«Открываю для себя Петербург». Куратор выставки в Музее Бродского Марина Лошак — о городе, русской эмиграции и китайской закусочной

В легендарный нью-йоркский ресторан «Русский самовар» Иосиф Бродский вложил Нобелевскую премию, позвав в партнёры по бизнесу Михаила Барышникова. Третьим учредителем был литературовед и искусствовед Роман Каплан. Открывшись в 1986 году, ресторан был обречён стать культовым: там оставляли памятные заметки и рисунки-экспромты знаменитые посетители. Его архив сейчас в России, и его частично показывают на выставке в музее Бродского «Полторы комнаты». О выставке «Отечество нам "Русский самовар"» «Фонтанке» рассказала сокуратор (совместно с Юлией Сениной), экс-директор ГМИИ им. Пушкина Марина Лошак.

— Марина Девовна, почему вообще сейчас в Петербурге мы вспоминаем про нью-йоркский ресторан «Русский самовар»?

— В «Полутора комнатах» мы открыли выставку, о которой давно мечтали. Проект «Отечество нам "Русский самовар"» рассказывает о важной вехе русской истории и культуры — «самоварном периоде русской культуры», как его охарактеризовал Петр Вайль. Особенно он актуален сегодня, когда люди разбрелись по разным концам света и мы все разъединены. Выставка возвращает в момент истории, который соединил самых разных людей, и это вызывает важный в современных реалиях оптимизм.

— Получается, выставка — возможность побыть частью чего-то глобального?

— Да, можно сказать и так. В нашей истории периодически бывают тяжёлые периоды, когда мечты и реальность максимально разъединены. Многие помнят, как люди в 1970-е годы уезжали из России в поисках именно мечты, и их жизнь продолжалась в другом месте, с другим настроением. Ресторан «Русский самовар» в Нью-Йорке был местом, которое объединяло людей культуры в самом широком смысле: всех, кому было жизненно необходимо, чтобы этот «суп», некая общая атмосфера, был заправлен правильными ингредиентами.

Главным энтузиастом и душой «Русского самовара» был Роман Каплан — очень яркая личность, петербуржец, литературовед и искусствовед, талантливый человек, который обладал способностью собирать людей вместе. И он отлично в этом реализовался. В Петербурге и Москве Романа Каплана знали все — в этом случае, говоря «все», я имею в виду определённый круг «своих», пусть и достаточно широкий. Роман Каплан был, как это раньше называлось, «штатником», то есть человеком, увлеченным американской культурой и ее главной ценностью — индивидуализмом. Отсюда он прекрасно владел английским языком и на разном уровне еще шестью иностранными языками. В 1972 году — в тот же год, что и Иосиф Бродский, — он эмигрировал, уехав сначала в Израиль, где провёл четыре года. В тот период он преподавал в четырёх разных израильских университетах историю американской литературы на английском языке, что было уникальным явлением. Уже тогда он предпринял — на спор — первую попытку открыть ресторан, который назывался «Самовар». Ресторан в Израиле просуществовал год и закрылся, поскольку Роман Каплан был занят преподаванием, а ресторанный бизнес требует постоянной вовлечённости во все процессы. Когда ресторан прогорел, Каплан его закрыл, но идея осталась, и ему, видимо, хотелось закрыть этот гештальт.

Прожив четыре года в Израиле, Роман уехал в Нью-Йорк. В то время Америка вообще и Нью-Йорк в частности для людей круга Каплана были местом, где можно обрести свою мечту. Можно рассуждать о том, насколько это была иллюзия, но так или иначе Нью-Йорк был точкой притяжения. Там Каплан начал работать швейцаром в роскошном доме на Манхэттене, на 55-й улице. На эту работу его пригласил человек, знакомый ему ещё по Израилю. Затем Каплан работал в другом доме, на Парк-авеню. Параллельно, будучи человеком одарённым и с хорошим глазом, он сотрудничал с Галереей Нахамкина, хозяин которой Эдуард Нахамкин собирал и показывал русское искусство XX века. Тогда это было не слишком популярно: в Нью-Йорке была Hutton Gallery, которая занималась авангардом, а Галерея Нахамкина охватывала более широкий пласт искусства. Когда-то в своих, скажем так, прошлых жизнях я тоже с ней сотрудничала. Итак, Роман Каплан работал уже с галереей как специалист, но мечта открыть ресторан оставалась. Тогда в партнёрстве с Эдуардом Нахамкиным Каплан открыл на Манхэттене, на 55-й улице, ресторан «Калинка». Но ресторан просуществовал недолго, и вскоре на 52-й улице появился уже тот самый «Русский самовар», который стал так знаменит.

— Названия как будто намеренно китчевые, «клюквенные»: «Калинка», «Русский самовар»...

— Конечно, это абсолютно так. У нас на выставке есть видеоматериалы, с помощью которых мы передаём атмосферу этого места, и вы увидите, что там в интерьере павловопосадские платки и другие атрибуты русскости. Ведь это своего рода бренд, который нужно было как-то представлять. Сегодня много людей глобальных, которые ходят в рестораны, которые по всему миру похожи друг на друга. А «Русский самовар» был локальным явлением в конце 80-х. После открытия ресторана нужны были деньги для развития и партнёры с именем, которые могли бы сделать место по-настоящему привлекательным для русской эмиграции Нью-Йорка.

Ведь все люди, живущие в эмиграции, независимо от того, откуда они, как бы ни хотели интегрироваться, несут в себе часть того места, откуда они приехали. С этим ничего сделать нельзя: так происходит у русских, итальянцев, китайцев. Плюс мы говорим о времени, когда эмиграция происходила по-другому. С развитием Интернета все люди стали частью чего-то целого, общение стало глобальным. А в 70-е и начале 80-х люди уезжали с пониманием, что больше не увидят своих друзей и близких. Это страшное чувство. Иосиф Бродский и его родители мечтали увидеться после того, как он уехал, но им это так и не удалось. И эссе «Полторы комнаты» на самом деле об этой трагедии.

Практически одновременно с открытием «Русского самовара» в 1986 году у людей, которые жили в Советском Союзе, появилась возможность ездить за границу: «железный занавес» упал, пришла перестройка, и нас все очень ярко полюбили. В Америку и в целом за границу поехали все, кто мог себе это позволить, тогда общение было очень открытым — наших специалистов приглашали на конференции, звали читать лекции. Я хорошо помню переживания того времени — это было невероятно интересно и возбуждающе оптимистично.

Близкая подруга Бродского, писательница и переводчица Людмила Штерн, обратилась к Иосифу Бродскому от имени Романа Каплана, чтобы он поддержал «Русский самовар». В руках Бродского в тот момент была Нобелевская премия, которую он только что получил, но нужен был третий партнёр. Каплану и Бродскому пришла в голову мысль, как было бы здорово, если бы удалось привлечь к проекту Михаила Барышникова, который был звездой мирового масштаба. Бродский был известен и даже знаменит в кругах людей достаточно высоколобых, а Барышникова знали все, даже те, кто не ходил в New York City Ballet. Анатолий Найман, который написал целую книгу про «Русский самовар» («Роман с самоваром». — Прим. ред.) писал, что когда Барышников шёл по Нью-Йорку, буквально машины гудели и из них кричали «Миша, привет!».

С Барышниковым насчёт партнёрства разговаривал Бродский, потому что они дружили и крайне друг друга уважали. Бродский сказал: «Обращусь к Мыши, он даст», Мышь — это была такая принятая в их личном общении кличка Барышникова. Конечно, с такими учредителями «Русский самовар» не мог не стать культовым. Там собирались самые разные люди, но всегда была мощная концентрация важных для русской культуры смыслов. В ресторане появились те самые гостевые книги — брошюры или отдельные листы, на которых гости выражали свои чувства по отношению к месту и окружающему их теплу. В общем, «Русский самовар» стал местом, где встречались те, кто уехал из России и кто приехал из России. Старые дружбы закрепились, новые появились. Приезжали и выступали рок-музыканты, художники-нонконформисты оставляли свои рисунки — словом, там были буквально все. Тогда казалось, что мир наконец-то взялся за голову и всё идёт к лучшему, чего, конечно, нельзя сказать сейчас. И, глядя на материалы, которые мы показываем в «Полутора комнатах», можно проникнуться надеждой, что так ещё будет.

Для выставки нужно было описать весь архив, множество разрозненных листков. Это большая, сложная работа, которая началась около года назад. А так как «Русский самовар» был очень живым местом, то с ним случались разные приключения: например, там дважды случился серьёзный пожар, и многое из того, что украшало стены ресторана, погибло. Был и потоп: над рестораном находилась корейская сауна и однажды оттуда «Самовар» затопило. Роман, как я и говорила, был человеком с прекрасным глазом, и в ресторане у него были, например, подлинные страницы журнала «Золотое руно», прекрасные экземпляры старого русского лубка, который он собирал ещё в России. После пожаров и потопа сохранились в основном листки и гостевые книги со словами и рисунками гостей, и у многих из них обгоревшие края. Кстати, если эти записи проанализировать, можно заметить, что многие их них обращены к Петербургу. Это стихи, слова, шутки. Всё-таки мы имеем дело с городом, который из себя нельзя вытравить. Сейчас все эти материалы не отреставрированы, хотя, думаю, настанет момент, когда нужно будет привести их в порядок. Пока же они полностью отражают историю места.

Нам повезло, что архив до нас в принципе дошёл, в этом играют огромную роль люди петербургской культуры со своим отношением к жизни. Роман Каплан этот архив хранил, затем нашёлся человек, который его приобрёл, российский предприниматель Александр Мамут. Он же привёз архив в Россию, причём не специально для выставки, а какое-то время назад, поэтому нам сейчас не нужно было ничего везти из-за границы. Просто держать архив под спудом Александр Мамут не хотел, и о его желании показать архив узнал архитектор Александр Бродский из команды «Полутора комнат». Тогда же началась работа по описанию и систематизации архива. В архиве порядка семисот листов, так что, на мой взгляд, её сделали быстро. Потом мы начали думать, где этот архив показать: были мысли про квартиру № 34 в Доме Мурузи, которую мы иногда используем, но потом решили всё-таки в «Полутора комнатах», в чём я сильно сомневалась, мне казалось, места для выставки критически мало. Но Александр Бродский с нашим вторым архитектором Анастасией придумали решение: показать архив своеобразным «хором», то есть не каждый листок отдельно в раме, а сделать более полифоничную развеску.

Я надеюсь, выставка будет жить не только как место, куда приходят люди, но и как череда событий, вижу её миссию в том, чтобы сохранялась преемственность, чтобы познакомить молодых людей с героями немного другого времени. Например, с Юрием Афанасьевым, без которого не было бы Российского государственного гуманитарного университета, с текстами Анатолия Рыбакова. Многие ли знают сегодня его «Тяжёлый песок»? А это роман, который перевернул взгляд целого поколения. Об этом хочется рассказать, это часть русской культуры.

Кроме того, на выставке много фотографий людей, которые сейчас не подают друг другу руки, а там сидят рядом и нежно обнимают друг друга. Значит, когда-нибудь это будет снова возможно.

— О ком вы сейчас?

— Я здесь не хочу называть имён. Но, придя на выставку, вы увидите, насколько близки когда-то были люди, которые сейчас на разных полюсах. Там есть, к слову, и отрывок из нашего любимого сериала «Секс в большом городе», где Михаил Барышников встречается со своей возлюбленной в «Русском самоваре», а Роман Каплан играет эпизодическую роль. Есть и большое интервью Бродского, которое он давал в «Русском самоваре», — в полном виде этот материал на выставке показывают впервые, в Сети есть только отрывки. Мне кажется, было бы здорово привезти эту выставку в Москву, Пермь, Екатеринбург — словом, в города, где много молодых людей, — на мой взгляд, этот проект в первую очередь для них.

— Как вы выстраивали выставку, что на ней самое интересное?

— Именно эта выставка устроена как своеобразный поток, в ней намеренно нет слишком явных акцентов. Однако можно проследить за тремя главными героями — учредителями «Русского самовара»: Романом Капланом, Иосифом Бродским и Михаилом Барышниковым. Есть прекрасный экспромт, шуточное стихотворение Бродского на пятидесятипятилетие Романа Каплана, которое воспроизведено в книгах, но в формате рукописи это, конечно, уникальный материал. Много шаржей, портретов, рисунков, посвящённых Каплану, — когда на всё это смотришь, возникает очень нежное чувство. Трудно что-то вырвать из контекста, потому что, по сути, вся выставка — это контекст. Анатолий Найман оставил в «Русском самоваре» прекрасное стихотворение с признанием в любви к Петербургу. Есть на выставке и рисунки Ильи Кабакова, фотографии, которых никто никогда не видел, автографы наших музыкальных гениев — от Мстислава Ростроповича и Булата Окуджавы до Юрия Башмета и Юрия Темирканова. А так как «Русский самовар» был местом популярным, то там бывали не только люди русской культуры: сохранились автографы Курта Воннегута, Лайзы Миннелли и многих других артистов, певцов, музыкантов. Артефакты «Русского самовара» рассказывают историю котла взаимоотношений, мира, который мог бы быть, если бы мы все были умнее, чем сейчас.

— Вы планируете делать в Петербурге проекты за пределами «Полутора комнат»?

— Знаете, я только сейчас, расставшись с должностью директора большого музея, стала воспринимать Петербург как город, а не как череду музеев, куда я должна прийти, о чём-то поговорить, договориться и уехать, потому что у меня нет времени. Поэтому сейчас я открываю для себя город, который раньше совсем не знала. И это чудесный, интересный, особенный город, очень «мой». Я так говорю не для интервью, действительно со всеми друзьями делюсь этим новым ощущением. Приезжая куда-то не «свадебным генералом» и не туристом, а пожить как человек, у которого в этом городе есть дела, работа, город открываешь совершенно иначе, начинаешь понимать, что здесь по-настоящему происходит.

Я считаю, в Петербурге можно и нужно делать самые разные проекты, потому что люди, которые здесь работают в сфере изобразительного, визуального искусства, очень тонко устроены, и мне нравится, что они делают. Здесь есть три моих любимых места — галереи Anna Nova, Marina Gisich Gallery и Myth. То, что они делают, просто бесподобно. Когда кто-то едет в Питер и спрашивает, куда сходить, я всегда советую эти места, и ни разу никто не разочаровался. Когда спрашивают, где провести время, я советую «Подписные издания», а вечером можно сходить в театр, если повезёт — в БДТ на постановку Андрея Могучего.

Здесь сам город так устроен, что всё главное, что в нём происходит, находится не на поверхности, а внутри. Москва же очень экстравертна, там всегда всё надо широко показать и громко прокричать, рассказать всем, что «я тут есть, и я лучше всех», а возможно, и наступить кому-то на ногу, потому что иначе могут не заметить. Петербург интровертный, и все его главные ценности немного прячутся, здесь не надо никому ничего заявлять. Все, кто должен тебя найти, найдут сами. Поэтому здесь всё нужно находить: маленькие частные магазинчики, коллекционеров, которые занимаются нишевым искусством.

Как человек, который занимается музейными делами, я часто захожу на экспозицию авангарда в Русском музее, потому что она лучшая на свете, к тому же она меняется. Я в восторге от того, какая там развеска и какие вещи.

В Петербурге можно найти крошечные театры на пятьдесят человек, чудесный магазин «Жёлтый двор», который специализируется на литературе Востока и откуда я каждый раз выхожу с книгами для себя и для своего друга, директора «Гаража» Антона Белова, который, как и я, любит Японию. Находя такие места, ты и себя определяешь в своеобразный небольшой «кармашек», и приятно, когда тебя в нём находят.

В Петербурге много мест, где можно внедрять «бациллу искусства», в то время как в Москве, на мой взгляд, их мало просто в силу структуры города. Москва — это целая страна, а Петербург это именно город. У вас есть восхитительной красоты «Третье место» и другие подобные локации. В Петербурге живут выдающиеся коллекционеры современного искусства. У всех на слуху Сергей Лимонов и Денис Химиляйне, и они действительно многое делают для поддержки современных художников, но на самом деле круг гораздо шире. И на то, что делают петербуржцы для российского культурного процесса сейчас, внимательно смотрят из разных уголков нашей страны. Это уже касается моей работы в фонде «Новые коллекционеры», с которым, я надеюсь, мы в Петербурге тоже сможем делать какие-то проекты.

Ну а в «Полутора комнатах» мы будем продолжать рефлексировать на тему одноимённого эссе Бродского. Весной в комнате с эркером мы откроем выставку, с которой начнём новый этап работы музея, когда мы будем заказывать современным художникам работы, связанные с этим текстом. Мы предложили петербургской художнице Лизе Бобковой поразмышлять об эссе, и она сделала, на мой взгляд, изящную и тонкую работу, в которой использовала тексты и ощущение вокруг них на бисквитах. Эту выставку мы откроем 29 марта.

В апреле в самих «Полутора комнатах» будет чувственная и красивая инсталляция, связанная с воспоминанием о вещах, которые отец Иосифа Бродского привёз из Китая. Эти предметы сохранились, мы их покажем. Выставка совпадёт с открытием в Доме Мурузи китайской закусочной, дизайном которой, как и всеми нашими пространствами, занимается Александр Бродский, так что там будет очень красиво и я почти уверена, что очень вкусно. Бродский любил китайскую кухню, часто назначал встречи в китайских ресторанчиках, у него даже есть соответствующие стихи.

Беседовала Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»