«Мы не пятая колонна, и никто нас не курирует». Чем отвечают жены бойцов на обвинения в «ципсошно-цэрэушных наработочках»

Депутат Госдумы, председатель комитета по обороне Андрей Картаполов в интервью «Фонтанке» сказал, что предложения вернуть домой призванных во время частичной мобилизации мужчин — это происки недругов.

«Некоторые представители власти, кажется, боятся с нами встречаться, — сказала в беседе с корреспондентом «Фонтанки» одна из тех, кто ждет с фронта своего мужа. — Может, они просто не знают, что нам сказать. Но мы не страшные. Мы жены мобилизованных». При этом женщины уверены, что диалог с властью возможен.

Ниже — три истории таких жен.

Моему мужу, который находится сейчас в зоне боевых действий, исполнилось 43. Мы женаты больше двадцати лет, у нас двое детей. Одна дочь уже совершеннолетняя, вторая — учится в начальной школе. До мобилизации муж занимал руководящую должность в крупной строительной компании Петербурга, руководил там одним из направлений. Увлекался тяжелой атлетикой. В материальном плане мы ни в чем не нуждались, были, можно сказать, средним классом. Последние несколько лет жили за городом. Летом ездили отдыхать на море. Словом, вели обычную семейную жизнь.

Все восемь лет, что продолжался конфликт в Донбассе, я не следила за всеми новостями об этом. Это просто невозможно для психики. Когда объявили частичную мобилизацию, мы знали, что мужа могут призвать одним из первых. У него на тот момент уже был боевой опыт: он участвовал во второй чеченской кампании как срочник. По здоровью — никаких заболеваний, которые могли дать отсрочку от мобилизации, у него не было. Словом, он подходил.

Муж сразу же сказал мне, что сам в военкомат не пойдет, но и бегать от повестки не будет. Скажу честно: возможность уехать у него была. Но он, конечно, никуда не стал уезжать.

Повестку для уточнения данных вручили на работе в конце сентября 2022 года.

Муж явился в военкомат. Там сказали на следующий день явиться с вещами на сборный пункт. За полдня мы успели оформить генеральную доверенность на мое имя и купить ему какой-то спортивный костюм. Потом уже, когда он месяц находился в учебной части, я продолжила покупать для него вещи, которые могут пригодиться во время службы. Тяжелее всего было собирать аптечку, многое приходилось заказывать из Москвы. Эти закупки отвлекали от эмоций.

Полк, в который попал муж, состоял по большей части из взрослых мужчин в возрасте за 40 лет. В военкомате сказали, что их направят в тероборону.

Какое-то время они были на второй линии. Я более-менее успокоилась, наши мужчины вошли в режим службы. Поначалу мы не знали, как отправить им посылки или гуманитарную помощь. Потом нашли волонтеров и отправляли через них. Так мы и наши мужчины жили до конца весны.

А потом их перевели на первую линию. Если раньше муж раз в неделю выходил на связь, то теперь связи не было неделями. Самый долгий период — полтора месяца, когда мы могли только ждать и надеяться на лучшее. Иногда, если кто-то оттуда приезжал в госпиталь в Петербург, можно было получить весточку: имя-фамилия — жив, здоров.

В конце весны я узнала, что в чате в мессенджере объединились женщины, которые хотят установления срока службы для мобилизованных. Оставила свою подпись так, на всякий случай. Мне казалось, что надо просить не об этом, а добиваться улучшения условий службы: ротации или отпусков. Мой муж приезжал в отпуск за все время дважды: весной и потом по семейным обстоятельствам, когда у него умер отец.

Когда мобилизация началась, все думали, что это на полгода. Никто не ожидал, что наши мужчины окажутся на службе бессрочно. Сказали бы, например, «год» или «два года», все бы отнеслись с пониманием к этому.

Вместе с другими женщинами из чата я стала ходить на встречи с депутатами, с председателем Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Летом мы ходили в общественную приемную партии «Единая Россия», было человек пятнадцать — это для нас много. Несколько раз ездили в Москву. Осенью 2023 года побывали на приеме у Андрея Валерьевича Картаполова.

На тот момент мы уже знали его позицию. На встрече поднимался вопрос по военно-врачебным комиссиям, которые положены военнослужащим раз в год, и организация встречи жен мобилизованных с представителями ЗВО.

Андрей Валерьевич общался с нами довольно доброжелательно, готов был помогать по каким-то частным вопросам. Еще раз проговорил, что мобилизованные будут служить до конца специальной военной операции. Привел сравнение с Великой Отечественной войной — все то же, что и в своих интервью говорил. По крайней мере, он был с нами честен.

Наша группа — а в чате уже состоит около 6 тысяч жен и родственников мобилизованных из разных регионов — настроена на диалог. Мы никакой конфронтации с властью вести не собираемся. Мы просто хотим, чтобы нас услышали.

Когда я прочитала интервью Андрея Валерьевича «Фонтанке», я поняла, что это обобщение. Мы, родственники мобилизованных, лично с Андреем Валерьевичем общались, он знает, что мы не пятая колонна и никто нас не курирует. Но было неприятно. Люди, которые это интервью прочитали, теперь, наверное, подумают, что все группы и чаты, которые работают по мобилизованным, связаны с ЦИПСО. В нашей группе участники очень расстроились, увидев эти цитаты про «ципсошно-цэрэушные наработочки». Мы ходим на официальные встречи, пишем обращения — но только в рамках тех инструментов, которые у нас есть по закону.

Некоторые общественные деятели высказывают мнение, что мы находимся под влиянием неких недружественных нашему государству сил, потому что якобы жены, сестры и матери мобилизованных не смогли бы сами так организоваться. Как будто на это у нас не может хватать образования или ума. Это вызывает недоумение. Среди нас есть люди совершенно разных профессий: врачи, учителя, юристы, маркетологи, психологи, финансисты. Многие имеют высшее образование. А сейчас, когда наши мужчины служат, на наши плечи полностью легла забота о быте, детях, да и основную работу никто не отменял. К тому же многие из нас активно помогают фронту: собирают гуманитарную помощь, плетут маскировочные сети и занимаются другой волонтерской деятельностью. Поэтому я считаю, что такие высказывания о родственниках мобилизованных несправедливы.

Когда в сентябре 2023 года Андрей Валерьевич Картаполов выступил с заявлением, что мобилизованные будут служить до конца СВО, я стала ходить на встречи с депутатами и писать обращения. Честно скажу: переживать происходящее с нашей семьей мне тяжело. Я посещаю психолога, принимаю успокоительные таблетки. Почти не сплю. Практически не могу нормально работать и жить. Начала искать группы жен и матерей мобилизованных в интернете после того, как психолог сказал, что это поможет мне осознать, что я не одна такая.

Я живу в городе Обнинске в Калужской области. Теперь, благодаря чату, у меня есть знакомые в разных регионах, и в Петербурге тоже.

Мы писали обращения повсюду. Больше шести тысяч «живых» подписей, собранных от руки, отвозили в приемную президента — пытались попросить у властей, чтобы мобилизованным установили конкретный срок службы. Это было 35 килограммов листов с подписями. Еще мы подготовили соответствующую инициативу для сайта РОИ, но там она модерацию не прошла, потому что такие поправки может принимать только верховный главнокомандующий. На все наши обращения приходит ответ: пока действует указ о частичной мобилизации, мобилизованные продолжат службу.

Мне 29 лет. Мы поженились в 2020-м. Незадолго до начала мобилизации мы начали планировать беременность, проходили медицинские обследования. Готовились к рождению ребенка тщательно, хотели все сделать, как положено.

Повестка пришла 23 сентября 2022 года. Принесли ее днем, не по тому адресу, с указанием не того места работы и вручили маме моего мужа. В повестке говорилось, что на следующее утро надо прийти уже на сборный пункт.

Мы успели собрать некоторые теплые вещи, продукты для сухпайка. Купили туристическую сидушку и спальный мешок. Я говорила мужу: «Давай подождем, когда принесут следующую повестку. Ты же не расписывался за нее». А он ответил: «Я не могу бегать, я пойду».

Как любящая жена, я была в полном шоке, но понимала, что у наших мужчин есть конституционный долг. Утром 24 сентября моего мужа забрали в учебный центр. Ему на тот момент был 31 год. В 2010 году он служил в Дагестане, но у него не было боевого опыта. И у него проблемы со спиной.

Когда наши мужчины находились в учебке, мы, женщины, покупали для них разные вещи, которые могут понадобиться. До сих пор помню, как искала по всем аптекам жгуты, чтобы останавливать кровь. И как мне было страшно, что эти жгуты могут моему мужу пригодиться.

10 октября муж мне написал, что их отправляют в зону СВО. И после этого он пропал со связи очень надолго.

Я не могла ни спать, ни есть, и в итоге на две недели попала в больницу. Ближе к моей выписке муж вышел на связь. Оказалось, он служит в нескольких километрах от первой линии. Мы очень надеялись, что в январе 2023 года мобилизованных начнут потихонечку отпускать домой. Я стала поднимать все сохранившиеся дома документы и справки о болезнях моего мужа. С апреля начала писать обращения и ходить на встречи. У него же болит все, а они копали окопы в октябре, в уже промерзшей земле. Муж говорил, что он готов это выдержать ради защиты Родины. Но он думал, что будет там служить не больше года. Там же все болячки вылезают.

Мы, жены мобилизованных, понимаем, что возникла ситуация, когда стране понадобилась помощь наших мужей. И они не сбежали от своего гражданского долга, говорили: «Как мы потом будем смотреть в глаза сыновьям?»

Пока мой муж отдавал долг Родине, мы, женщины, на гражданке занимались гуманитарной помощью. Я на свои деньги закупала антибиотики, препараты для желудка, носилки, турникеты для перевязывания ран, шерстяные одеяла в госпитали для раненых солдат. Я не только обращения пишу. Детские письма и рисунки [собираю], которые отправляю на фронт через волонтеров. В нашей группе есть те, кто делает окопные свечи, плетет маскировочные сети. Мы не можем стоять в стороне, когда дело касается жизни наших мужчин.

И вот в сентябре прошлого года Андрей Валерьевич Картаполов выступил и сказал, что мобилизованные будут служить до конца СВО.

После этого жены и матери начали писать обращения массово, собираться в группы в интернете. С родственниками из Московской области мы вместе ездили в приемную Государственной думы в Москве. Нас там уже чуть ли не в лицо узнают, там надо каждый раз подтверждать личность. Мы писали обращения Картаполову, министру обороны Шойгу, президенту. Совет Федерации нам уже присылает просто ссылку на сайт. Я последние письма туда отправила обычной почтой, а не электронной, чтобы мне ответили, как положено, а не электронной ссылкой.

Наши супруги шли как законопослушные граждане защищать Родину. Моему мужу повезло два раза побывать в отпуске, в июле и в декабре. Он говорил мне: «Чуть-чуть осталось, совсем скоро я вернусь, и мы сможем родить ребеночка».

Мы с мужем пробовали завести ребенка, когда он приезжал в отпуск. Но все тесты показывают одну полоску. Возможно, у меня получится забеременеть только через ЭКО.

Интервью Андрея Валерьевича Картаполова я восприняла на свой счет. Мы понимаем, что по Конституции наши мужья — военнообязанные и должны служить. Но остальная страна же не служит. Другие мужчины живут обычной жизнью, встречают праздники с семьей. У нас этого нет. Мы обычные женщины, обычные жены.

Мне 40 лет, моему мужу — 41. Познакомились около 6 лет назад. У обоих есть дети от прежних браков, но мы хотим общего ребенка. Вместе купили участок, муж сам начал строить дом. И сейчас очень хочет вернуться, чтобы этот дом завершить.

Муж — офицер запаса, учился на военной кафедре. Когда началась СВО, он сказал: «Лена, я пойду туда, там наши ребята, я должен быть вместе с ними».

Во время мобилизации он получил повестку на уточнение личных данных. Пошел в военкомат. Ему сказали: «Мы вас отметили, можете идти». Он на них даже обиделся: «Как это, я не нужен никому, почему молодых призывают, а меня — нет?» Он подал заявку через «Госуслуги» и стал добровольцем. Но оформили его как мобилизованного. Его это устроило. Деньги вообще не имели для него значения. Перед тем, как уйти добровольцем, он сказал: «Лена, тебе придется пояс затянуть на время, пока меня не будет». Он предполагал, что будет получать тысяч 50.

Я его поддержала, не стала кричать: «Не пущу!» Теперь я жалею, если честно. Но мы понимали, зачем все это. У меня родственники на Украине. И в какой-то момент, еще задолго до начала СВО, они вдруг стали настроены против нас. Особенно моя мама это ощущала. Мои младшие братья вообще перестали с нами общаться.

Мы с мужем жили гражданским браком, а оформили отношения официально, когда он ушел служить. Решили, что в юридическом плане так легче будет — и оказались правы. До мобилизации муж был индивидуальным предпринимателем. Но все сложилось не очень удачно, у него накопились долги. Ниша, в которой он работал со своими товарищами (каршеринг), начала стремительно развиваться, и их задавили более крупные игроки. К моменту мобилизации муж был в процедуре личного банкротства. На нем все долги ИП остались, как на физическом лице. Когда начали приходить мобилизационные выплаты, все доходы мужа за пять месяцев арестовал арбитражный управляющий. Хорошо, что мы заключили брак: я через суд смогла вернуть часть арестованных денег, которые муж получил от Министерства обороны.

В конце октября его призвали, весь ноябрь он был в учебке. С обеспечением ему повезло. Он попал в роту, там все ребята были из республики Коми. Им одежда приходила точно по размеру, и они одели моего мужа. Мы покупали только перчатки, наколенники, обувь — она же изнашивается быстро. А форму, термобелье, верхнюю одежду выдавали. Но к нюансам он относился с пониманием. Они там все были на подъеме каких-то мужских душевных сил. Что-то вместе рассчитывали, продумывали, какие материалы строительные с собой туда взять, потому что они понимали, что там что-то надо будет сооружать, проводить свет и так далее.

Когда мы стали объединяться с другими женами, стало понятно, что ребятам нужна наша поддержка и помощь, возможно, в каких-то бытовых вопросах. И мы начали звонить на горячую линию Министерства обороны. Это дало свои результаты, нас услышали — ребятам пришла поддержка.

За все это время я научилась не воспринимать близко к сердцу то, что говорят представители власти. Я понимаю, почему они говорят те или иные вещи. Но Андрей Валерьевич Картаполов — не просто депутат, а человек, который должен знать, насколько важно для солдата слово офицера в плане поддержки и подъема боевого духа.

Я верю, точнее, знаю, что мой муж вернется домой живым и здоровым. Но хочется поддержки от власти, понимания. В Великую Отечественную войну вся страна встала, детки на станках работали. А сейчас у нас часть людей лишена всего, а часть живет так, как будто ничего не происходит. А ты сидишь и молишься на этот телефон, скорей бы пришла эсэмэска оттуда.

Когда я пишу обращения с просьбой решить какие-то вопросы для наших мобилизованных, вышестоящие органы иногда спускают эти обращения непосредственному командиру моего мужа. И я начинаю бояться негативной реакции. Мне муж говорит: «У нас в полку уже шутят, если какая-то проблема случается: "Скажи своей жене, пусть она что-нибудь сделает!"»

Многие женщины тяжело переживают отсутствие мужей, у меня тоже случается, волнами находит тревога, слезы. Мне кажется, я сейчас самый беззащитный человек на свете. Эта неопределенность — когда вернутся наши мужья — очень давит и лишает сил. Человек чувствует себя сильным, когда может планировать свое будущее, свою жизнь. Очень хочется от властей обратной связи.

Венера Галеева, «Фонтанка.ру»