирование именно таким крупным предприятиям, которые формируют большую часть экономики, обеспечивают доходность экономике страны, влияют на рост доходов населения. Это абсолютно разумная тактика, так поступают все страны во время возникновения экономических диспропорций. Здесь ничего удивительного нет — это так называемая «кейнсианская политика», то есть усиливается «политика» государственных расходов, на первую роль выходят государственные бюджетные расходы — что, собственно, у нас произошло в 2022, 2023 и планируется в 2024-м. То есть основные позиции у нас занимает бюджетные расходы, которые будут наибольшими, — и рост доходов в 2024 году планируется на 22% больше.

— Еще один вопрос: как можно реагировать на кризисную ситуацию? Понятно, что кризис 2008 года был мировым и неожиданно пришел извне, а последствия 2022 года можно было предположить. Разные ли инструменты использовались, чтобы победить эти обстоятельства?

— В 2008 году был действительно финансово-экономический мировой кризис, этот кризис пришёл из Соединенных Штатов, когда там был крах системы ипотечного кредитования — и эта финансовая проблема Америки распространилась практически по всему миру. Понимаете, финансово экономические мировые кризисы могут производить только крупные страны, которые обладают большой долей мирового ВВП: США, Евросоюз, может быть, Китай. Этот кризис передался и на Россию — тогда у нас действительно происходили очень большие финансово-экономические беспорядки. Я напомню, что в июне 2008 года нефть стоила $ 138 за баррель, а где-то начиная с ноября-декабря эта цена упала чуть ли не до $ 40, то есть цена нефти рухнула практически в три с половиной раза, как и цены на все сырьевые товары. Экспорт нашей экономики в основном представляют сырьевые товары (сегодня это около 80% экспорта). В 2009 г. мы упали на 7,8% ВВП — это самое резкое падение среди всех стран G20, то есть мы встретили этот кризис с мировым размахом. Потому что была очень большая ориентация на сырьевые товары. Поэтому сегодня и ставится основной проблемой частично поменять экономическую парадигму, то есть помимо спроса на сырьевые товары перейти на предложение товаров и продукции с высокой добавленной стоимостью, с высокой степенью передела, а это обрабатывающая промышленность и высокоинтеллектуальные услуги. Конечно, никто не хочет вместо вышки в Ханты-Мансийске поставить гардинно-тюлевую фабрику — просто перераспределение доходов, перераспределение численности занятости нужно делать в пользу обрабатывающей промышленности, а не только оставлять огромные дивиденды и заработные платы работникам сырьевых предприятий. Средняя зарплата нефтяников у нас в 5–6 раз превышает заработную плату, например, производителей одежды. При всем уважении к нефтяной отрасли, что ли этот труд в шесть раз ценнее, чем труд производителя одежды или работника мукомольного комбината? Это надо стараться выравнивать.

— Все-таки как в 2008 году правительство вместе с бизнесом пытались исправить ситуацию?

— В 2008 году был задействован так называемый стабилизационный фонд, который был создан где-то после дефолта 1998 года, когда министром финансов был господин Кудрин. В самые «тучные» годы (2003–2008 гг.) экономика России росла примерно со среднегодовым темпом роста 7,0% — и за это время удалось создать стабилизационный фонд на предмет всяких форс-мажоров. К форс-мажору можно отнести и финансово-экономический кризис 2008 года — и как раз этот стабилизационный фонд пришлось потратить, причем потратить в первую очередь для стабилизации банковской системы, то есть деньги направлялись в банки, чтобы те продолжали работать и начали финансировать экономических агентов, то есть бизнес. Как ни парадоксально, хотя падение экономики было на 7–8%, реальные располагаемые денежные доходы стояли на нулях или даже выходили в + 1% роста, то есть фактически население удар не получило, ведь для него делались компенсационные выплаты.

Те неудобства, которые мы получили в 2008–2009 году, существенно повлияли на дальнейшее развитие экономики. После кризиса 2009 года темпы роста экономики резко замедлились, потом мы еще раз упали в 2015 году. Но то, что мы вышли из кризиса 2009 года — это тоже очевидный факт, потому что буквально в 2010–2011 году мы давали темпы роста примерно 4% и по экономике в целом, и по промышленности в частности.

— Какие шаги стоит предпринять и какое количество времени нам потребуется, чтобы темп роста ВВП снова стал ударным, как до 2008 года?

— Давайте подойдем к этому вопросу диалектически. К сожалению — это, правда, моё оценочное мнение, — у нас все время говорят о темпах роста экономики, то есть ВВП — это основной индикатор. И в СМИ все время идут споры: вот Минэкономики говорит, что ВВП вырастет на 2,2%, а Центральный банк говорит, что ВВП вырастет на 1,8–1,9%, а Счетная палата говорит, что вырастет на 1,7%. Да какая разница, как он будет расти! Главное — это сама тенденция роста. ВВП — это виртуальный показатель, который имеет массу недостатков. По ВВП невозможно узнать ни благосостояние людей, ни экологическую ситуацию. Нельзя понять, за счёт чего растёт ВВП — или за счёт эксплуатации труда, когда люди работают по 8–10 часов, создавая ВВП, или такой же ВВП создают те, у кого 4 часа работы, а остальное — частная жизнь? То есть за счёт чего — из-за интенсивности труда или за счет инноваций? Поэтому ВВП, конечно, нужный и важный показатель, но ведь бенефициар роста экономики — это люди, а главный экономический смысл жизни людей — это их доходы и их занятость. Люди не думают о ВВП, показывающем, сколько в стране построили тракторов, танков и башенных кранов. Он не говорит о благосостоянии людей. Поэтому, оценивая экономическую ситуацию в стране, нужно следить за четырьмя показателями: первое — это реальные располагаемые денежные доходы населения, второе — уровень занятости, третье — уровень бедности, и четвертое — концентрация доходов населения (коэффициент Джини). Вот главные индикаторы, а мы все время в СМИ как священный грааль обсуждаем ВВП. Вы знаете, что 15–18% ВВП Росстат вообще не видит — это то, что создаётся в неформальном секторе? Эта часть потом досчитывается различными методами. Но важно не это считать, а следить, чтобы росли перечисленные мной социальные индикаторы, которые представляют благосостояние людей, их уровень и качество жизни.

— Говоря об этих показателях, куда России стоит стремиться и как скоро удастся это осуществить?

— К сожалению, в сегодняшней ситуации это будет очень долгий процесс, потому что мы вступили в три очень серьезные экономические реформы, они не просто долговременные, но и очень дорогостоящие. Это, как мы с вами говорили, смена парадигмы экономики со спроса сырья на предложение товаров с высокой добавленной стоимостью; второе — это трансформация экономики, трансформация отраслей: перенос труда и капитала из неэффективных видов деятельности и неэффективных экономических агентов в эффективные. Третья огромная задача — это импортозамещение, у нас есть продукты, локализация которых в стране нулевая или не превышает 30%. Например, производство чипов: сегодня мы не можем производить чипы — я даже не говорю о тех, что делает Тайвань (3–5 нанометров). Но мы не можем сравниться и с Китаем. Нам подвластно производить чипы 50–80 нанометров — те, которые можно поставить в проездной билет. Сейчас у нас нет не только людей, но и профессорско-преподавательского состава, который мог бы научить создавать данную продукцию.

Поэтому сейчас должна работать экономика знаний, сейчас главное — вкладывать бюджетные средства в большом количестве в человеческий капитал, в образование, здравоохранение, в науку, в НИОКР. Если люди будут здоровыми и компетентными, они сами при помощи различных правительственных регуляторов поднимут экономику.

Такие реформы проводили многие страны Латинской Америки и Азии. Но не было примеров, чтобы эти меры дали быстрый положительный эффект. Единственная страна, которая провела это буквально за 4–5 лет и вошла в пятерку инновационных стран, — это Южная Корея. Они стали инновационно продвинутой страной не только за счёт бюджетных вливаний, но и за счёт полностью открытой экономики, они пригласили к себе людей из тех стран, где умеют создавать соответствующую продукцию, и послали свою молодёжь учиться в разные страны. То есть во многом за счёт образования и за счет интеллектуальных действий можно ускорить решение этой задачи. И не дай Бог нам уйти в автаркию — при всех прочих нам нужно быть открытой экономикой, хотя бы для тех стран, которые называются сейчас дружественными странами. И через компетентность создавать новую экономическую реальность.

Прогнозные данные экономических регуляторов позволяют утверждать о продолжении экономического роста в ближайшей перспективе, как в основных базовых отраслях в частности, так и в экономике в целом (ВВП). Вместе с тем, опираясь на текущую официальную макроэкономическую статистику Росстата и результаты конъюнктурных опросов, можно оценочно предположить, что фаза восстановительного и компенсационного роста (который имеет всегда бурный, но непродолжительный характер) заканчивается и экономика входит в период невысокого позитивного трендового роста с возможной интенсификацией экономической динамики по мере реализации указанных выше реформ и минимизации давления на бизнес экономических и геополитических факторов неопределённости.